Сердцеед. 2 часть
5.Проснулся я от холода. С трудом поднялся, закрыл балкон. На горизонте, за строем бетонных ангаров, занималась заря. Подкрашенное розовым цветом, небо светлело, отгоняло ночь.
Плечо не болело, как и нога. Только тело ныло, будто всю ночь разгружал вагоны.
Чирк. Чирк. Только не это. Чи-ирк.
Пожалуйста, пусть это будет сон.
Б-бах! Кто-то бился головой о стену. Или о стекло, очень прочное.
Телефон лежал на пианино. Я открыл читалку.
«В тебе есть силы, женщина? Будь смелее, не бойся!»
Ладно. Глупо отрицать, что этого не было.
Чирк.
Я взялся за ручку. Закрыл глаза. Осторожно, стараясь не шуметь, открыл дверь. Просунулся внутрь спальни.
Оно было там. Стояло, улыбалось. И показывало пальцем себе в рот.
Зеркало было заляпано темными пятнами, по краям блестели рубиновые капли. Тут и там проступали паутинки трещин.
За ночь оно будто похудело на десяток-другой кило. Кости, обтянутые кожей, под глазами глубокие пятна. На подбородке желтая пена.
Но это по-прежнему мое отражение. Оно улыбалось мне, показывало пальцем себе в рот, водило рукой по животу. Просило есть?
А потом оскалилось и ударило плечом в зеркало. Стекло жалобно зазвенело, на поверхности проступили трещины…
И тут я не выдержал. Хлопнул дверью, вылетел в прихожую. Схватил куртку, запрыгнул в кеды. Даже не запер квартиру, сбежал по лестнице. Навалился на тяжелую дверь подъезда и выпал на улицу.
Свежий воздух обжег легкие, закружил голову. К горлу подступила тошнота. Я упал на колени в грязную лужу. Запачкал джинсы, ладони. Кое-как встал. Заковылял подальше от него, от этой квартиры, этого дома. К остановке.
Перед глазами плыло, мир превратился в серое пятно, сквозь которое было тяжело различить дорогу. Тело пронзила острая боль, опрокинула меня в сугроб. И я пополз. По холодным маслянистым лужам, собирая грязь и песок. Кто-то торопливо прошел мимо, даже не помог подняться. Тошнота подступала все ближе к горлу, становилась невыносимой.
Я поднялся, сделал шаг, другой. Навстречу шуму машин, визгу тормозов и запаху бензина. Ну же, что со мной? Это из-за лекарства? Живот свело судорогой, и меня вырвало чем-то горячим, скверно пахнущим.
— Коленька, не смотри, идем. Мальчику плохо.
Мальчик умирает. Почему вы не помогаете?
Тело пронизывал холод, кеды пропитала вода, я даже пальцев не чувствовал. Только горечь на языке. И боль в голове, в животе.
Остановка. Шум голосов. Суета.
Я упал, ударился обо что-то железное. Мусорный бак.
— Ишь, наркоман. Смотри, как его ломает! Полицию вызвать, чтоб забрали!
На мгновение в сером пятне проступило что-то фиолетовое. Волосы. Проклятая старушка из вчерашней маршрутки.
— Позвоните кто-нибудь! А то он помрет тут!
Фиолетовые волосы проплыли мимо, исчезли в утробе маршрутки.
Никто не вызывал полицию.
Меня снова вырвало. Не в силах подняться, я упал прямо в свою же…
Кто-то подхватил меня, взял под руку. Обоняние заполнили запах сигарет и дешевого парфюма.
— Давай, квартирант. Спокойно. Осторожно. Не надо людей пугать.
Сильные руки повели меня прочь от остановки. Обратно к дому.
Нет. С*ка, нет…
— Терпи, казак. Атаманом… оп-па, лужа. Так, еще немного.
Странно, но с каждым шагом, с каждым движением становилось легче. Боль отступала, тошнота отпускала. Серое пятно приобретало ясные очертания, формы.
Мужик в черном, стоявший у подъезда. Это он. Куда ведет?
— Что… вам? Надо? Куда?
— Домой. Ты же теперь квартирант. Тебе следить. За ним. Кормить. Так, еще лужа. Он тебя не отпустит. Связаны вы теперь. Ну-ка, ногу повыше. Да, нашла Лидка молодчика.
Знакомая дверь, домофон. Он сам открыл, втолкнул меня внутрь. Боль почти ушла, остался голод. И страх. Мужик в черном помог подняться на третий этаж, мимо рисунков, мимо дверей, за которыми будто кто-то чавкал, рычал.
— И квартиру даже не закрыл. Вот балбес.
Завел меня в прихожую. Посадил на пол.
— Покорми его. Для начала зверье сойдет, кошки, собаки. Птицы. Но ненадолго их хватит. Он успокоится, потом снова есть захочет. Ты одно запомни, — он наклонился, вытер мне лицо рукавом, — ты кормишь его, он тебя. Просто все. Понравишься ему, будете душа в душу, как говорится. А нет, то…
— То что?
— Лучше не знать тебе. Бывай. Меня Лёнька, кстати, зовут.
Потоптался на пороге, словно не решаясь.
— Дверь закрой. И покорми. Чем скорее, тем лучше. Для тебя. Я пока тут, во дворе побуду. На всякий. Давай.
Прикрыл дверь, спустился по лестнице. Через минуту шаги стихли.
Давай. Покорми.
Я поднялся, оглядел себя. Весь в грязи и в чем-то желтом, липком. Натуральный наркоман.
Вышел на лестницу, прислушался. Тихо. Будто один во всем мире.
Медленно, шаг за шагом, спустился. Постоял у выхода.
Что я делаю? Для чего я это делаю?
«Делай это для себя», — словно подсказывала красная надпись на стене.
Дворняга лежала там же, на коврике. Рядом с ней щенки. Сейчас их было всего двое. Куда делись остальные, я не хотел знать. Отгонял противные мысли. Протянул руки, взял одного, пятнистого, с белым ухом.
Дворняга не зарычала. Посмотрела на меня. И во взгляде ее были боль и страх. И тоска.
Я не выдержал. Побежал вверх, вверх. Быстрее, скорее. Темнота будто ободряюще шепталась у меня за спиной. Щенок тихо скулил, тыкался теплым носом-пуговкой в мою ладонь. Лизал палец.
Я заплакал. Наверное, первый раз за последние десять лет. Слезы скатывались по щеке, на языке чувствовался их солоноватый привкус.
Оно ждало, облизывалось. И по виду своему напоминало ту самую дворнягу. Такой же костлявый, облезлый. Я застыл в дверях с теплым, дрожащим комком в руках. Отражение увидело его, показало пальцем себе в рот, застучало зубами, прижалось к зеркалу.
Я сделал шаг, еще и еще. Щенок заскулил. Царапнул меня по коже. И в ту же секунду я кинул его к зеркалу, изо всех сил захлопнул кладовку, отпрянул к дверям. Перевел дыхание и выскочил из спальни.
Я зажал уши руками, потом полотенцем, включил воду в раковине, в душе. Но даже сквозь этот шум я слышал визг. Боль, страх. А где-то внизу высоко и протяжно скулила дворняга. И во рту я чувствовал металлический привкус чужой крови.
6.
Прошел час. Может, два. Черт его пойми. За окном, на площадке детсада, кричала малышня. На фоне высоких дубов детвора выглядела толпой гномиков в разноцветных шапках. Солнце выглядывало и пряталось за тучи. Дворник курил на лавочке рядом с Лёнькой. А я, давясь, ел сгоревшие пельмени. И думал.
Боль пропала, будто и не было. Одежду я сунул в стиралку, поколдовал с режимами. Теперь за стеной шумел стиральный барабан. Звук успокаивал, отгонял страх. Помогал думать.
Что там сказал Лёнька? Теперь вы связаны. И он не отпустит. Я его кормлю, он себя хорошо ведет. Если я ему нравлюсь, он меня не трогает. И не пытаюсь убежать. Как долго его кормить? Всю жизнь? Пока не съест меня самого? Так же нельзя.
Что делать? Позвонить родителям? Сказать о случившемся? Черта с два. Мало им брата-ублюдка, так еще я со своими проблемами. Да и что сказать? Мама, папа, привет. Меня отчислили, и теперь я кормлю свое же отражение. Помогите добыть ему еды. А? Что? Куда вы звоните? В дурку?
Я взял телефон, набрал номер хозяйки. Как ее зовут, Ли… Лилия? Лидия? Не так важно, телефон недоступен. Интересно, она вообще вернется? Да и хозяйка ли она вообще? Может, так, посредник. Между мной и моим злобным отражением.
В спальне кто-то причмокнул. А потом засвистел. И было в этом свисте что-то ритмичное, заставляющее покрываться тело гусиной кожей, липкой испариной.
Я сам не заметил, как кончил. На зеленых трусах проступило темное пятно. Вот это да! Это благодарность такая?
Отражение улыбнулось, стоило мне открыть кладовку. Внутри, рядом с зеркалом, не было ни костей, ни крови. Только запах мокрой шерсти. Оно облизывалось, обнажая ряд зубов-осколков, в которых застряли кусочки мяса. Я старался держаться на расстоянии. От зеркала, от кладовки.
Не сразу я заметил на полу пачку бумажек. А когда разглядел, то не поверил глазам. Стопка тысячных купюр. Новых, свежих.
— Это ты? Ты… это мне?
Он кивнул, сделал шаг назад. Чтобы я подошел, взял. Ловушка?
При свете дня кладовка казалась больше. Не метр на два. Теперь она напоминала маленькую комнатку с одним только зеркалом по центру.
Следя за отражением, я подошел к порогу, наклонился, поднял деньги. Сейчас оно не казалось худым или облезлым. Напоминало скорее сытого комара, напившегося крови. Как долго оно протянет без еды?
Ответ пришел сам собой. Стоило сумеркам окутать дома, зажечь фонари, я услышал. Чирк. Закружилась голова. Чирк. Проснулась тошнота. Чи-ирк. Время ужина. Пора выходить на охоту.
Дворняги в подъезде не было, как и щенков. Во дворе на пластиковой горке катался мальчик в желтой вязаной шапке. Почему-то один, без сестры. Интересно, ее тоже… Прочь! Поганые мысли!
А они все равно лезли, копошились в голове, похожие на клубок запутавшихся червей. И что, такая вот тварь живет здесь в каждом доме? Каждой квартире? Живет, подобно комнатному псу, ест, деньги приносит. И откуда они берут деньги?
— Эй, квартирант.
Дворник курил, прислонившись к стене.
— Здрасьте.
— Мордасьте. Если нужна жрачка, дуй в подвал, тут, за домом. Старый склад. Там зверья бродячего дохера. Только фонарик возьми.
— С-спасибо.
Дворник снова ответил в рифму и растворился в ночи.
Через полчаса я был около склада с фонарем, который нашел в квартире. Через час маленький черный котенок стоял на пороге кладовки. Через два я зашел в спальню и увидел рядом с зеркалом новую электронную читалку. Отражение улыбалось, а в зубах у него была видна черная шерсть.
В ту ночь я спал как убитый.
А утром мне позвонили из военкомата.
Через два дня быть там. С документами. Явка обязательна.
Вот бы его отправить вместо себя, чтобы он всех…
Я вдруг вспомнил Киру. Точнее, ее отца. Он же отмазывал, легально. Сколько брал, черт, не вспомнить. Сотку или чуть больше. Та-ак.
Я пересчитал деньги, оставленные отражением. Двадцать тысяч. Продать ноутбук, читалку. Будет тридцать. Мало.
— У меня проблемы, — сказал я ему.
Отражение кивнуло. Кладовка стала еще больше. На стенах висела одежда: плащи, пуховики, похожие на выпотрошенные шкуры.
— Нужны деньги. Много денег. Чтобы меня не забрали. Поможешь?
Оно кивнуло. Открыло рот, полный острых зубов. Внутри скользнул синий язык. Есть, значит, хочешь. Ладно.
Я принес ему двух котят, больших, мясистых. Кинул их в кладовку, закрыл двери. Подождал полчаса. Котята жалобно мяукали, скреблись. Сквозь щель под дверью царапали пол.
Оно не стало есть, только морщилось, скалило зубы-осколки.
— Чего ты хочешь?
Показало пальцем себе в рот. Еще бы.
— Котят хочешь?
Покачало головой.
— Собак? Птиц? Свинина? Говядина?
Нет, нет и нет.
— Конина? Рыба?
Оно зашипело, принялось скрести ногтями по зеркалу.
— А что? Что тогда? Человечина?
Улыбнулось. Отступило. Кивнуло.
Сердце мое забилось сильнее. К горлу подступил комок.
— Где я ее возьму…
Оно пожало плечами. Провело ногтем по краю зеркала. Чи-ирк.
Соседка этажом выше открыла почти сразу. Дама бальзаковского возраста. Ну, конечно. Оленька, вспомнил я ее имя.
— Проходи.
В квартире пахло овсяной кашей. За стеной плакал маленький ребенок.
— Чего хотел? Нормально все?
Я замялся.
— Да. Почти.
Она нахмурилась.
— Говори, как есть. Не мнись.
— Оно есть хочет.
— Накорми, зверья полно.
— Человека хочет.
— Ах, вон оно что-о.
Она помолчала пару секунд.
— У тебя интернет есть?
Я кивнул.
— Ну, так и вызови кого-нибудь на дом. Уборка, доставка. Проститутка.
Щеки мои покраснели.
— Опасно, поймают же?
Она положила руку мне на плечо.
— Не поймают. Я здесь десять лет живу, ни разу к нам полиция не заходила. Главное - не волнуйся. Веди себя естественно. Заведи туда, к себе. А сердцеед уже сам все сделает.
— Л-ладно. Понял.
— Давай, квартирант.
Ноутбук стоял в спальне. Отражение следило за мной, вытянув шею. Глаза его горели, будто прожигали меня. Точно сердцеед.
Так, с чего начать? Доставка. Там наверняка молодняк. В квартиру, тем более в спальню, заходить не станут. Уборка. Это вариант. Сабина, Зульфия, Тамара Петровна. Номер есть, ну-ка, ну-ка.
— Да.
Не «алло», не «добрый вечер», сразу «да». Узнаю старую гвардию.
— Тамара Петровна? Уборка интересует.
— Время? Адрес? — отчеканила она. — Объем работы? Оплата?
Я назвал сумму в десять тысяч. За одну уборку. Через час она уже звонила в домофон. Вот ушлое племя. Я впустил Тамару Петровну в подъезд, открыл дверь квартиры.
Через минуту на пороге появилась старушка, та самая с фиолетовыми волосами. Лишь бы не узнала…
— С чего начинать? — она, не приметив «вчерашнего наркомана», резво разделась, прошла в большую комнату. Подозрительно огляделась.
Я встал в проходе, отрезав путь к отступлению.
— Со спальни начинайте. Пропылесосить надо. Там в кладовке пылесос. Возьмете…
Она исчезла в комнате. Следом раздался скрип двери.
Тишина.
— Так, а где пыле…
А дальше хруст, с которым ломают большую ветку. Или шею. Резкий вздох. И чавканье.
Я зажал уши, закрыл глаза, но чувствовал на языке солоноватый привкус крови. Заперся в туалете, спрятался за унитазом. Считал секунды.
Одна, две, десять, тридцать. Сто. Двести. Пятьсот.
Деньги лежали у зеркала. Отражение сидело с набитым животом, чистило зубы. Ни дать ни взять сытый медведь. Увидело меня, ухмыльнулось. Кивнуло на стопку банкнот.
— Это мне?
Оно улыбнулось, подмигнуло. И мне сразу стало легче, будто камень с души упал. Будто я и не заманил старушку в лапы чудовища.
Подобрал деньги, пересчитал. Сто восемьдесят тысяч. Нормально так, еще и на ноутбук новый хватит.
Я взял телефон. Нашел номер Киры. Вот и повод позвонить появился. Сначала спрошу насчет отца. Потом извинюсь, скажу, какой дурак. Подарю что-нибудь. Отлично.
Не успел я включить вызов, как телефон зазвонил сам. Неизвестный номер.
— Алло?
— Привет, братишка! Как делишки?
Телефон выпал у меня из рук.
Автор: Сергей Королев.
Источник.
Новость отредактировал Sunbeam - 27-08-2016, 11:05
Ключевые слова: Сердцеед квартира нечто деньги смерть старушка