Гагат
- Ох ты ж, смотри ты! Чуть было не раздавил! Эге-гей, Гриня, погляди, кто тут есть. Похоже, ранен…
- Чего там у тебя, Славка, надеюсь, немчура какой-нидь, иначе отхватишь у меня сейчас, почем зря от дела отвлекаешь.
- Хватит там уже копаться, Боря раз двадцать проверял, карета в полном порядке! – подбежавший к Григорию Славка, сделав дурашливое лицо, с любовью погладил самоходку. – Идите сюда, за мной, покажу, что нашел! Взгляни-ка, живой еще.
Гриша, покинув самоходку, подошел к склонившемуся над чем-то черным товарищу. Подтянулся следом и Боря. В ногах у них лежала крупная черная, с синеватым отливом перьев, птица. Нетрудно догадаться, перед ними лежал ворон. Великолепная по красоте своей птица. Лежал он неподвижно, пристально всматриваясь в лица подошедших солдат. Глазищами своими черными, казалось, буравил душу насквозь и словно вот-вот заговорит - столько в этих глазах было разумения и мудрости.
Осторожно коснувшись рукой ворона, Гриша заметил - ранено крыло, причем рана рваная, словно в крыло попало осколком снаряда, ну или подстрелено.
- Похоже, осколком задело, неподалеку ведь зона боевых действий, пролетал, что ли, неудачно, иль гнездо у него там было. Истощен, даже не пытается прятаться, – сокрушенно покачав головой, молвил Гриша.
- М-да, красавец. Жаль, пропадет.
- Напрасно хоронишь, наш приятель не так уж безнадежен, ему всего-то, нужно продезинфицировать рану, шину наложить и подкармливать, пока сам не сможет себе пищу добыть.
- Тоже мне, скажешь, чепуховое это дело, таскать за собой еще один голодный рот-клюв… Кормить-то ты его чем собираешься, у самих запасы на исходе! – воскликнул Славка.
- Пускай это тебя не заботит. Не виноват же он, что люди-глупцы войну затеяли и уничтожают на пути своем все.
- Как звать-то его будем хоть? – озадачено почесав затылок, спросил Славка. - Может, Гриня Второй?
- Хромает твоя фантазия, брат, на обе ноги. Ты б его еще ТУ-2 назвал. Гагатом будет, удачу принесет.
Гагат, сверкнув своими исчерна-чёрными, прямо как ночь, глазищами, произнес утвердительное «кра».
Гриша бережно поднял птицу с земли и отнес в полк.
Прошло несколько дней.
- Ну, что, поглядим, что тут у тебя, – осторожно снимая повязку с крыла, Гриша с тревогой думал, полетит Гагат али нет.
Гагат за время негласного пребывания в полку, стараниями старшего сержанта Григория Кучеренко, быстро шел на поправку. Он принимал в пищу отловленных добрым солдатом червяков, жуков и даже тушенку, которая была в страшном дефиците.
- Ну, вот, братец, кажется, ты практически здоров, еще пару повязок – и упорхнешь от нас…
Но внезапно Гагат подскочил на своих сильных когтистых лапах, взмахнул крыльями, подняв пыль из прошлогодних листьев в воздух и, покружив трижды вокруг Григория, бросил на прощание своё «кра» и скрылся из глаз.
- Что ж, видимо, ты, братец, оказался крепче, чем я думал… Живи теперь, птица вольная…
В тот день командование полка получило приказ продолжать активные наступательные операции в тыл врага и направить в сопровождение пехоты дюжину лучших в полке экипажей на самоходных установках. Разведка показывала: немецкие войска теперь были слабы – им нельзя было дать шанса удержаться на позициях.
Экипаж Григория вошел в состав новоиспеченного спецотряда. Им предстояло пробраться незамеченными через лес и прорываться к городу. На каждом шагу неизведанного опасного пути их могла поджидать вражеская засада. Приходилось быть крайне осторожным в любой мелочи. Невозможно было предугадать, в какой момент немецкие посты, которые, вне сомнений, здесь кое-где еще оставались, особенно ближе к городу, могли засечь советскую колонну самоходно-артиллерийских установок, сопровождающую пехотинцев и, соответственно, отреагировать.
Самоходки точно крались на цыпочках, шли легко на отрытой местности, но в лесной чащобе то и дело постоянно натыкались на болотистые топкие места, которые существенно затрудняли движение техники. Легкий туман стелился вокруг, что было небезопасно, видимость снижалась и оставалась более-менее четкой лишь в радиусе сотни метров. Несмотря на зимнюю пору, создавалось впечатление ранней весны: снег растаял еще неделю назад, почва здесь теперь, словно раскутавшись из ватного белого одеяла, дышала глубоко, будто хотела с каждым вдохом вдохнуть в себя все движущееся по ней и выдохнуть облегченно свежим влажным и благотворным воздухом, который мягко окутает каждое деревце, каждый холмик и камушек.
Григорий, глядя на эту лесную красоту, тоже всегда тяжело вздыхал, мысленно просил прощения у матушки-природы за то, что приходится тревожить её, беспокоить своим присутствием, ворочать железными машинами, оставлять за собою смертоносный разрушительный след на родимой земле.
И вот наступил момент, которого все члены экипажа каждой из этих движущихся колонной машин ожидали с замиранием сердца и полной боевой готовностью, насколько это позволяла обстановка.
Впереди движение приостановилось. Всё вокруг на мгновенье замерло, только для всех здесь оно показалось вечностью. Но момент затишья был лишь секундным и резко нарушился раздавшимся где-то неподалеку выстрелом из лесной глуши. Где только они умудряются прятаться среди деревьев… Хотя лес насажен был довольно-таки просторно, молодой сосновый массив, сквозь который вести некоторую технику не составляло большого труда.
- Надо полагать, стрельбу ведут во-о-он из того края, за опушкой, явно самоходная установка, танк тут бы не протиснулся, – сказал наводчик - сержант Вячеслав Митягин. – Очень выгодное положение для обстрела нашей колонны, в этом месте деревья расположены таким образом, что вид как на ладони. Но за счет тумана, видимо, не вышло удачнее прицелиться. Нельзя мешкать, нанесем ответный!
И на этот раз выстрел последовал уже в сторону врага. Нужно отдать должное зоркому глазу Славки, его выстрелы редко бывали неточными, собственно, как и сейчас, потому что снаряд, судя по всему, поразил цель. Теперь сквозь туманную дымку виднелась уже другая дымка, исходящая от подбитой машины.
- Слава - молодчина, не ровня они тебе, криворукие чучела! – рявкнул радостно Борис.
- Снаряд в орудии, – заряжающий Григорий моментально после выстрела перезарядил орудие свежим снарядом.
Его уверенность и методичные чёткие движения всегда вносили в моменты боя некоторое спокойствие для экипажа, казалось, ничто не может поколебать отлаженную систему действий этого уравновешенного человека.
Далее события развивались неоднозначно. Дымящаяся немецкая самоходка оставалась неподвижной, колонна тоже оставалась на месте. Все ждали распоряжения командира экипажа. В такие моменты ничего не оставалось, кроме как ждать.
Каждый член экипажа подчинялся старшему в своей машине. В самоходке Гриши таковым являлся старлей Данила Воробей. Оценив ситуацию лично, Данила проговорил:
- Сейчас никакого движения. Дальше двигаться небезопасно, неизвестно, сколько немцы запрятали своих сил там, в гуще леса… И, кажется, это нам сейчас предстоит узнать.. – голос старшего лейтенанта приобрел металлическую окраску, а интонация из медленной и вдумчивой резко перешла в решительную и торопливую, что могло означать лишь одно - всем приготовиться к бою.
- Борис, подведи машину ближе к опушке, но на метр и не более! – попросил Слава.
Механик Борис Малиновский моментально выполнил приказ.
- Вижу сквозь рассеявшийся дым другую машину, чуть левее от подбитой, товарищ старший лейтенант!
- Приготовиться вести огонь по цели! – приказал Данила.
Борис навел максимально точно орудие, этим сильно выставляясь для врага, но нельзя давать им нанести удар первыми, как бы там ни было. Преимуществ на той стороне оставалось пока больше.
И немцы не заставили долго себя ждать, из лесного укрытия поперли одна за другой самоходные установки, из-за деревьев полетели пули и гранаты, начался штурм.
Вокруг стоял невообразимый рев, гул стреляющих орудий, глинистая почва вздымалась гейзерами от снарядных разрывов, гусеничные шасси превратили все вокруг в вязкое месиво. Один из снарядов угодил прямо возле орудия самоходки Григория. Славку обдало жаром и копотью, и он, не успев даже вскрикнуть, повалился наземь. Данила подбежал и осмотрел раненого.
- Живой, контузило только и обожгло от удара снарядом. Положим его пока подальше - тут, на плащ-палатку.
Повреждение орудия не позволяло больше вести стрельбу с его помощью, так как это грозило моментальным взрывом.
- Сейчас мы не можем покинуть самоходку, - без особых раздумий произнес Данила. - Борис, подведи машину ближе к правому краю того холма, на котором отстреливают нас, я буду вести ближний бой. Гриш, гранаты! – Григорий моментально приготовился подавать командиру гранаты, Боря безошибочно точно подвел машину, как и было приказано.
Следующий снаряд угодил совсем рядом с рубкой, откуда метал гранаты в подступающих немцев Данила, и старшего лейтенанта, как минутами ранее Славу, отбросило силой взрыва внутрь самоходки в бессознательном состоянии, а из его ушей, носа, рта струилась кровь. Снаряд сильно повредил машину, началось задымление.
- Нужно немедленно отсюда выбираться! – крикнул Григорий. – Сейчас загоримся! Я возьму Данилу вытаскивать, а ты, Борь, - Славу. Прихвати гранат и оружие, если увидишь, а я продвигаюсь к выходу.
Гриша осторожно поднялся к краю рубки, проверить обстановку. Сейчас самое время выбраться из загорающейся машины, так как каким-то чудом немецкая самоходка, подбившая их, теперь оказалась в другой стороне от них, вероятно, кто-то из наших отвлек.
Гриша осторожно показался из рубки с раненым товарищем на плечах, потом спустился на землю рядом. За Григорием последовал Борис, запасшись всем, чем можно было воспользоваться в их ситуации, неся второго раненого.
Как только удалось спуститься на землю, Григорий сразу метнулся ко рву меж соснами, там положил Данилу. Успешно выбрался и Борис, уложил осторожно рядом возле старлея Славу.
- Присыпим их землицей сейчас хорошенько и ветками для маскировки, – сказал Гриша, и они с Борей принялись загребать руками сырую замшелую землю вместе с сосновыми иголками, да накидывать её на лежащих раненых.
- Кажись не видно, что тут лежат. Теперь надежда лишь на то, что их не заметят или примут за мертвых. Если все будет хорошо, вернёмся за ними сюда потом, – отряхнувшись и отдышавшись, произнес Борис, когда они закончили с маскировкой.
Григорий лишь кивнул, вытирая взмокший лоб рукавом гимнастерки.
Пули хлестали горячим воздухом вокруг, пролетали так близко, что можно было кожей шеи и ушей почувствовать их жар. Бойцы отстреливались от напирающей силы врага.
Вот уже и Борьки не видать, могло и приложить где-то. Он обошел с другой стороны холма, подобрался едва ли не в самое пекло и метал гранаты под гусеницы немцев. Но теперь его не было заметно. Григорий оставался неподалеку от старшего лейтенанта и Славы, здесь, лежа в грязи, вооружен лишь автоматом, он яростно отбивался от возникающих, как грибы после дождя, стрелков, ведущих огонь по нему.
В какой-то момент Григорий почувствовал, что силы покидают его, боеприпасы тоже были на исходе. Мокрая, перепачканная копотью, грязью и пропитанная бесчисленным количеством сошедших с его тела потов гимнастерка противно липла к телу. Но мурашки по спине Гриши поползли не от этих ощущений. Он вдруг отчетливо понял своё зыбкое положение: лицом к лицу со смертью, а гарантии на то, что бой закончится в пользу их, полка нет, его даже не прикрывает никто. Вообще все перемешалось… А кто же позаботится о раненых товарищах? Нет, не смерти боялся советский солдат, а боялся погибнуть и не спасти раненых товарищей.
Гриша принялся яростно выстреливать оставшиеся патроны по врагу, но вдруг заметил, что буквально из-под земли, справа, метрах в пяти от него, возник советский солдат. Он упал на землю и строчил из пулемёта по врагу. Григорий отметил, что не знаком с этим солдатом, несмотря на то, что лицо его кого-то напомнило ему. Успел лишь заметить: у того солдата черная густая шевелюра, нестриженная давно, глаза сверкали в свете взрывов и выстрелов антрацитовым блеском, форма сидела на нем безукоризненно, но он постоянно ёжился, точно его стесняли неудобные одежды, и если бы он от них сейчас избавился, ощутил бы большое облегчение.
Гриша поблагодарил мысленно солдата и уже бросал гранату в сторону рубки вражеской самоходки, что ближе остальных к нему. Это была последняя лимонка из его боеприпасов, и она попала в цель - из рубки повалил густой черный дым. Григорий замер, глядя на самоходку, а потом невольно перевел взгляд с горящей машины на того недавно появившегося тёмного солдата - таким он выглядел, черный как хмарь весь, - и обомлел: его не брали пули. Они пролетали словно сквозь него. Пытаясь сбросить оцепенение, он крикнул:
- Эй, солдат, ты откуда взялся, кто таков будешь? – слова едва можно было разобрать из-за грохота.
Однако темный солдат услышал, но вместо ответа кинул мрачный взгляд на Григория, сверкнул глазами и… Гришу накрыло наглухо черным покрывалом, и он упал без сознания.
Пребывая в этом состоянии, во мраке он видел необыкновенное сияние, переливающееся серебристой пыльцой, парящее в пространстве, густо его заполняя, приобретая причудливые формы от касания рукой, манящее и дивное, оно то приближалось, то отдалялось и вновь влекло за собой. Очарованный этим чудом, Гриша ничего не ощущал, кроме покоя и благодати, и ему не хотелось ничего, только играть с переливами сияния.
Сквозь толщу этой пелены до Гриши прорывался настойчиво какой-то звук, но подсознательно он отстранялся от него, потому что чувствовал - благодатное сияние может исчезнуть безвозвратно… Только уж больно настырно беспощадный голос взывал, всё настойчивей и настойчивей, вот уже можно было разобрать этот звук, на голову Гриши точно обрушился поток беспрерывных ударов молотков, бешеный звон стоял в ушах… И он отчетливо теперь услышал жестокий и истошный звук: «КРА!».
Григорий открыл глаза, не до конца еще осознавая происходящее. Вокруг стояла тишина, не считая гула в ушах. Приподняв голову, он понял, что вернулся к реальности и уже все закончилось: не было выстрелов, взрывов, огня, только дым вперемешку с утренним туманом. Если это было утро. Непонятно, серо и смутно. Гришу привалило землей, от взрыва снаряда неподалеку виднелась воронка, а земля разбросана вокруг.
Собрав каждую капельку остатков сил, напрягаясь до черноты в глазах и бешенного рокота в висках, Григорий начал шевелиться, чтобы высвободиться от навалившейся земли. Когда ему это удалось, опершись на локти, он подполз к ближайшей сосенке и, охватывая её руками, медленно поднялся с земли. Огляделся теперь, и в глазах его стоял ужас, выражающий немой крик: разорванные в клочья тела солдат его отряда, что и не разберешь, где кто; дымящиеся трупы вывалившихся из горящих самоходок и сгоревших заживо немцев, кроваво-грязная каша. Словом, одна большая человеческая трагедия.
Отведя мокрые от слез глаза, Гриша точно почувствовал чей-то наблюдающий за ним взгляд, он поднял глаза и увидел, что на сосновой ветке, склонив голову на бок, его буравил угольным глазом крупный ворон. Он поприветствовал Григория своим обычным «кра», взмахнул крыльями, трижды сделав круг над полем недавней битвы, и скрылся за верхушками деревьев. Гриша сразу его узнал. Но откуда ж он взялся здесь? Удивил Гагат Григория… Однако думать сейчас он не мог ни о чем больше, кроме как о том, чтобы найти оставленных здесь раненых товарищей своих. И еще, может, кто в живых остался.
И, превозмогая адскую боль, Гриша поплелся, шатаясь, к тому месту, где должны были лежать старлей Данила и сержант Слава.
Нашел Григорий раненых на прежнем месте. Пульс прощупывался, живы. Благо, что их тела здорово припорошило землей, и они здесь оставались едва заметными. Задумавшись, что же ему делать, Гриша вспомнил о сигнальной ракете в кармане и только нащупал её, как новое потрясение настигло его: из-за опушки приближался грузовик.
«Ну всё, – обомлел Григорий. – Карета в один конец приехала». Притвориться мертвым было поздно, машина направлялась прямо на него, заметили. И когда она затормозила рядом, он даже не сразу понял, застыв в изумлении, что к нему бежали наши, советские солдаты, красноармейцы. Он и вовсе обмяк, упал на колени и прерывисто задышал, не находя слов.
- Ну! Слава Богу! Хоть живые есть! А то мы уж и не надеялись… – крикнул радостно подскочивший полковник Жмеринский.
Медработники засуетились вокруг раненых по указаниям Григория, лежавших под соснами бережно стали перекладывать на носилки для погрузки в машину. Солдаты с автоматами прочесывали поле боя на предмет других уцелевших. Таковых оказалось единицы и Бориса среди них, увы, не было, как ни всматривался в лица выживших погружаемых бойцов Григорий.
А полковник продолжал говорить с Гришей:
– Когда до нас дошли сведения, что вы не прибыли в пункт назначения, - поехали следом. Было известно, что оккупанты не вытеснены остаточно, но никто стопроцентно не знал, сколько их… сколько еще дряни этой тут сидит! – полковник сжал кулаки и, побагровев, яростно затряс ими в сторону разбитых самоходок и тел погибших.
Гриша лишь тяжело дышал, глядя куда-то в пространство.
Григория не покидала теперь мысль: что за солдат чернявый с ним плечом к плечу в бою был, его не было ни среди раненых, ни среди убитых. Полковник Жмеринский, выслушав описание такого солдата, не нашелся, что ответить, кроме как предположить, что случайный разведчик забрел. Выполнив долг перед родиной, он так же незаметно исчез, как и появился, во избежание рассекречивания его.
Но у Гриши было другое предположение, которое было на столько безумно и необыкновенно, что озвучить его он, естественно, не решился. Он понял, кого напоминал солдат: цвета воронового крыла волосы, антрацитовые глаза… И он знал теперь, кому обязан своим спасением и жизнью.
Много лет спустя ещё, в последствии контузии, с Григорием приключались время от времени приступы бредовых провалов в сознании, во время которых он, по рассказам очевидцев, терял рассудок, куда-то рвался, скрипя зубами, не воспринимая окружающих. Видимо, загадочное сияние манило, влекло его… и каждый раз возвращало к реальности его разум то самое, неизменное «КРА».
Новость отредактировал Летяга - 12-01-2018, 18:28
Причина: Стилистика автора сохранена
Ключевые слова: Великая Отечественная война ворон контузия боевые действия призрак птица-оборотень чудо спасение благодарность авторская история избранное