Цикл "Привой". Часть 1. Первая прививка
Сознание возвращалось ко мне медленно, словно кто-то удерживал его за край, не давая окончательно проснуться. Я лежал на спине, слушая шелест полиэтиленовой пленки, которой закрыл часть стены у спального места в попытке обуздать сквозняки.Наконец разлепил глаза. Крыша, легко просматривающаяся сквозь деревянные перекрытия мансардного этажа, с упреком смотрела на меня не обработанными стропилами . Желудок неприятно ныл, требуя воды и еды, а голова требовала банку холодного пива и сигарету. Я зажмурился, подавляя легкую дурноту и слушая вопли чайки на крыше.
Маша спала с противоположной стороны кровати, ее лицо было наполовину скрыто растрепанными каштановыми волосами. Одна рука бессильно свесилась с кровати, пальцы сжаты в кулак, словно во сне она что-то удерживала. Я заметил темные пятна от земли на ее светлой коже — видимо, вчера перед сном она все-таки проверила свои грядки, несмотря на выпитое и на мои шутки о «фанатизме городского садовода». Я осторожно приподнялся, стараясь не разбудить ее и мирно сопящих между нами детей.
За окном стояла та особенная, ни с чем не сравнимая тишина, которая бывает только в деревне на рассвете. Ни машин, ни голосов — только периодически вскрикивала чертова чайка, прикормленная накануне ребятишками. Этот звук казался неестественно громким в утренней тишине. В такой час петухи уже откричали, а люди еще не проснулись.
Долго и безуспешно пытался найти глазами тапки, забил и аккуратно вышел босиком на крыльцо, зябко ежась от прохладного воздуха. Он пах сыростью после ночного дождя и чем-то сладковато-прелым, как будто в траве уже начали гнить первые опавшие яблоки.
Наш дом - точнее, то, что от него пока есть - больше похож на сарай: голые не утепленные и не обшитые стены, крыша под временным укрывочным ковром и куча стройматериалов в углу, россыпь детских игрушек во дворе. Мы купили этот участок три года назад, когда стало ясно, что Насте нужен свежий воздух и живые новые впечатления, а не душная городская квартира.
Первой постройкой на участке была небольшая детская площадка. Затем к ней добавились батут, небольшой бассейн и вот теперь пытался добавиться дачный домик. За ним постепенно вырастали первые грядки, а спереди парой метров за детской площадкой — фруктовый сад. Правда пока все это напоминало не кошенное поле с редкими вкраплениями человеческой деятельности. И конечно дочка обожала озеро в 5 минутах от дачи. В деревне был свой пляж с чистейшим песком, но приходилось ждать спада воды до его открытия. Особенно в этом году - дожди держали уровень озера как весной.
Термосумка стояла у входа в домик, под навесом крыши, переходящей в веранду. Ледяная банка улеглась в руку и тихо пшикнула, стоило мне поддеть ключ ногтем. Сигарета задымилась. Глоток, глубокий глоток, затяжка. Несколько спокойных неосмысленных минут — только шум листвы деревьев и высокие облака на небе. Время казалось остановилось.
— Пап! — из дома раздался голос Дани, моего пятилетнего бандита в потертых дачных шортах и с ссадиной на колене. — Мы пойдем ловить большого зеленого жука?!
— Тише, сейчас разбудишь всех! — пробубнил я, обернувшись к двери. Видимо, сын вспомнил, как вчера шуточно ловили пролетающих бронзовок.
— Настя сама проснулась!
Я заглянул в окошко. Дочка сидела на краю кровати, рисуя фломастером в альбоме. Семь лет, а говорит меньше, чем Даня в три. И это уже прогресс, раньше было хуже. Врачи ничего не могут, или не хотят – ранний диагноз сенсорная аллалия, впоследствии зачеркнутый без разбирательств и замененный простым и всем известным – аутизм. Никто не хочет разбираться, даже за деньги, пусть и скромные.
Многое мы тяжело прошли. И многое впереди. Но мы справимся... И дача эта идет на пользу, это главное. Главное, потому что я больше не боюсь пустого взгляда, не боюсь отсутствия эмоций. Я вижу ее интеллект, хитрость, развитие — в чем-то даже опережающее ровесников, например: рисунки. Особенно у нее получается рисовать деревья, мы даже заняли несколько первых мест среди детей с особенностями. Рисует она действительно неплохо. Я радуюсь как ребенок ее поцелую в плечо и обнимашкам.
— Пап, смотри! У нас новое дерево что-ли? — Даня вышел ко мне и, слегка запинаясь в словах, тыкал пальцем в деревце.
Нехотя, я стал поворачиваться и пытаться сфокусироваться в указанном сынишкой направлении. Тот самый вчерашний привой. Думаю, я накуролесил вчера, и нет теперь у нас ни груши, ни остатков яблони.
Вчера, ближе к ночи, уже уложив детей и порядком выпив, я привил грушу к яблоне. Громко конечно сказано — привил. Нужно было что то делать с двумя молодыми деревьями — не к месту посаженной грушей, слишком близко к забору, точнее, аккурат на месте его прохождения, как оказалось. Ну и, в общем-то, лишней яблоней, загрызенной зайцами. После очередной кружки пива родилась гениальная идея — подсадить единственную пока грушу на огрызок яблони. Наспех, скотчем и какой-то тряпкой. А теперь...
Развернувшись в нужную сторону, я прищурил глаза. Солнце поднималось над деревней, и его лучи золотили верхушки саженцев, которые мы купили той осенью на озоне. Потянулся, услышав характерный хруст в позвоночнике, и наконец зафиксировал взгляд.
Тонкий черенок груши, который я примотал к яблоневой ветке , теперь выглядел так, будто рос здесь не один год. Это было удивительно. Пришлось встать и подойти ближе, не веря своим глазам.
Скотч лопнул, и тряпка свисала едва держась на нем. Место соединения было идеально гладким, без малейшего намека на отторжение. Я осторожно провел пальцем по шраму от прививки — кора уже успела затянуть рану, оставив лишь тонкую темную полоску, похожую на старый шов.
— Так не бывает... — едва подумал я, как палец резануло болью. - У-ум-м, - промычал я, не открывая рот, и посмотрел на руку. Уже забыл — вчера, во время этого перфоманса с «прививкой», я порезал палец и заляпал кровью грушевый черенок, да и вокруг яблони накапал.
К десяти утра, когда Маша наконец проснулась и начала возиться с завтраком, я уже который раз проверял дерево, постоянно находя новые странности. Ветка груши за эти несколько часов, казалось, вытянулась на пару сантиметров, а листья на ней стали как будто более мясистыми, с легким бордовым отливом.
— Ну и что ты там все крутишься? — крикнула любимая, звонко стуча ложкой по казану с бурлящим рагу на маленьком мангале у детской площадки.
— Прививка прижилась, — ответил я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, хотя пальцы сами собой теребили вчерашний порез.
— Здорово! — она смотрела на меня, улыбаясь. Лицо ее было слегка усталым, но добродушным с блестящими зелеными глазами. — Может, у тебя талант?
Я не сказал ей про грибы.
Они вылезли у корней за ночь — три крепкие сыроежки, пухлый дождевик и... поганка. Все разных видов, но растущие так близко, что их шляпки почти соприкасались. Будто их корни сплелись под землей в один плотный клубок. Но больше всего меня беспокоило другое — за те несколько часов, что я за ними наблюдал, они заметно подросли. Особенно поганка — ее шляпка была теперь размером с блюдце.
Я сидел на корточках, чтобы рассмотреть их ближе. Шляпка поганки была очень гладкой, почти глянцевой, а на ножке дождевика проступали тонкие темные прожилки, напоминающие вены. Когда я неосторожно дотронулся до одной из сыроежек, она слегка дрогнула, будто живая. Это было странно, но еще затуманенный вчерашним алкоголем разум обратил внимание на желудок, бурчащий под распространяющийся аромат рагу. К тому же жене требовалась помощь — снять казан с огня она сама не могла.
К 18.00 меня наконец вроде стало отпускать. Дети сидели в телефонах, с одним глазом в старенький ноутбук, успокоившись на кровати после бесконечных плесканий в бассейне и скаканий то на батуте, то на песчаной куче у детской площадки.
Когда мы с Машей допивали чай на веранде (она — с мятой, я — с тремя ложками сахара, чтобы оправиться от похмелья), границе участка подошел дядя Витя — наш сосед, агроном - пред-пенсионер с золотым зубом и вечной палкой в руке. Он купил соседний участок на полгода позже нас, когда вокруг было одно поле. Сейчас там был почти построен небольшой садовый домик, поменьше, но уже обустроенней нашего, и потихоньку начинались местечковые посадки — цветы, кустарники.
Мужик неплохой, мы уже не раз выручали друг друга по мелочам и приветствовались коротким разговором.
— О-о, садоводы, привет! — он широко улыбнулся. — Что-то новенькое, смотрю, у вас?
Он ткнул палкой в сторону моего дерева, и я почувствовал, как по спине пробежали мурашки.
— Экспериментирую, — пожал я плечами, стараясь выглядеть скромным, - груша на яблоне.
Дядя Витя подошел ближе, прищурился. Его силуэт отбрасывал длинную тень прямо на мое чудо-дерево.
— А чего сразу грушу-то не посадил?
— Да яблоньку жалко было, выпил для храбрости и привить решил. Вот вроде и привилась.
— Яблоню жалко, да. Я же говорил про зайцев, закрывать надо было по осени. Еще повезло, что одну ее погрызли. Вчера с утра ствол голый стоял с парой листов, а сегодня — будто год тут росла. — Он потер подбородок, и я услышал задумчивое «ХМ-М». — Ты какими ее стимуляторами поливаешь?
— Да нет, просто повезло, — я изобразил усмешку, но внутри что-то ёкнуло.
— Ну да, ну да...
Старик еще минуту ходил вокруг дерева, покачивал головой, что-то бормотал себе под нос, а потом ушел, недоверчиво бросив на прощание:
— Чудно, конечно... но я бы такое есть не стал, коли не шутишь. А с химией поаккуратнее. Если она такое с деревом за сутки делает, кто его знает, что с человеком будет.
Его слова повисли в воздухе, и я вдруг осознал, что порез на пальце снова начал пульсировать.
Вечер, к сожалению, вышел неприятным. Я был обескуражен своей яблогрушей, устал от зуда в пальце и размышлял о работе — наступали непростые для меня времена в связи с открытием нового цеха на производстве. И нужны были деньги, а зарплаты не хватало. Нужно было искать шабашки. Дача, какой бы прекрасной ни была, даже с самостроем, отнимала кучу средств. И сил. Я не мог расслабиться, работа и тут и там, а если на даче не работать, то она развалится и все усилия насмарку.
Супруга устала от детей, готовки, прополки. Ее можно понять, отдых для нее также сегодня превратился в работу. Особенно дети, я совсем не обращал на них внимая, занятый своими мыслями. В итоге хоть и без ругани, но с недомолвкой и некоторой тяжестью на сердце мы легли спать. Завтра воскресенье, сборы домой и затем предстоит новая рабочая неделя.
Маша спала, хоть ее дыхание было ровным и спокойным, но глаза то и дело приоткрывались, чтобы через секунду опять закрыться на прерывистый сон. Я же вообще почти не спал. Едва закрыв глаза, я очнулся и никак не мог занять удобную позу. Мозг переключился и не хотел уйти в забытье.
Сквозь тонкие стены дачи мерещилось шуршание. Непонятное, вроде бы мышиное — но какое-то более протяжное что-ли. Будто бы ползла змея, только у нас они не водятся. Будто что-то копошилось в нашем молодом саду. Я лежал и слушал, как сердце сбоит и отбивает какой-то новый и неестественный ритм. Сын и дочка дрыхли без задних ног, укутанные в пледы, и сладко сопели. Только это удерживало меня от того, чтобы встать, затащить всех в машину и тут же уехать в город, в квартиру. Я все же попытался побороть паническую атаку, взявшуюся невесть от куда.
Встал, нашел сыновий налобный фонарик и вышел во двор. Луч света скользнул по траве, стволам, земле... И вдруг остановился на яблогруше.
Ее ствол изогнулся, а листья пожелтели. Небольшая россыпь опавших лежала у ствола деревца.
Легкий ветерок и изморось с неба. Погода этим летом совсем не радовала. Подошел к деревцу. Грибы — их стало больше, и росли они, казалось, вроде бы в тех местах, где капала моя кровь, но были все чахлы, будто уже отжили свой срок. Они умирали, липкие нити тянулись по земле к местам, где я уже был уверен — капала моя кровь. Я наклонился ближе, проверить свою теорию, и почувствовал странный сладковатый запах, от которого сразу закружилась голова.
Когда я вернулся в дом, Настя — моя молчаливая любимая дочка — сидела на кровати и смотрела в окно, прямо в сторону того дерева.
— Спи, — прошептала она, и это слово прозвучало так четко и осознанно, что у меня перехватило дыхание. Вдруг заметив меня, она сказала:
— Папа, спать!
И быстро завалилась, закутавшись в плед. Не знаю почему, но это меня успокоило.
Резко навалилась усталость, и я лег рядом, обняв за плечи свою маленькую принцессу.
С утра ранка на пальце уже не чесалась. Я осмотрел ее при свете дня — обычный порез, только вокруг появилось несколько крошечных зеленых точек на корочке засохшей крови, которые исчезли к обеду. "Наверное, просто грязь попала..." — подумал я.
Маша потянулась рядом. Ее рука была горячей, видимо, нагретая солнцем из окна, а когда она повернулась, я заметил, что глаза у нее сегодня какого-то необычного, светлого оттенка.
— Что-то мне сегодня снилось... — пробормотала она, не открывая глаз. — Будто я... расту в земле. И мне хорошо, а потом мы с тобой поссорились и я увяла. Плохой сон, бр-р-р.
Я поцеловал ее в лоб, пахнущий прелой листвой и отошел к окну. За ночь дерево совершенно завяло. Вышел во двор, пробуя на ощупь порез. Солнце вставало, птицы пели, а я думал только об одном: Что это было?
Оклемавшись после бессонной ночи и осмотрев яблогрушу внимательнее я окончательно убедился в смерти деревца. От грибов вокруг остались какие-то невнятные сопли. Нужно было избавиться от этого и освободить место под нормальное дерево.
И только когда я уже занес лопату, чтобы выкопать останки бедной яблосливы , до меня донесся тонкий, едва слышный шепот — то ли ветра в листве, то ли чего-то другого:
— Расти...
Я замер.
Это был не ветер.
Это было что-то другое.
Я медленно обернулся.
На детской площадке стояла дочь, указывая пальчиком то-ли на меня, то-ли на увядший эксперимент.
— Ничего страшного зайка, - сказала ей подошедшая супруга приобнимая сзади. - Папа новое посадит, да пап? - обратилась она уже ко мне. Даже на таком расстоянии ее глаза блеснули зеленым. Я машинально потер палец на порезе.
Новость отредактировал Estellan - Вчера, 21:52
Причина: Изменен раздел.
Ключевые слова: Дерево дача порез кровь авторская история