Райком
Семён был человеком архивным. Не по профессии — по натуре. Ему нравился запах старой бумаги, сухой и сладковатый, нравился ровный гул люминесцентных ламп и скрип собственного кресла. Поэтому работа в районном исполнительном комитете, куда его пристроил дядя, казалась ему почти идеальной. Задачей Семёна была оцифровка бумажных архивов за последние сорок лет. Работа нудная, медитативная и, что главное, не требующая контактов с живыми людьми.Здание райкома было сталинским монолитом, вросшим в землю на окраине города. Тяжёлые дубовые двери, стёртый до волн мрамор в вестибюле, портреты вождей, которые то снимали, то вешали обратно в зависимости от политического ветра. Коридоры пахли хлоркой и безысходностью. Сотрудники — в основном женщины предпенсионного возраста с боевой раскраской и потухшими глазами — передвигались по этим коридорам с врождённым знанием лабиринта, шаркающей походкой обречённых.
— Семён Павлович, вы бы перерыв сделали, — пропела над ухом Тамара из отдела по работе с населением. — Чайку попили. У нас вафли «Артек».
— Спасибо, Тамара Игоревна, я почти закончил с семьдесят восьмым годом, — не отрываясь от сканера, пробормотал Семён.
Работа шла своим чередом. Папка за папкой, приказ за приказом. Родился, женился, встал в очередь на квартиру, получил выговор, умер. Сухие строчки чужих судеб. Но на третью неделю Семён начал замечать странности. Мелкие, как опечатки, но повторяющиеся с пугающей регулярностью.
В отчётах о распределении жилья, в списках на получение премий, в приказах о назначении — везде всплывала одна и та же резолюция: «Согласовано с ОВУ». Каллиграфическим, почти мёртвым почерком. Иногда рядом стояла подпись, похожая на кардиограмму.
— Тамара Игоревна, а что такое ОВУ? — спросил он как-то за обедом, ковыряя вилкой слипшиеся макароны.
Тамара, до этого весело щебетавшая о внуке, замолчала. Её лицо на секунду стало пустым, как выцветшая фотография.
— Не знаю я, Сёмочка, — ответила она слишком быстро. — Отдел какой-нибудь. Упразднили давно, наверное. Ты лучше вот пирожок с капустой возьми, свойский.
Но Семён видел, как она после этого разговора переглянулась с главбухом, и та неодобрительно поджала губы. Он спрашивал у других. Реакция была одинаковой: либо деланное недоумение, либо внезапная амнезия. Никто не знал и знать не хотел. А резолюции продолжали появляться, даже в документах девяностых и нулевых.
Одержимый профессиональным любопытством, Семён начал собственное расследование. В официальных штатных расписаниях никакого «Отдела Взаимного Учёта» (именно так он расшифровал аббревиатуру) не существовало. Он не платил налоги, не получал финансирования. Он просто был. Невидимый винтик в громоздкой машине райкома.
Однажды, разбирая технические планы здания, он обнаружил несоответствие. Согласно чертежу 1954 года, в левом крыле на втором этаже был ещё один коридор, уходящий вглубь здания. На современных планах на его месте была глухая стена.
После работы, дождавшись, когда коридоры опустеют, Семён пошёл туда. Стена действительно была на месте — покрытая слоями жёлтой краски, с уродливыми потёками. Но когда он провёл по ней рукой, пальцы нащупали тонкую, почти невидимую щель. Дверь. Без ручки, без таблички. Он нажал сильнее. Дверь подалась, открываясь внутрь с тихим шипением, будто выдыхая спёртый воздух.
За ней был тот самый коридор. Лампочки здесь горели тускло, потрескивая, и свет их был странного, мертвенно-зелёного оттенка. Воздух был холодным и пах озоном, как после грозы. Вдоль стен тянулись двери. На каждой — табличка с одной и той же надписью: «ОВУ».
Семён заглянул в первую. Внутри, за столом, сидел мужчина в сером костюме. Он не печатал на компьютере и не писал ручкой. Он перебирал костяшки на счётах. Деревянные, старомодные счёты. Щёлк-щёлк-щёлк — сухой, костяной звук разносился по комнате. Мужчина не моргал. Его глаза, бледные, как речная галька, были устремлены на счёты. Он не заметил Семёна.
В следующей комнате сидела женщина. Она медленно и методично пробивала дыроколом стопки бумаг. Каждый удар был гулким, как удар сердца. И снова — пустой, невидящий взгляд.
Их было много. Все они сидели в одинаковых позах, выполняя одно монотонное действие. Семён вдруг понял, что с ними не так. Они двигались… неправильно. Их локти и колени сгибались под неестественными углами, словно у насекомых. Их движения были идеально выверенными, механическими, лишёнными человеческой плавности.
— Ищешь чего, милок? — раздался за спиной скрипучий голос.
Семён подпрыгнул. Позади стоял дядя Коля, местный сантехник и дворник в одном лице. Старый, высохший, как осенний лист.
— Дядь Коль… Что это за место? Кто эти люди?
— А это учётчики, — вздохнул старик, вытирая руки о промасленную ветошь. — Они всегда тут были. Баланс держат.
— Какой баланс?
— Обыкновенный. В районе нашем, значит, всё поровну должно быть. Один человек прописался — один выписаться должен. Один родился — один, значит, отписался. Чтобы цифра сходилась. Они за этим и следят. Взаимный учёт.
Семён смотрел на него, не в силах осмыслить сказанное.
— Но… Как? Они же…
— А вот так. Находят, где лишак. Где недобор. И ровняют. У них свои списки. Ты вот когда архив свой копать начал, ты им всю отчётность сбил. Циферки у них не пошли. Они такого не любят. Шум не любят.
В этот момент одна из дверей открылась. Из неё вышел тот самый мужчина со счётами. Он медленно повернул голову в сторону Семёна. Его шея изогнулась под невозможным углом с тихим хрустом. Бледные глаза сфокусировались на лице Семёна.
— Вот, глядь, — прошептал дядя Коля. — Увидели тебя. Теперь ты у них в ведомости как погрешность. Неучтённая единица.
— Что мне делать?! — закричал шёпотом Семён.
— Беги, — равнодушно сказал старик. — Может, и обойдётся. Они за пределы райкома не выходят. Обычно.
И Семён побежал. Он нёсся по зелёному коридору, за спиной слышалось мерное, сухое щёлканье — щёлк-щёлк-щёлк. Оно не приближалось, но и не отставало. Вывалившись в привычный жёлтый коридор, он захлопнул за собой невидимую дверь и, не оглядываясь, бросился прочь из здания.
________________________________________
Он не ходил на работу неделю. Врал про грипп. Тамара Игоревна звонила, участливо спрашивала о здоровье и говорила, что его ждут. Он отключал телефон. Сидел дома, вздрагивая от каждого шороха. Но ничего не происходило. Постепенно страх начал отступать, сменяясь ощущением, что всё это было лишь дурным сном, игрой воспалённого от пыльных архивов воображения.
На восьмой день он решился выйти за хлебом. Мир был на месте. Солнце светило, дети кричали на площадке, старушки у подъезда обсуждали тарифы ЖКХ. Всё было нормально. Абсолютно нормально.
Вернувшись, он обнаружил в почтовом ящике официальный бланк. Казённая бумага, гербовая печать райисполкома. Внутри, выведенное тем самым мёртвым каллиграфическим почерком, было всего несколько строк:
«Уважаемый Семён Павлович,
В связи с выявленной инвентаризационной погрешностью и для восстановления баланса отчётности, уведомляем Вас о необходимости Вашего списания с баланса N-ского района г. _______.
Сотрудники будут у Вас для проведения процедуры взаимного учёта сегодня, с 21:00 до 22:00.
С уважением,
Отдел Взаимного Учёта».
Семён смотрел на бумагу, и пол уходил у него из-под ног. В окно он увидел, как во двор медленно въезжает серая «Волга» — такая же, на какой ездил председатель райкома.
Из неё вышли трое. Двое мужчин и женщина, все в одинаковых серых костюмах. Они не смотрели по сторонам. Они смотрели на его окна. И когда они пошли к его подъезду, он услышал этот звук, тихий, но отчётливо различимый даже через стеклопакет.
Щёлк-щёлк-щёлк.
Словно кто-то невидимый перебирал костяшки счётов, подводя окончательный, последний итог.
Новость отредактировал Летяга - Сегодня, 13:37
Причина: Стилистика автора сохранена
Ключевые слова: Архив догументы баланс авторская история