Улыбка
Апрель… Что может быть прекраснее этого тёплого весеннего месяца? На тонких, элегантных ручках-веточках цветут розовые бутоны магнолии, тянущиеся навстречу тёплым солнечным лучам. Мягкий щебет певчих птиц эхом ласкает старые, повидавшие столетия, кирпичные постройки «горы королей», эхом раздаваясь по широким улицам. Обычно в такие будничные дни жители этого дышaщего историей города спешили на работу, отводили детей в школу и изредка, по самым особенным дням, покупали своим непоседливым ребятишкам рожок наивкуснейшего мороженого – лакомство, перед которым не устояло бы ни одно чадо. Но в этот погожий апрельский день жителям города было не до прогулок. Над искорёженными зданиями города сгустился густой чёрный смог, по разлохмаченным гусеницами танков и самоходок улицам раздавалось эхо стрекота пулемётов и оглушительная канонада артиллерийских дивизионов.
Девятое апреля выдалось по-настоящему жарким днём для одиннадцатой гвардейской армии: гарнизон башни Дона, несмотря на капитуляцию остальных очагов сопротивления неприступного города-крепости, продолжал отчаянно сопротивляться в безнадёжной ситуации. Грохот артподготовки тяжёлый гаубиц Б-4 и самоходок СУ- и ИСУ-152 разрывал дневную благодать. Кирпичные казематы и стены, огрызавшиеся стрёкотом MG-42, продолжали поливать смертоносным огнём подступы к укреплению. Расчёт пулемета ДШК штурмовой группы, ёрзая на металических нагрудниках, огнём на подавление старался отбить у непокорных добровольцев фолькштурма и потрёпанных солдат Вермахта всякую охоту к дальнейшей борьбе.
Из командирского люка потрёпанного уличными боями «Зверобоя» под ярко-красным номером тридцать пять показался молодой танкист в шлемофоне. Командир схоронился за люком, боясь быть задетым шальной пулей, и тут же достал бинокль.
– Товарищ старший лейтенант, куда бить-то? – раздался приглушенный голос заряжающего. – Уже час колотим по этим грёбаным фортам! А эти черти всё не уймутся!
– Да и без тебя знаю, Дима, – командир стал всматриваться в крепкие форты Доны. «Где ж эта брешь-то, а?» – думал про себя Александр Анатольевич Космодемьянский, высматривая лазейку в твердыне германской военной машины. Лейтенант понимал – с наскоку крепость не взять: погибнет много товарищей, «циркулярные пилы» раскидают их, как мальчишка-беспризорник – голубей на улице Горького. Тут уж никакие стальные нагрудники не помогут. А между тем, стоявшие неподалёку гаубицы Б-4 и противотанковые пушки Зис-3 беспрерывно колотили по Доне, откалывая всё новые и новые куски и уничтожая многочисленные пулемётные точки. Грохот стоял страшный. Александр Анатольевич в глубине души уважал упорство потомков нибелунгов, но кипящая месть за родную сестру была намного сильнее: за Зою он был готов разворотить укрепления форта до основания, не оставить на них камня на камне.
– Товарищ старший лейтенант, товарищ старший лейтенант! – раздавшийся откуда не возьмись голос заставил самоходчика обернуться назад. К корме самоходки, держа в почерневших от копоти ладонях ППС-43, бежал парнишка, лет двадцати-двадцати пяти, в выцветшей зелёной гимнастёрке, то и дело поправляя наползавшую на глаза помятую осколками каску. Лейтенант нахмурился, и не успел солдат добежать до «Зверобоя», как командир самоходки проворчал:
– Чего тебе?
– Рядовой Михаил Алексеевич Морозов, товарищ старший лейтенант! – отчеканил боец, отдав честь. Командир самоходки снял шлемофон и, то и дело оглядываясь на сотрясавшиеся от артобстрела форты, отрезал:
– Лейтенант Космодемьянский. Давай выкладывай, Морозов, не могу я на тебя время тратить! Пока мы этот чёртов форт не раздолбаем, не будет мне покоя.
– Я знаю, где у крепости слабое место, – ответил наш герой, отдышавшись.
– Врёшь! – не поверил своим ушам Космодемьянский. Морозов только хитро улыбнулся в ответ. Не знал танкист, что под маской непутёвого рядового скрывался самый настоящий ледяной дракон, что вот уже несколько тысяч лет боролся со злом в этом мире, повидав сотни войн и бессчетное количество смертей на своем вечном веку.
– Никак нет, товарищ старший лейтенант! Чтоб мне на этом месте провалиться, если всё не так, – отчеканил Хранитель Добра и вытянулся по струнке. – У «Королевы Луизы» есть хлипкий кусок, который так и не укрепили. Если туда ваш «Зверобой» ударит, стена в щепки разлетится!
– Верно говорит, товарищ командир! – согласился заряжающий. – Наш «Зверобоюшка» её в два счёта. Вы же помните, как мы пулемётное гнездо на первом этаже булочной разворотили?
– Помню, Дима, помню…, – задумчиво протянул Космодемьянский. – Да куда ж ты пойдёшь, малой! Ты поди из резерва только.
– Я ещё с сорок первого воюю, товарищ старший лейтенант, – возразил наш герой. – Уж чего-чего, а опыта у меня предостаточно.
– Слабо верится… – командир посмотрел в бинокль. – Эх, была ни была! Ладно. Попробуй, Морозов! Надеюсь, ты заговорённый.
– Есть! – отчеканил наш герой. Сняв с плеча верный ППС-43, дракон выдохнул и уже было хотел ринуться в бой, как вдруг чей-то голос остановил его:
– Стой! Куда ж ты бежишь, малец! Жить надоело?
Хранитель Добра обернулся. Его догнал боец из штурмовой группы в маскхалате «амёба» и с ППШ-41 наперевес. В руках у него была стальная кираса, на внешней стороне которой виднелись небольшие вмятины от пистолетных пуль.
– Держи! – лейтенант передал нашему герою кирасу. – От винтовки не спасёт, конечно, но пистолетную пулю выдержит! Зуб даю! И гранат вот несколько.
– Спасибо, товарищ лейтенант! – Хранитель Добра быстро накинул панцирь на себя и закрепил гранаты на поясе. Сердце колотилось со скоростью пулемётной очереди. Ультрамариновые, словно океан, глаза застилал холодный пот. Затянув потуже ремни, чтобы кираса не спадала, дракон выдохнул и тихо сказал:
– Каждый раз, как в первый: что против хеттов в лоб, что на французский редут, что на линию Гинденбурга… Ну что, дружище, разомнем кости?
– Давай, Морозов! – крикнул Космодемьянский, прячась за люком «Зверобоя». – Мы прикроем!
Вдох… Выдох… Вдох… Выдох… На мгновение налитые сталью веки скрыли тёмно-синие глаза… Рывок с места! Хруст мостовой под кирзовыми сапогами, вокруг кружится смертельный хоровод из сотен пуль MG-42 и MG-34, громко хлопают очереди MP-40. Земля вспенивается от бессчетного количества попаданий, прекрасные цветы падают, скошенные ураганным огнём. Адреналин переполняет кровь. Вдох, выдох, вдох, выдох… Разбивается град пуль о мощные укрепления форта, не берут твердыню снаряды.
Медленно, но верно продвигается Морозов: то схоронится, то в полуприсяде бежит. Перекат влево, перекат вправо. Терзает град пуль, словно осенний лондонский ливень, многострадальную землю. Но чувствует Хранитель Добра поддержку: молоты ударов «Зверобоя» и шквальный огонь боевых товарищей сдерживают пыл обороняющихся солдат Вермахта. Осколки кирпича разлетаются, словно пушинки. Грохот стоит жуткий. Крики, стрельба, гул взрывов… Всё ближе и ближе Хранитель Добра к заветной цели. Вот уже слышна отрывистая немецкая речь. Еле увернувшись от пуль, дракон схоронился за камнем.
– Was machen Sie, Dummköpfe?! Töten ihn! Töten ihn jetzt! Schiessen! Schiessen! Feuer! – орёт из каземата немецкий командир. Слышит его Морозов. Стучит кровь в висках. В памяти проносятся мгновения ожесточенной осады Сталинграда. – Lassen Sie ihm nicht zum Mauerwerk laufen! Feuer konzertieren! (Нем.: Что вы делаете, идиоты? Убейте его! Сейчас же! Стреляйте! Стреляйте! Огонь!)
– Sie können mich nicht halten… (Нем.: Вам меня не остановить…), – сказал Морозов и тут же, быстро перекатившись в сторону, пока на укрепления обрушился шквал огня штурмовых орудий, вновь бросился к стене. И снова заплясал хоровод пуль вокруг. Прыжок! Выстрел… Дикая боль в плече. Хранитель Добра закричал и повалился на Землю. «Зацепили…, – подумал дракон, схватившись за правое плечо. – Чёрт бы их побрал!». Нет сил встать… Надо идти! Надо идти!
Собрав в кулак все свои силы, дракон аккуратно встал и, отпустив окровавленное плечо, ринулся в атаку вновь. По кирасе простучало несколько пистолетных пуль. Из плеча сочатся красные ручейки крови. Всё ближе и ближе стена Доны. И вот, наконец, долгожданная кирпичная кладка.
– Врёте, подонки! – яростно закричал дракон, выхватив из-за пазухи гранату. Щелчок. Чека. Крики пулемётчиков. Взрыв! Град осколков вырвался из амбразуры. Смолк MG-34. – Где ж эта чёртова брешь…
Хранитель Добра принялся отчаянно рыскать по стене в поисках заветного места. Боль мешала думать. Кровь стекала по гимнастёрке. Дыхание участилось. Где же брешь? Где же брешь? Отчаялся уж было дракон. Обида воспылала в сердце. Но тут же отчаяние сменилось ликованием: зоркий взгляд приметил крошечные осколки кирпича, разбросанные возле крошечной пробоины в каземате.
– Есть! – воскликнул дракон, перекинув верный ППС-43 через плечо. Боль сжигала силы каждое мгновение. Что же делать… Как подать знак? Тут в голову Хранителя Добра пришла идея…
***
– Что ж он медлит-то, а? – с беспокойством пробормотал лейтенант Космодемьянский, наблюдая из своего «Зверобоя» за скрытыми пеленой дыма стенами. – Ну же, Миша, давай…
– Товарищ лейтенант! – раздался голос заряжающего. – Справа! Красный крест!
Командир схватил бинокль и посмотрел в место, указанное танкистом. На лице героя впервые за долгое время заиграла улыбка: возле участка стены стоял рядовой Михаил Морозов и всеми силами пытался привлечь внимание самоходчиков.
– Ай да жук! Зараза какая! – захохотал самоходчик. – Дима! Ориентир – красный крест слева! Долбани, как следует!
– Есть! – раздался приглушённый голос стрелка. Морозов, увидев как на стену наводится мощное стопятидесятидвухмиллеметровое орудие СУ-152, что есть мочи рванул в сторону и плюхнулся на землю, закрыв голову руками. – Есть цель!
– Полетят клочки по закоулочкам! Огонь! – радостно прокричал Космодемьянский. Доля секунды, и страшный грохот поразил округу. Полопались уцелевшие окна, с деревьев слетела листва. Самоходка качнулась. Ещё секунда, и командир увидел, как в разные стороны разлетелся град кирпичных осколков, похоронив окопавшихся пулемётчиков. Путь в форт был свободен.
– Проломили, товарищ командир! – раздалось ликование в шлемофоне. Бойцы штурмовых групп радостно огласили окрестности громким: «Ура!» Командиры подразделений подняли бойцов в атаку и устремились в пролом.
Морозов тем временем затянул рану ремнём. Собравшись с духом, он выхватил ППС-43 и, видя, как к нему бегут бойцы штурмовых групп, встал в полный рост и прокричал:
– За мной, ребята! Выбьем их отсюда!
Ликующие советские солдаты с автоматами и огнемётами наперевес вновь ответили громогласным «ура». Мимо Морозова проносились автоматчики, поливая отступающих немцев очередями ППШ-41 и ППС-43, и штурмовики в стальных кирасах с огнемётами и пистолетами-пулемётами. Бойцы бежали в атаку, словно неудержимый ураган, сметая на пути любое сопротивление. Неокрепшие бойцы Фолькштурма бросали оружиe и с поднятыми руками сдавались на милость победителя. Те же, кто не хотел сдаваться, продолжили оказывать штурмгруппам сопротивление, отстреливаясь на бегу из MP-40 и MP-38. Миновав просторный внутренний двор, где уже лежали трупы солдат Вермахта и Фолькштурма, Морозов вместе с остальными бойцами ринулись в сторону казематов. С боем пробиваясь во двор, он краем глаза увидел, как СУ-152 Космодемьянского медленно въезжает во внутренний двор с другой стороны под прикрытием штурмовых групп.
Пробежав мимо одного из покорёженных зданий, Хранитель Добра вдруг заметил выходившее из-за угла отделение уцелевших немецких солдат. Они медленно отходили назад, что-то крича в сторону.
– Отходят! – крикнул кто-то. Боец справа бросил гранату в окно казармы. Взрыв! Ударной волной выбило стёкла. Из дома повалили ополченцы. Первым из дверного проёма выскочил щуплый мужчина в кожаном пальто, он выхватил Stg-44 и открыл огонь. Один из бойцов схватился за грудь. Из пробитой кирасы засочились красные струйки артериальной крови. Солдат покачнулся и рухнул наземь. Дракон не стал медлить и нажал на курок. Очередь. Ополченец схватился за грудь и скатился по стене, оставляя красный след. Остальные пали от метких очередей советских солдат.
Огнемётчик справа выжигал засевших в здании канцелярии обороняющихся. Струя горючей смеси огнемёта превратила первый этаж в ад. Из пылающих окон с криками карабкались уцелевшие защитники, крича от жгучей боли всевыжигающего пламени. Хранитель Добра выхватил ППС и нажал на курок. Мучения бойцов прекратились. Оставив догорать трупы убитых, Морозов ринулся к зданию штаба. Перебегая улицу, он увидел знакомую СУ-152. За ней схоронилось отделение бойцов в стальных кирасах, отстреливаясь от неумолкавшего MG-34, поливавшего площадь смертоносным градом. Огонь вёлся из башни «Дона». «Штаб», – подумал дракон. Тут же раздался страшный грохот – «Зверобой» Космодемьянского решил поставить точку в сопротивлении. От грохота заложило уши. Хлюпенькое здание справа от башни от ударной волны сложилось, как карточный домик. Башня уцелела, от неё отлетели осколки, но огонь на мгновение прекратился.
– За мной! – воскликнул старший сержант Василий Попов – командир штурмовой группы – и ринулся в сторону башни. Ворвавшись внутрь, он почувствовал, как рядом просвистели пули.
– Sovietische Truppe! – проорал кто-то внутри. – Zurück! Schnell! In den Keller! Schützen den Kommandanten! (Нем.: Советские войска! Назад! Быстро! В подвал! Защищайте командира!)
– Вот гады! – сказал подоспевший боец и пустил очередь из ППС по скрывающемуся в подвале немцу. Тот вскинул руки и кубарем покатился вниз. – В подвал! Быстро!
Бойцы ринулись к лестнице. Вниз полетели гранаты. Крики немцев. Прогремели громкие хлопки.
– Давай вниз! – прокричал Морозов. – За мной!
Хранитель Добра пробежал по лестнице, и тут же перед ним выскочил крупный немец и схватил его за горло. Борьба продолжалась недолго – меткая очередь бойца сзади оборвала жизнь отчаявшегося солдата. Он простонал, ослабил хватку и повалился на пол. Дракон оклемался и вместе с остальными ринулся к запертой двери. За ней раздавались повторяющиеся приказы.
– Чего делать-то теперь? – спросил один из бойцов.
– Что, что – ворвёмся и перестреляем всех к едренe-фенe! – ответил другой, перезарядив ППШ.
– Ага, – упрекнул третий. – А если у них там Шмайсеры? На такой близкой дистанции нам сразу в могилу.
– Погоди, – успокоил солдата Хранитель Добра, прислонившись к стене. – Можно я попробую?
– Ты чего удумал, Морозов? – усмехнулся кто-то. – Хочешь себе всю славу забрать?
– Сейчас увидишь, – прошептал наш герой. Прокашлявшись, он громко выдвинул ультиматум: – Herr General! Sie sind umgegeben. Folgender Wiederstand ist sinnlos! Strecken Sie die Waffe und gehen aus! Wir werden nicht schiessen. (Нем.: Господин генерал! Вы окружены. Дальнейшее сопротивление бессмысленно! Бросайте оружие и выходите! Мы не будем стрелять.)
Наступила тишина.
– А что ты ему сказал? – прошептал один из бойцов, не спуская глаз с двери. Через несколько мгновений дверь медленно отворилась. Из маленькой комнаты гордо вышел измотанный, уставший мужчина с офицерской фуражкой на голове. Он посмотрел на Хранителя Добра, вздохнул и закивал головой.
– Ich verstehe, – холодно произнёс он. – Ich bin Otto Lasch. Wir werden nicht mehr kämpfen. Wir kapitulieren. Ich bitte, sie meine Soldaten schonen würden. (Нем.: Я понимаю. Я Отто Ляш. Мы больше не будем сражаться. Мы сдаёмся. Я прошу, чтобы вы пощадили моих солдат).
Дракон кивнул. Все остальные с нескрываемым восхищением смотрели на своего боевого товарища, проявившего свои скрытые таланты.
– Так ты у нас, оказывается, полиглот, Миша! – усмехнулся один из солдат и похлопал дракона по плечу. – Ну точно тёмная лошадка!
– Может ты ещё в технике разбираешься? – съехидничал второй. – А то мне как раз часы починить надо. Трофейные, немецкие!
– Не-е-е, ребят, – улыбнулся Хранитель Добра. – Я гуманитарий.
Все штурмовики дружно засмеялись и принялись обнимать нашего героя, осыпая его дружескими комплиментами. Сражение подошло к победному концу – Кёнигсберг, неприступный город-крепость, гордость германской военной машины, пал к ногам Красной Армии. Можно было звать парламентёров.
***
Наступал прохладный весенний вечер. Крошечные улицы поверженного Кёнигсберга было не узнать: впервые за три дня штурма стихли выстрелы и глухое эхо взрывов артиллерийских снарядов; солдаты радовались победе, наслаждаясь коротким увольнительным, толпясь возле полевых кухонь и сооружённых на скорую руку концертных площадок; под аккомпанемент гармонистов мягкие голоса артисток ласкали уставший от бесконечных канонад и стрёкота пулемётов слух бойцов штурмовых групп.
Хранитель Добра, наблюдая, как над развалинами развороченных артподготовкой домов сверкает яркий полумесяц, сидел на корме «Зверобоя» и пытался абстрагироваться от роившихся мыслей. Несмотря на радость победы, он чувствовал, как в душе открываются ещё не до конца затянувшиеся раны: дракон вспоминал Женю и Борю, потерявших своих родителей во время блокады Ленинграда, Колю Сиротинина, нашедшего свою гибель у никому неизвестной речки Добрость, Сергея, погибшего на Прохоровском поле… Как же его фамилия… А Саша? Родная Сашенька Самусенко, самый красивый командир танкового батальона, что он видел… Если бы он только успел, если бы только успел… Сколько ещё душ погибнет по его вине? А сколько уже погибло… Дракон чувствовал усталость. Усталость и отчаяние. Отчаяние, что все его попытки объединить человечество, спасти его от войн, болезней, самого себя почти каждый раз заканчивались неудачей… Боль… Нестерпимая, ноющая боль пронзила его душу. Он закрыл глаза. По щекам заструились струйки слёз. Слёз бессилия и отчаяния.
– Чего приуныл, Морозов? – голос командира заставил дракона встрепенуться. Быстро вытерев слёзы, Хранитель Добра обернулся. Космодемьянский сидел на крышке люка и улыбался. – Победили ведь! Ты молодец, Морозов! Покажи-ка орден-то свой. А то мы своими хвастаемся, хвастаемся, а ты чего-то притих… Не обмыл даже с нами.
– Да я, это, товарищ старший лейтенант, не могу пить…, – улыбнулся дракон, почесав затылок. – Непереносимость у меня. С детства. Вот…
– Ой, Морозов, жук ты, однако, – засмеялся Александр Анатольевич. – Ну… Так покажи орден-то.
Хранитель Добра улыбнулся. Он аккуратно расстегнул нагрудный карман гимнастёрки и бережно достал оттуда Орден Отечественной войны. Космодемьянский прикоснулся к красной звезде и позолоченному серпу и молоту и улыбнулся:
– Первый твой?
– Да нет, товарищ командир, – усмехнулся наш герой. – Я уж и не помню, сколько их у меня было. Орденов, медалей…
– Да ты что? – удивился самоходчик. – Где ж ты повоевать успел?
– Да много где, – признался Хранитель Добра. – Побросало меня по фронтам: сначала Брест, потом Минск, Киев, Москва, Ржев, Сталинград, Ленинград, опять Сталинград, потом Прохоровка, снова Минск, снова Киев. Вот теперь и, как говорится, на вражьей земле воюю.
– Брест?… – ошеломленно пробормотал Космодемьянский. Он на мгновение притих. – Ну ты даёшь… Ты точно заговорённый, Морозов! В стольких мясорубках побывал. Как ты ещё не поседел? И… Неужто никого нет?
Хранитель Добра вздохнул и замотал головой.
– Эх, Миша, братья мы с тобой по несчастью…, – лейтенант положил руку дракону на плечо. – А я ведь так и не увидел Зою… Думал свидимся ещё.
Дракон ничего не ответил. Ком застрял у него в горле. Хотелось попросить прощения, хотелось раскаяться, исповедаться, сделать хоть что-нибудь, чтобы смягчить непомерный груз вины за поломанные судьбы. Но тут, совершенно неожиданно, его мысли прервал истошный женский крик. Наш герой встрепенулся и инстинктивно схватился за ППС-43. Колонна остановилась. Космодемьянский нахмурился и сурово сказал:
– Коля, чего встал? Колонну же задерживаем!
– Да не могу! – раздался приглушенный голос. – Девка проходу не даёт. Тычет куда-то, лопочет на немецком! В слезах вся.
– Тьфу ты ну ты, лапти гнуты! – выругался лейтенант. – Так скажи ей, чтоб в сторону ушла!
Хранитель Добра присмотрелся. Перед «Зверобоем» действительно стояла щупленькая женщина в измятом, ободранном платье и что-то отчаянно кричала, чуть не плача навзрыд.
– Товарищ лейтенант, ей, кажется, помочь надо, – обратился к танкисту наш герой.
– Чего у неё стряслось? – спросил Космодемьянский. – Иди узнай.
Хранитель Добра кивнул, спрыгнул с самоходки и быстро подбежал к девушке.
– Was ist los? (Нем.: Что случилось?) – спросил он, посмотрев прямо в заплаканные глаза. Девушка была в истерике. Она с трудом отдышалась и отчаянно пробормотала:
– Mari… Mein kleines Mädchen ist im Gebäude! Ich versuchte sie mitnehmen, aber ich konnte nicht: sie war auf dem zweiten Stock, wann ich die Bersten hörte. Ich lief aus, aber… aber sie blieb dort. Bitte, retten Sie meine Tochter! (Нем.: Мари… Моя маленькая девочка в доме! Я попыталась её взять, но не смогла: она была на втором этаже, когда я услышала грохот. Я выбежала, но… но она осталась там. Прошу, спасите мою дочь!)
– Wo ist sie? – спросил дракон. – Welches Zimmer? (Нем.: Где она? В какой комнате?)
– Viertes, auf linke Seite. Kleines Haus mit quadratischen Fenstern! Die Tür mit rotem Hertz! – ответила мать, чуть не задыхаясь. (Нем.: Четвертая дверь слева. В доме с квадратными окнами. Дверь с красным сердечком).
– Чего там, Морозов? – спросил Космодемьянский.
– Там в доме пожар! – ответил наш герой. – У неё девочка в доме осталась. Надо помочь!
– Верно, – ответил лейтенант. – Я сейчас по рации с нашими свяжусь. Пусть подгонят грузовик.
– Не успеют…, – подумал дракон. Затянув потуже ремешок каски, он стремглав понёсся к объятому пламенем дому.
Крики лейтенанта становились всё тише и тише, а наш герой всё бежал и бежал по разрушенной мостовой, перепрыгивая воронки и баррикады. Спасти, спасти, только спасти! Только бы успеть! Вот уже слышен треск горящего дерева, на тёмной мостовой блестят жёлто-оранжевыe отблески. Миновав последний перекрёсток, Хранитель Добра застыл на месте, как вкопанный: перед ним полыхал большой трёхэтажный дом; из широких квадратных окон прорывались рыжие языки пламени, свет от которых отражался от слегка влажной мостовой; огонь медленно подбирался к кровле, грозясь сожрать здание целиком. Счёт шёл на минуты. Оглядевшись по сторонам, Хранитель Добра принял свой настоящий облик. Засверкали на свете пламени широкие ультрамариновые крылья; на белом брюхе заиграл рыжий оттенок языков огня; когти впились в мостовую; в тёмно-синих рептильих глазах отразились пылающие окна. Не мешкая ни секунды, отважный защитник ринулся в объятый огнём дом.
Лёгкие ощутили невыносимый жар. Дым заволок взор. Дракон оглянулся вокруг. Стены, дверные проёмы, гостиная, кухня – языки пламени безжалостно пожирали всё на своём пути. Чешуя надёжно защищала дракона, опасаться огня ему было нечего. Но девочка… Второй этаж! Когти застучали по деревянным доскам. Крылья задевали картины, лампы и подсвечники, покрытые расплавленным воском. Лестница. Задевая длинным хвостом объятые пламенем перила, наш чешуйчатый герой устремился наверх.
– Wo bist du? (Нем.: Где ты?) – прокричал что есть мочи дракон, пытаясь уловить тонкий детский голосок сквозь треск догорающих досок. В ответ послышался лишь отчаянный детский крик, перерастающий в плач. «Дверь с красным сердцем…», – вспомнил дракон. Снова застучали когти по полу. Первая дверь – не та. Вторая – не та. Третья… Четвёртая! Красное сердце! Дракон схватился за ручку. Закрыта. Плач с той стороны. Медлить нельзя! Стиснув острые зубы, дракон разбежался и что есть силы выбил дверь.
Влетев в комнату, дракон остолбенел: в центре объятой пламенем спальни стоял он. Алый балахон, конусовидная шляпа с красной ленточкой, крепкий дубовый посох с кристаллом на конце, тёмная густая борода, бледное, словно снег, морщинистое лицо, и… глаза. Ярко-зелёные, кислотные глаза, в которых горели лишь ненависть, злоба и коварство. Дракон не мог промолвить и слова. В глазах заискрился страх. Девочка барахталась в цепких объятиях мага, отчаянно пытаясь вырваться из плена самой смерти. По испачканным сажей щёчкам с веснушками текли слёзы. Полными ужаса глазами она смотрела на дракона, не в силах поверить в увиденное.
– Когда я пришёл к ней, лицо у неё было гораздо более спокойным, нежели сейчас…, – усмехнулся старец. – И кто же после этого из нас чудовище, дорогуша?
– Отпусти её, Тейнорус, – холодно промолвил дракон. – Разве тебе мало смертей? Если ты хотел встретиться, я перед тобой.
– Знаешь, а ведь у этого ребёнка мог быть шанс на мирную жизнь, без войны, бомбёжек и ежедневной канонады, – закивал волшебник, поглаживая растрёпанные волосы девочки. – А в итоге – она оказалась в безжалостной мясорубке человеческих душ. Скажи мне, мой чешуйчатый друг, кто же виноват в этом? – дракон продолжал слушать, боясь пошевелиться. – Я больше, чем уверен, что этот танкист даже не собирался останавливаться. У него был приказ – ехать в часть. Он выполнял приказ…
– К чему ты клонишь? – слова Тейноруса ввели дракона в замешательство.
– Мы же с тобой оба понимаем, что, выполняя приказ, солдат не особо задумывается о том, к каким последствиям это может привести, – продолжил маг. Девочка обмякла и лишь беспомощно тихо плакала. – Он равнодушен к тому, что может произойти. Разве те лётчики, что разбомбили Сталинград до основания, думали, о том, что там, внизу, были люди? Что они уничтожают семьи в пламени войны? Люди – это машины, следующие слепым правилам, равнодушные к нуждающимся в помощи. Неужели ты этого так и не понял?
– В твоих словах есть правда, Тейнорус, – признался дракон. – К сожалению, такие вещи встречаются очень часто, – маг улыбнулся. – Но люди не такие. Они способны на сострадание, великие подвиги, они могут творить поразительные вещи. Поэтому я верю в них, – волшебник тут же нахмурился и с отвращением посмотрел на дракона. – Мы все совершаем ошибки. Но именно это и делает нас живыми…Поэтому я всё ещё верю в тебя. Верю, что ты всё ещё остался человеком.
Волшебник остолбенел. Он не знал, что ответить. Он почувствовал, как в душе начинает пробиваться давно забытое чувство, нечто странное, непонятное, совершенно неестественное для его природы. Они, свет и тьма, память и забвение, боль и благодать, две израненные души смотрели друг на друга, не шевелясь. Oткуда-то сверху pаздался жуткий треск. Огонь уже полностью охватил крышу. Здание должно было рухнуть с минуты на минуту. Маг нахмурился, окинул дракона презрительным взглядом, и с досадой сказав: «Ты всё равно ничего не сможешь изменить. Человек человеку – волк. Так было и так будет…», – испарился из комнаты.
Дракон посмотрел на девочку. Та лишь потрясённо хлопала своими напуганными глазёнками, не в силах ничего сказать. Наш герой хотел было что-то сказать, но тут раздался страшный грохот. Он понял – опорные балки не выдерживали натиска огня, скоро здание рухнет, как карточный домик. Быстро подбежав к растерянной девочке, он сказал:
– Hallo, hab keinen Angst, ich werde dir retten. Das Haus wird stürzen, deshalb werden wir aus diesem Fenster springen, verstehst? (Нем.: Привет, не бойся. Я тебя спасу. Дом вот-вот обрушится, поэтому будем прыгать из окна, поняла?)
– Ja, – ответила девочка. – Dieser Opa wird mir nicht mehr schaden? (Нем.: Да. Этот дедушка мне больше не навредит?)
– Nein, nicht mehr, – улыбнулся дракон. – Jetzt bleib bei mir wie stark, wie möglich, klar? (Нем.: Нет, больше нет. А сейчас держись как можно крепче, ясно?)
Девочка кивнула. Дракон тут же подхватил её и прижал к груди. Малышка испуганно вжалась в дракона и закрыла глаза, обхватив руками шею. Хранитель Добра чувствовал, как колотится в груди маленькое сердечко, как этот маленький, невинный комочек дрожит от страха, будто осиновый лист. Здание уже начинало рушиться: на голову дракона посыпались осколки кирпича и обгоревших досок. Кислород улетучивался мгновенно. Медлить было нельзя. Дракон собрался с духом, рванул с места, как ошпаренный, и бросился к окну. Раз шаг, два три… Окно уже на расстоянии вытянутой руки. Дракон закрыл голову девочки лапой. Толчок! Прыжок! Стекло разлетается на крупные острые осколки, деревянная рама с треском падает на мостовую. Чистый воздух… Вдох! Расправлены крылья. Доля секунды планирования… Крик девочки затуманил разум. Четыре, три, два… Секунды кажутся вечностью. Последний метр до окна. И тут – треск стекла! Град осколков ударил по чешуе. Кувырок по полу. Треск досок. Ломается пол. Вновь крик девочки! Нужно защитить, защитить, спасти! Доли секунды, и дракон почувствовал как спина ломает покорёженные доски. Вновь полёт. Вновь удар! Град щепок и стекла падает на крылья. Тишина… Немного придя в себя, дракон было встрепенулся, но, заметив, что вместо языков пламени перед глазами через дыру в крыше мерцает спокойное ночное небо, он закрыл в глаза и облегчённо выдохнул.
– Du bist Drache? (Нем.: Ты дракон?) – раздался тоненький голосок откуда-то слева. Хранитель Добра встрепенулся и огляделся по сторонам. Слева от него, сжимая от пережитого ужаса краешек платьица, сидела перемазанная в саже девочка.
– Ja, so kann man sagen, – улыбнулся дракон. – Du bist ein tapferes Mädchen. Wie heißt du? (Нем.: Да, можно и так сказать. Ты храбрая девочка. Как тебя зовут?)
– Marie, – робко ответила девочка, хитро улыбнувшись в ответ. – Danke schön. Du hast mein Leben gerettet. Du bist ein russischer Drache? (Нем.: Мари… Ты спас мне жизнь. Ты русский дракон?)
– Jetzt, ja, – засмеялся дракон. – Deine Mutter beruhigt sich um dich. Willst du sie treffen? (Нем.: На данный момент да. Мама волнуется за тебя. Хочешь с ней встретиться?)
Девочка закивала и улыбнулась. Эта улыбка… Такая искренняя, такая нежная, такая трогательная. Дракон еле сдержался, чтобы не заплакать. Он понял, что несмотря на все тяготы, несмотря на все неудачи, такие моменты разогревают в его душе уверенность, что все его усилия, весь его тяжкий труд не напрасен. Чешуйчатый защитник медленно поднялся с пола. Девочка с восхищением посмотрела на его широкие синие крылья. Наш герой улыбнулся и принял облик Михаила Морозова. Малышка на мгновение удивилась, увидев перед собой солдата в выцветшей зелёной гимнастёрке, чёрный кирзовых сапогах и тёмно-зелёной каске, но потом, увидев знакомый блеск насыщенных ультрамариновых глаз снова заулыбалась. Дракон развёл руками и засмеялся. Девочка засмеялась в ответ.
– Vertig? – спросил наш герой. Девочка стеснительно улыбнулась и закивала головой. – Komm zu mir. (Нем.: Готова? Иди ко мне.)
Мари улыбнулась и побежала в объятия Хранителя Добра. Когда наш герой поднял её на руки и прижал к себе, малышка услышала стук сердца своего спасителя. Он был ровным, спокойным, убаюкивающим, словно колыбельная. В тот момент страшная старуха-война испарилась, ужас дней штурма улетучился и осталась только грудь молодого советского солдата, гладившего её по растрепанным опаленым волосам.
Хранитель Добра поправил каску, обхватил правой рукой девочку и медленно, ритмично ступая на тёмные ступеньки чёрными кирзовыми сапогами, начал спускаться вниз. А девочка, совершенно вымотанная от горячего урагана эмоций, опустила крошечную головку на плечо и мирно уснула, предвкушая долгожданную встречу с мамой.
***
Старший лейтенант Космодемьянский стоял возле заведённой самоходки и вместе с заряжающим, механиком-водителем и наводчиком разбирал завалы сгоревшего дома. Солнце потихоньку поднималось над искореженными домами, проливая малиновый свет на опустевшие улицы. Заведенная СУ-152 стояла позади, освещая светом фары чёрные дымящиеся развалины.
– Ну что там, товарищ командир? – прокричал наводчик, успокаивая плачущую навзрыд женщину. – Нашли?
– Нет, Дима, только кирпич да доски обгоревшие, – отозвался Александр Анатольевич, вытерев пот со лба.
– Неужели всё… Сгорел, бедняга…, – шмыгнул носом мехвод, присев на груду обломков. – И девчушку-то жалко.
– Даже познакомиться-то толком не успели, – тяжело вздохнул заряжающий. – А ведь это он нам помог замок-то взять… Чёрт бы мы без него нашли эту брешь.
– Твоя правда, Дима…, – сухо ответил Космодемьянский. – Хороший парень был. Надо бы его в наградной список вписать. Посмертно.
– Награду-то он заслужил, – согласился механик-водитель.
– Да за такое я бы ему столько орденов дал, Гена…, – лейтенант снял шлемофон. Такую боль он не чувствовал со дня, когда узнал, что сестру повесили немцы.
– Товарищ лейтенант, зачем же орден? – раздался знакомый голос откуда-то со стороны. Сердце командира ёкнуло. Он встрепенулся и посмотрел в сторону, откуда доносился голос. Все тут же притихли. Шаги доносились из-за поворота, постепенно становясь всё отчётливее и отчётливее. Мать перестала плакать и, спрыгнув с танка, полными надежды глазами уставилась на пустой перекрёсток.
Не прошло и нескольких секунд, как из-за поворота, гордо выгнув спину, непоколебимый, как вековая скала, медленно вышел рядовой в выцветшей зелёной гимнастёрке, на которой виднелись чёрные следы въевшейся копоти. Лицо было измазано в саже, на нём выделялись только тёмно-синие ультрамариновые глаза. В них играла неописуемая радость с толикой озорства, вперемешку с неугасаемым пламенем чувства выполненного долга. На руках у солдата сидела счастливая девочка, улыбаясь во всю ширь. Он был словно богатырь, сошедший с картинок старых книжек, словно герой греческого эпоса, победивший чудовище, словно великий воин, сразивший тирана. В выцветшей гимнастёрке, неказистой каске, измятых кирзовых сапогах и с измазанным копотью лицом.
– Живой…, – засиял от счастья лейтенант Космодемьянский.
Мать, закрыв ладонью мокрое от слёз восторга лицо, медленно присела на колени.
– Danke… Danke! – повторяла она. (Нем.: Спасибо! Спасибо!)
– Я согласен на медаль! – засмеялся Хранитель Добра. Девочка тут же подхватила реакцию. Самоходчики не смогли остаться равнодушными. В этот момент Морозов опустил девочку, подмигнул ей и сказал:
– So. Worauf wartest du? Lauf zu deiner Mutter! (Нем.: Ну. Чего же ты ждёшь? Беги к маме!)
Малышка заулыбалась. Она дала ему честное слово сохранить секрет до конца и пообещала себе, что не нарушит его никогда. Она засмеялась и побежала в тёплые объятия матери, которая тут же принялась осыпать своё чадо градом нежных поцелуев. А Хранитель Добра, принимая похвалы товарищей, которые задорно хлопали его по спине, стучали по почерневшей каске и осыпали его многочисленными комплиментами, думал о награде. Награде, с которой не сравнится ни одна медаль, орден, лента или официальная благодарность. Награде, которая будет греть его душу ещё долгие годы его вечной жизни – улыбке маленькой девочки, спасённой из пожара войны.
Новость отредактировал Foxy Lady - 11-01-2019, 02:30
Причина: Авторская стилистика сохранена
Ключевые слова: Великая Отечественная война Кёнигсберг крепость танки войска герои чудо фэнтези авторская история