Старый колодец
Лето 2020 года должно было стать моим личным маленьким апокалипсисом. После месяцев московского карантина я рвался на волю, и выбор пал на село Глухово в центральной России. Не глухомань, а крупное, живое село с колхозом «Рассвет», своими фермами, бескрайними полями подсолнуха и даже пунктом выдачи Ozon в здании почты.Меня приютила тетя Люда, дальняя родственница. Ее дом был современным, с пластиковыми окнами и интернетом, но с огромным старым огородом. Первые дни были райскими: воздух, пахнущий полынью и навозом, гул тракторов на рассвете, поездки на велосипеде к речке. Село жило своей жизнью: у магазина «У Валентины» толпилась очередь, а по вечерам у конторы колхоза мужики на лавочках обсуждали цены на дизель и новости.
Тетя Люда, женщина лет шестидесяти, бывшая доярка, а ныне продавец в том самом магазине, предупредила меня сразу:
— Гуляй где хочешь, Саш, но на Запольную улицу к старому колодцу не ходи. Там и дороги-то давно нет, одни развалюхи. Место нехорошее.
Я кивнул, списав всё на суеверия. Но любопытство взяло верх. Как-то раз я решил объехать село на велике и оказался на Запольной. Это была действительно глухая окраина: несколько покосившихся, брошенных домов с заколоченными окнами и в самом конце улицы — тот самый колодец. Сложенный из почерневших бревен, с покореженной железной крышей и оборванным ведром на ржавой цепи. Воздух вокруг был неподвижен и тих, как в склепе.
Я уже хотел разворачиваться, когда заметил на одном из полуразрушенных крылец фигуру. Она висела на скрипящей от ветра балке, привязанная за шею толстой веревкой. Это было чучело, одетое в лохмотья, с тыквой вместо головы, на которой было нарисовано кривой ухмыляющейся лицо. Видимо, чья-то злая шутка. Выглядело это жутковато, но по-деревенски прямолинейно. Я с облегчением уехал.
Но той же ночью я проснулся от звука. Со стороны Запольной доносился скрип. Тот самый, отчетливый, сухой скрип качающейся на ветру веревки. Скрип-скрип-скрип. Монотонно, неумолимо. Я подошел к окну. Ночь была безветренной. Ни один лист не шелохнулся. Но скрип все усиливался, приближаясь.
И тогда я увидел его. Он шел по пыльной улице, прямо к дому тети Люды. Высокий, худой мужик в выцветшей телогрейке и ватных штанах. Его шея была неестественно вытянута и перекручена, а голова болталась на бок, упираясь подбородком в ключицу. Лица не было видно, оно было скрыто в тени. Но хуже всего была веревка. Толстая, пеньковая, она тянулась от его шеи куда-то назад, в темноту, и с каждым его шагом раздавался тот самый сухой, ужасный скрип. Он не шел, его словно кто-то тащил за эту петлю.
Он остановился прямо напротив моего окна, замер, и скрип прекратился. Я застыл у стекла, не в силах пошевелиться. Он простоял так, кажется, целую вечность, а потом медленно повернулся и поплелся обратно, в темноту, снова сопровождаемый мерзким скрипом удаляющейся веревки.
Утром я, бледный, рассказал всё тете Люде. Она помрачнела.
— Ну вот, напросился. Это деда Архипа. Сторож колхозный когда-то был. В лихие девяностые скот от воров охранял. Поймали его как-то ночью, жестоко избили, а потом для устрашения на том самом крыльце и повесили. Чучело-то, оно не просто так стоит. Его, чтобы его дух отпугнуть, отвязаться от него. Он же не упокоится, всё ищет своих обидчиков. А верёвка та… Она у него до самого колодца тянется. Говорят, тело его туда сбросили, чтобы след замести. Вода его держит. И тянет обратно.
После этого ночи превратились в ад. Каждую ночь я слышал этот скрип. Он приходил к калитке и стоял, безмолвный, с той своей ужасной, скрюченной шеей. Иногда скрип раздавался прямо во дворе, будто верёвку перекинули через сук нашей старой яблони.
Тетя Люда решила действовать. Вечером она вышла во двор с миской какой-то вонючей травы и старой иконкой.
— Уходи, Архип, — сказала она твёрдо в темноту. — Не твоя здесь душа. Ищи своих, а чужого не трогай.
На мгновение воцарилась тишина, а потом раздался такой оглушительный, яростный скрип, будто рвалась толстая паутина. Из темноты вырвался тихий, хриплый шёпот, полный такой ненависти и боли, что кровь стыла в жилах: «Во-о-д-ы… Дай…»
Тетя Люда отшатнулась и плеснула из миски в сторону шёпота. Раздалось шипение. Скрип стих.
Наутро она была бледна.
— Всё, уезжай. Он не успокоится. Он тебя за одного из них принял, чует городского. Он не просто приходит, он тебя к колодцу зовет. Чтобы ты ему на смену пришел.
Я уехал в тот же день. Теперь я снова в Москве. Но иногда, когда ночью во дворе скрипнет качель или зашумит вода в трубах, я вздрагиваю и замираю, прислушиваясь. Мне кажется, что сквозь шум города я слышу тот самый далекий, сухой скрип пеньковой веревки. Он ищет меня. И колодец на Запольной улице все еще ждет своего нового жильца.
Новость отредактировал Летяга - 26-08-2025, 08:48
Причина: Стилистика автора сохранена
Ключевые слова: Призрак Деревня Месть колхоз висельник колодец мертвец авторская история