Вятские байки. Тужинская сторона. Часть - 6
Колодец деда Матвея
Давно это было, сразу после революции, собрал дедушка Петр Герасимович однажды всю свою семью, высыпал на обеденный стол из глиняной корчаги целую гору золотых монет и сказал:
- Думаю, пора все это прятать как можно дальше. А придет время, достанете мой клад и поделите между собой поровну – всем хватит.
Много было золотых червонцев. Разложенные, они закрыли весь обеденный стол, а велики были столешницы в домах в старину!
И все это богатство старик один! надежно схоронил. А когда уже он начал прихварывать, родственники спрашивали, большевики приходили, спрашивали, но умирающий родне говорил, что не пришло еще время, а коммунистам показывал всем дулю:
- На-ка си выкуси!
И все-таки перед смертью, так говорят, дед подозвал к себе любимого внука Матвея и шепнул ему пару заветных слов.
Вот такая легенда есть у нас в селе.
Где клад схоронен? Почему-то шепотом все друг другу говорили, что, конечно, в колодце, где же ему еще быть.
… И вот через много – много лет Матвей, уже тоже будучи дедушкой, решил починить этот самый колодец в своем дворе – надо было поменять у него сруб. Ходил дед по селу, рассказывал всем о своей заботушке и искал удалого молодца, желающего нырнуть в этот готовый обвалиться колодец.
Давно я хотел подружиться с дедом Матвеем. Вот пришел к нему и говорю:
- Я нырну, Матвей Иваныч! Но уговор – все, что достану со дна колодца, мое.
- Нет там горшка с золотом! Верхние ряды старого сруба мы два раза меняли и даже пробовали ил вычерпывать, правда, не опускаясь до самого дна. Там вообще нет ничего, окромя медного чайника. Моя старуха выкинула его туда, чтобы, значитца, я на охоту не ходил. Дед Петро оставил мне этот чайник, и я на охоту без него не хаживал (опаньки! Сколько же лет этому чайнику?! На такую удачу я даже не рассчитывал).
Ударили по рукам, и на следующий день работа закипела. Воду откачали насосом, сняли десять рядов старого сруба, опустили в колодец новый ларь, ящик из толстых досок, и пять рядов нового сруба. А потом два брата, соседи деда Матвея, на прочных веревках опустили меня в колодец. Я выпиливал старые бревна, подавал их наверх – новый сруб проседал на освободившееся место, а сверху брательники клали все новые венцы. Ближе к вечеру я был уже на дне обновленного колодца.
Медный чайник я нашел сразу же, на радостях даже поцеловал его. Нашел два проржавевших и вросших в ил когда-то утопленных ведра. Потом начал вычерпывать ил, подавал его наверх, а там мои напарники по моей просьбе вываливали его в заранее приготовленную железную ванну. Весь ил выскреб, до твердого песка.
Братья, получив расчет, отправились домой, а я приступил к самому главному для меня, из-за чего я и согласился на эту авантюру.
Видел кто-нибудь, как золото моют? Вот и я стал промывать добытый со дна колодца ил (Дед Матвей с недоумением глядел на мои изыскания). Черпал я ил, вываливал его в котел, наливал туда воды из водопровода, мешал палкой. Потом выливал в канаву мутную жижу, а со дна котла все вытряхивал на расстеленную клеенку. Гвозди, две металлические пуговицы, кость (не человеческая ли?), скобу, какие-то болты, гайки, как и два ржавых ведра, я предложил деду. Что мне осталось? Шесть почерневших серебряных рублей, полтора десятка покрытых зеленью медяков и пуговица с царским орлом.
- Ну, молодец! Ловко! Ловко! – восхитился дед всем моим манипуляциям с колодезной грязью. – Теперь пошли в баньку, попаримся. Там в предбаннике нам Егоровна уже и стол накрыла.
Попарились, помылись, выпили, закусили, и полилась задушевная беседа.
- А для чего, Матвей Иваныч, в колодец бросали серебряные рубли? Духов воды задабривали?
- От серебра вода не портится.
- А медяки зачем?
- Чай из медного самовара всегда вкуснее.
- Не в этой ли бане твою хозяйку банник, знакомясь, общупывал?
- Той бани давно уже нет, сопрела, но стояла она в аккурат на этом же самом месте. Я ни банника, ни овинника, врать не буду, ни разу не видел. А старики видели, не будут же они все лукавить. Ты не ёрничай, а закусывай, а я тебе, пока ты ешь, одну историю расскажу.
- Охотился я как-то однажды, осенью это было, как сейчас помню. И надо же такому случиться – заблудился. Куда ни пройду – всё незнакомо мне. Что за напасть? Никогда такого раньше не бывало. Сел на поваленное дерево, сижу, думаю, вспоминаю, как шел. И вдруг на эту же поляну выходит какой-то незнакомый мне охотник. Подошел, поздоровался, сел рядом на это же дерево. Мужик как мужик. Высокий, рыжеватый, такая же, как и на мне, старая фуфайка, в кирзовых сапогах. А вот ружье у него…. Во-первых, я таких давно не видывал. Во-вторых, как бы тебе сказать, ну, ржавое оно. Стволы покрыты такой ржавчиной, словно ружье где-то под деревом лет десять валялось. Стрелять из него точно нельзя! Да и, похоже, давно и не стреляли.
- Ты откуда, землячок, будешь? – спросил я этого охотника.
- Чумаковские мы, - ответил он и добродушно мне улыбнулся.
Чумаки – это деревня, уже лет десять как нежилая. Бывал я в этой деревне. Дома еще стоят, но ни одного жителя нет.
- Охотишься, значит, - говорю я ему.
- Ага, выпьешь со мной за знакомство?
- Отчего не выпить? Давай.
- Только у меня не водка, а самогон, наш, деревенский, - весело сказал он и достал из холщовой сумки старинную получетверть с мутной жидкостью.
- И еще это, у меня стаканов нет.
- А мы из горлышка выпьем. Дело привычное.
- Да и закусить-то нечем.
- И это поправимо, - тоже уже весело сказал я новому приятелю и достал из рюкзака большой шмат сала, полпирога с рыбой, головку чесночную. Дедушка когда-то учил: «Идешь в лес на час – бери еды на целые сутки!»
- Ну, давай за знакомство и в доброе здравие! – и мой собутыльник протянул мне эту бутыль.
Сделал я из осторожности небольшой глоточек. Ого! Прекраснейший самогон! Крепкий, но мягкий! Так и покатился по горлышку, приятно согревая меня изнутри.
- Я его не на воде делал, а на березовом соке. Пей – не сомневайся. Еще выпей, сколько сможешь.
Сделал я еще глотков пять, хороших таких, думал – полбутылки выпил, посмотрел, а из нее и не убыло! Бросил в рот две крошки пирога и смотрю, что будет дальше.
А этот «чумаковский мужик» раскрутил жидкость в бутылке, как заправский выпивоха, и выдул ее всю в один дых, не отрываясь. Потом стал закусывать: куснул шмат сала два раза, и нет его, так же и пирог-рыбник он смолотил, ну а чесночную головку небрежно бросил себе в рот – там она сразу и исчезла, растворилась.
- А домой тебе, Матвей Иваныч (а я ведь ему себя не называл!) идти так – вот до конца этой рощи, направо через овраг, а оттуда и село твое видно.
Поклонился я на прощание новому приятелю, и ноги меня будто сами понесли. Домой дошел легко и быстро, словно и не ходил весь день по лесу. Вот такая история.
- Эх, дедушка Матвей, всё правильно, молодец, но одну оплошность ты всё-таки допустил!
- Какую же?!
- А не догадался ты предложить этому товарищу ружьями поменяться!
Дед изумленно глянул на меня:
- Один ты такой догадливый! Сиди тут!
Через пару минут старик развернул передо мной длинный сверток из мешковины – в нем была настоящая старинная шомполка! Всё как есть: ствол, ударный механизм, приклад какой-то вычурный, вместо ремня веревочка.
- Видел я, как ты со ржавым чайником целовался. Любишь эту рухлядь. Так что и ружье это забирай. Бери, бери! Твое! Я его полсотни лет хранил, теперь твой черед. А будешь на охоте, встретишь Хозяина леса, передай поклон от меня, дескать, дед Матвей помнил всю жизнь нашу встречу и благодарен за помощь.
…Уже немало лет с тех пор прошло. Вот он медный чайник деда Матвея стоит у меня на полочке, начищенный до зеркального блеска. Помню я и Матвея Ивановича, и Прасковью Егоровну, и все их были-небылицы.
Всю жизнь бродил по лесам с ружьем. Бывало, заходил в такую глухомань, из которой, казалось, и выхода нет, а я всегда находил дорогу домой, словно меня кто-то за руку выводил в места узнаваемые. Уставал на охоте так, что и не мыслил до дома дойти, а доходил. Разъяренная медведица из-за испугавшегося медвежонка на меня бросалась, грозно ревела, в пяти метрах от меня землю рвала когтями и зубами, но напасть так и не решилась.
Храню, до сих пор храню в укромном месте старенькое ружьишко по завету деда Матвея. А ведь скоро и мне передавать его кому-то для дальнейшего хранения. Что тут поделаешь – такова жизнь. Не сходить ли мне в Чумаки? Еще ведь можно найти то место, где когда-то была лесная деревушка. Пожалуй, так и сделаю. Схожу, поклонюсь лесным духам, да и верну эту реликвию ее настоящему Хозяину. Может, он меня еще и волшебным напитком на березовом соке угостит? Всё, решено, завтра же и пойду!
Страшная зверюга
Давно это было. В тридцатые годы прошлого столетия. В Малиничевском лесу объявился страшный зверь, огромный, заросший густой рыжей шерстью. Говорили, что даже рога у него есть, длинные, острые! И это чудовище, услышав грибников или ягодников в лесу, с диким ревом бросалось сквозь густые заросли в сторону людей. Приходилось, побросав корзины, удирать во всю прыть из леса. Вступить в схватку с этой зверюгой никто не решался. Правда, и он убегавших не преследовал - напугает, прогонит и возвращается в свою чащобу.
Жил тогда в Малиничах молодой мужик Кузьма, который хвастал, что он не боится ни черта, ни бога, ни смерти. И поэтому, так он всем обещал, он этого упыря за рога на веревке в деревню притащит. Надо сказать, что Кузьма этот был далеко даже не слабым. Когда у него летом сгорела изба, он бревен из лесу на новый дом на себе натаскал. Нет, лошадь у него была, но очень уж жалел он ее. Бывало, везет он на мельницу зерно и видит, что в гору его лошадка с трудом воз тащит, так он сам воз в гору затащит, а потом всю дорогу уговаривает лошадь никому в деревне об этом не рассказывать, чтобы его не засмеяли. И лошадь всю дорогу кивала головой, обещая своему хозяину сохранить все в тайне.
Нет, к другим животным Кузьма не был таким добродушным. Однажды сорвался с цепи общественный бык, и начала эта скотина в неистовстве крушить все подряд: заборы, калитки, крылечки. Люди в страхе разбегались и прятались кто куда, а Кузьма схватил быка за рога, крутнул ему башку, и бычара всей тушей грохнулся на землю и притих. А потом покорно пошел за Кузьмой, который отвел его на веревке на хозяйственный двор.
А еще Кузьма считал себя очень умным и любил кому-нибудь читать нравоучения. Однажды бабка Никитиха серпом жала крапиву, наклонившись у плетня. Всё это увидел баран по кличке Страх. Его, действительно все боялись, всем страх внушал, потому что он гонялся за всеми: за людьми, за собаками, за гусями. Горе было тому, кто не успеет убежать и спрятаться! Вот и сейчас он сбежал с поля из общественного стада, чтобы «сборнуться» с кем-нибудь. Увидев бабку Никитиху, баран, не раздумывая, с разбегу ударил ее по мягкому месту, да с такой силой, что бабка нырнула головой в плетень, и голова ее застряла в раздвинувшихся прутьях. Дикие вопли жертвы только раззадорили рогатого разбойника – он отбежал на некоторое расстояние, чтобы. И тут баран был схвачен за витой рог крепкой рукой Кузьмы. Всё! Никитиха была освобождена, на радостях она долго благодарила своего спасителя: дай бог тебе здоровья - и даже: царствие тебе небесное! А баран, ой, как ему не повезло в этот раз! целый час выслушивал лекцию о том, что нехорошо вести себя вызывающе и вообще хулиганить. Причем, Кузьма, не стесняясь в выражениях, называл барана то Страхом, то Ужасом.
Подожди! А к чему я это всё рассказываю? А, да, вспомнил!
Но раньше Кузьмы с лесным чудовищем познакомился дед Пихто. Жил такой старичок на краю деревни, любил всем говорить: «Кто? Кто? Дед Пихто!» Вот и получил за это новое имя. Дед думал, что он маленький, незаметный, и зверюга попросту не увидит и не услышит, как он ягоды будет собирать. Увидел, взревел, а дед Пихто (сообразил же!) нырнул в траву и притворился мертвым. Хотя хитрец все-таки один глаз приоткрыл из любопытства. О, лучше бы не открывал! Огромная морда! Смрадное дыхание! Налитые кровью, выпуклые глазищи почти у дедова лица! А еще всем Пихто рассказывал, что из ушей и пасти чудовища валил дым! И даже – огонь! Дальше старик уже не притворялся – по-настоящему лишился чувств.
На следующий день вся деревня, возглавляемая дедом Пихто, собралась у дома Кузьмы. Дед кричал:
- Иди! Веди к нам зверюгу! Опчество требует!
И Кузьма пошел. На плече у него висела толстая веревка. Пробрался к тому месту, где дед Пихто видел это чудовище и стал, оглядевшись, ждать. Вечерело, на лесную поляну опустился туман и повис густой пеленой над высокой травой.
И тут появилось ОНО!
Все испортил туман – он разделил мир на две части. Внизу, под туманом, это земное, привычное, свое. Но в тумане что-то необъяснимое, нереальная картина: страшных размеров голова и огромный силуэт неизвестной, неземной твари! Всё это колебалось, делилось на части, вновь фокусировалось в одно нечто фантастическое! Кузьма не хотел, внутренне даже сопротивлялся, но ноги, не слушаясь самого хозяина, понесли его прочь из этого леса.
Рано утром Кузьма, никому ничего не говоря, направился в село. Он пришел к церкви, обошел ее вокруг и присмотрел себе работу. В течение нескольких дней он отремонтирует ограду вокруг храма, поправит трубу у одной печи, переколет и сложит все дрова. А потом Кузьма зайдет в храм. Недели две мужик будет просто молиться во время службы, а вскоре начнет и подпевать церковному хору. Оказалось, у Кузьмы Егорыча, только так теперь его будут называть земляки, хороший слух и приятный голос. С особым чувством и душевным трепетом он будет всегда выводить «Херувимскую песнь».
А что с лесным зверем?
Вот тут и пробил звездный час для сельского охотника Матвея! Он прошел по реке Индече, пересекавшей Малиничевский лес, нашел то место, куда страшное чудовище ходило на водопой, и устроил там засаду. Животное пришло попить водички на утре, и Матвей Иваныч положил его с одного выстрела. Потом охотник сходил в село и привел в лес с собой трех лошадей.
Посмотреть на чудовище в Малиничи сбежались со всех соседних деревень.
- Так это же бык! Обыкновенный!
Нет, не был бык обыкновенным. Он был в полтора раза крупнее здорового сельского бугая. А еще он был покрыт густой длинной шерстью. Да еще гроздья репья и колючек всяких.
Тут и вспомнили собравшиеся, как у вдовы Настасьи несколько лет назад ранней весной от стада отбилась стельная корова, да и сгинула. Поискали ее, поискали, решили, что волки ее съели, а корова осенью, уже по заморозкам, вдруг пришла домой, как ни в чем не бывало.
Дед Пихто тут же предложил всех телят отправлять и впредь в лес на вольные хлеба.
- Волков откармливать, - урезонили старика.
Кузьма на одичавшего быка смотреть не вышел.
У охотничьей избушки
Попросился со мной на охоту дед Матвей. Свози, говорит, может, в последний раз у охотничьего костра посижу. Так-то я в охотничьи угодья езжу на мотоцикле, а тут решил, раз такое дело, добираться на тракторе. Разместились мы в кабине трактора «Беларусь» и, получив благословение Егоровны - и охота вам в экую даль трястись! - отправились в Титово, к охотничьей заимке.
Благополучно доехали до реки Широкой.
Через нее - очень интересный, памятный для меня мост. Я его впервые увидел, когда мы с соседом Григорьевичем ездили на школьном гусеничном тракторе в Титово пахать поле под овес. Подъехали к речке, а через нее лежат два слегка подтесанных бревна, и всё! Григорьевич мне показывает, мол, давай, вперед, не боись. Я и поехал. Потихоньку трогаю рычаги, так и переполз по бревнам на другой берег. А обратно мы ехали, когда уже изрядно стемнело. Света у старенького трактора, конечно, не было, но колею я чуть-чуть различал – вот по ней и ориентировался. Гоню я трактор, гоню, потом говорю Григорьевичу:
- Ты мне скажи, когда мы к этому чертову мосту подъедем.
Тут мой сосед и захохотал:
- А я думал, ты хорошо видишь! Мы ведь только что по этому мостику промчались!
Руки, ноги у меня сразу затряслись, отдал я рычаги моему товарищу, а сам сел рядом и всю дорогу с ужасом думал о том, что могло случиться.
От моста до Титово недалеко, километра два. На колесном тракторе такой мост форсировать я не решился, и поэтому пошли мы дальше на своих двоих. Дошли, устроились, дров для костра натаскали. Вечером я пошел на знакомую поляну вальдшнепов слушать, а Матвей Иваныч остался костер поддерживать и кашеварить. Двух птиц я добыл, вернулся, а дед смеется:
- Лучше бы ты здесь сидел – надо мной больше десятка птиц пролетело.
- Нет, Матвей Иваныч! У нас с охотниками уговор – около нашей избушки никакую живность не трогать.
- Это правильно. Давай вечерять.
Здорово сидеть вечером у костра! Комфортно! Многие охотники, рыбаки, туристы только ради этого и утруждают себя. Дым поднимается к вершинам сосен, искры взлетают в ночное небо до самых звезд, а еще разговоры по душам, интересные рассказы.
- А скажи, Матвей Иваныч, раньше, поди, в деревне по-другому как-то жили?
- Многолюдно было и радостно. В колхоз, когда он образовался, поверишь ли, на работу с песнями ходили. Как сейчас вижу, идут бабы толпой сено грести и громко – громко поют. Все праздники отмечали: и советские, и религиозные. В будни женщины по вечерам собирались на свои посиделки, молодежь - на свои, невест и женихов выглядывать, а мужики любили в карты играть.
- Слышал, даже коров проигрывали.
- Про коров не знаю, а часы золотые однажды на кону стояли.
- Азартнее всего у нас в карты играли в Малиничах. Зимой играли, летом некогда. В каждом доме своя компания. Со всех ближних деревень собирались, да чего там деревень – из соседней области приезжали. Заранее как-то сговаривались где, кто, когда.
- В дом Павла Афанасьевича повадился приезжать из далеких Кодочигов один мужичок. Весьма приметный. Одноглазый. А еще у него через всю щеку был кривой сабельный шрам. Видел когда-нибудь такие? Рубанул его казак на гражданской. А какие тогда доктора были? Какой-нибудь деревенский коновал стянет рану конским волосом сикось-накось, выживет человек – хорошо, не выживет – что ж, судьба.
- И шибко этому одноглазому везло в картах, всегда выигрывал. Вот, бывало даже, всю ночь проигрывает, а на утре на какую-то завалящую семерку такой куш снимет, что все вернет, да еще с верхом.
- Мужики даже пробовали жульничать, карты под столом друг другу передавали – все равно этот кодочиговский выигрывал.
- Вот и поставил, проиграв деньги, Семен Буденновец на кон золотые часы. Он их на войне с белого офицера снял (я тебе потом еще про одного буденновца расскажу). И часы были проиграны. Но велел тогда Семен этому одноглазому в следующий раз приезжать и обязательно с часами.
- В следующий раз одноглазый опять всех обыграл. Достал тогда Семен последнюю трешку, положил на кон, вынул нож из голенища валенка и пригвоздил этим ножом трешку к столу. Кинжал у Семена тоже был трофейный, на крест похожий. Глянул кодочиговский на крест-кинжал и побледнел весь. Он и так был худосочным, а тут весь побелел даже, и удача от него отвернулась – отыграл Семен и деньги все, и часы. Больше этот одноглазый в Малиничи не приезжал играть.
- Потом на ярмарке мужики, увидев кодочиговских, стали расспрашивать про того игрока, описали его.
- Так это же Афоня Рубленый, - отвечают те, - он же помер давно! Пришел с войны, с годик пожил и преставился, уж тому лет десять назад.
Между тем костер наш догорел. Все съедено, выпито, пора и отдыхать. В избушке тоже хорошо протопили печку, было здесь тепло и уютно. Только вот мышами пахло.
- Чем тут мыши питаются?- спросил я, забираясь на верхние нары.
- Запасами. Что за лето припасли, то и едят.
- А ты, Матвей Иваныч, ходил в карты играть?
- Я тогда еще ходил на молодежные посиделки, девок щупал и невесту себе выглядывал.
- Там и выбрал себе Егоровну?
- Ага. Ущипнул ее за мягкое место, а она как засветила мне оплеуху, так и выбрали друг дружку!
- А что про второго буденновца, Матвей Иваныч, ты рассказать хотел?
- А это уже наша, сельская история,- ответил мне старик с нижних нар, взбивая подушку под голову.
- Жила у нас в селе женщина с тремя детьми. Вдова не вдова. В гражданскую похоронки по домам не носили, сгинет мужик и все. Вот и Полин мужик Иван пропал и ни слуху, ни духу. Будто бы какой-то яранский мужик передавал ей, мол, не жди, убит Иван, а она все не верила. Уже лет семь, как закончилась война, а она всё: «Вот вернется Иван…»
Тяжело же было ей одной ребятишек поднимать! Приходилось и за себя, и за мужика работать. Сватались к ней, так-то она была женщина видная, но всем женихам Поля отказывала, нет, говорила, обиду не таите, Ивана буду ждать.
Пошла она однажды к колодцу за водой. Ведро зачерпнула, поставила на скамеечку и другое хотела в колодец опустить. И тут видит: по деревенской улице идет красноармеец, в гимнастерке, в буденовке, да еще и с винтовкой на плече. Пригляделась: Господи, Иван! Обомлела баба вся! А тот подошел к колодцу, на Полю даже и не посмотрел, наклонился и воды попил из ведра. А потом также молча пошел дальше. Поля за ним! Идет Иван уверенно к своему дому, открыл калитку, прошел по двору и в дом. И Поля в дом! А сердце у нее так колотится, выпрыгнуть норовит.
Гость уже сидит за столом. Буденовка лежит на скамейке у окна, там же и винтовка стоит, прислоненная к стенке.
Тут Поля подошла к Ивану и, набравшись духу, спросила: «Иван, а ты чего всё молчишь?» А сама даже дотронулась до его плеча и тут же руку отдернула – неживое под рукою! Посмотрела она внимательно, а у гостя-то глаза потухшие, незрячие, а над левой бровью маленькая дырочка с запекшейся кровью. Вскрикнула баба, бросилась в передний угол, схватила икону, прижала к себе и завыла, закрыв глаза, чтобы ничего не видеть.
Соседка прибежала на крик.
- Поля, что случилось?
- Дети мои где?
- Младшие у нас с моими играют. Что с тобой?
Посмотрела Поля, а за столом никого нет, и винтовки с буденовкой нет. Только пахнет в доме сырой землей и болотом.
А на следующий день пошла она в Яранск, узнала, где там живет бывший односельчанин, с которым будто бы вместе и воевал ее Иван. Нашла. Нет, сказал земляк, не жди его – скосила его пуля в аккурат повыше левого глаза. Я же, говорит, и похоронил его, и винтовку ему в могилу положил, потому как бойцу она полагается.
Вернулась Поля домой, в наш храм сходила, подала записочку «О упокоении» и долго плакала перед поминальным столиком, прощаясь с мужем навсегда. После службы батюшка к ней подошел, как мог, утешил. Хороший батюшка у нас был! Отец Петр. Потом, в 39 году, сразу после литургии его арестовали, посадили в кузов грузовой машины, два милиционера с винтовками по бокам. Так и увезли куда-то. Наверное, где-нибудь застрелили, у дороги и закопали.
- Всё, давай спать будем. Все разговоры не переговорить.
Через пять минут дед Матвей спал. Было слышно его ровное дыхание.
Через несколько минут и я спал. Во сне я видел, как женщина, похоже, это Поля была, плакала, стоя на коленях перед крестом, а рядом с ней стоял я и думал, какие же слова сказать этой женщине, чтобы утешить ее. И понимал: у меня таких слов нет.
Тут появился батюшка, наверное, отец Петр. Не один, рядом с ним был, я сразу понял, Он, Спаситель! Они подошли к Поле, помогли ей подняться, перекрестили ее, и втроем они медленно пошли как бы вдаль от меня. Было светло, солнечно, но вокруг уходящих я отчетливо видел яркий голубой свет. Они уходили, а я смотрел на них, улыбался, но понимал, что мне идти туда, вслед за ними, нельзя.
В Чумаки. В гости к лешему
Я знал несколько дорог в деревню Чумаки. Одна проходила через лес со странным названием Куркин угол Тимкин зад. Исконное название у этого леса вообще-то Куркин угол – там когда-то в старину из берез деготь гнали, курили. А потом, уже почти в наши дни, пошел однажды в этот лес наш сельский Тимоха, Тимка, по совету местной ведуньи Поли Мишихи радикулит лечить. Нашел он большой муравейник, снял полностью штаны и сел на это муравьиное скопище. Как потом всем желающим сам Тимка и рассказывал:
- Дык усё мураши искусали. Не стерпел я.
На что, смеясь, мужики говорили:
- Дык ты бы своё «усё» засунул бы в какую-нибудь банку или рукавицу, прежде чем в муравейник садиться!
Так и появилось у леса новое интересное название.
Именно в этом лесу заблудился когда-то дед Матвей, и потом сам Хозяин леса указал ему дорогу домой. Не решился я идти в Чумаки по лесным перепутанным тропинкам.
Вторая дорога намного дальше. Нужно по старому тракту, ведущему в райцентр, перейти речку Шаренгу и повернуть влево. Там по полям когда-то и была дорога в Чумаки, но поля давно уже не засеваются, потому как опять «монголо-татарская орда прокатилась по Руси», и опять наши нивы сплошь заросли березняком. И дорога в Чумаки тоже заросла, «заколодела и замуравела».
Так что выбрал я третий вариант - отправился в путь по речке Шаренге, вернее, по высокому её левому берегу. Тут уж никак не заблудишься – в Чумаках Шаренга и берет свое начало.
Сама речушка петляла где-то внизу, а я шел по берегу, кое-где изрытому барсуками. Шел и вспомнил, как один наш мужик, Герасим, по прозвищу Летчик, хотел поймать барсука капканом. Поставил капкан у входа в нору, и барсук попался. Но вот вытащить его из норы вместе с капканом не каждый сможет. Этот мужичок намотал себе на руку прочную веревку, привязанную к капкану, чтобы она не соскользнула, и потащил. А барсук потащил капкан в глубину норы и едва не затащил он горе-охотника к себе «в гости».
Это было осенью. На счастье нашего земляка, грибник один, колхозный бригадир Михаил, проходил по этой лесной полосе. Потом он так рассказывал:
- Гляжу, из-под земли лапти торчат. Ага, думаю, это Герасим Летчик, похоже, клад из земли достает. Надо помочь!
Про лапти Михаил пошутил не на пустом месте. Этот Герасим был в селе лучшим стогоправом, и часто брал с собой на сенокос обыкновенные лапти. Якобы в них «лёгко» и ноги не скользят. Впрочем, это не спасло его однажды, сиганул он вниз со стога сена, так и появился в нашем селе Герасим Летчик.
Вдвоем мужики, конечно, вытащили бы упорного зверька, но лопнула пружина самодельного капкана, и едва не улетели оба промысловика вниз с крутого берега. Во, наверное, освободившийся барсук позлорадствовал!
Шаренга – марийское название реки. Мне сказали, что это обозначает «сорога», или «много сороги». Сама речка – неширокий, извилистый ручеек, но на ней несколько бобровых плотин, а вот тут и воды много и рыба, видно, как плещется.
Время от времени охотники разрушают эти бобровые плотины. Есть такой варварский способ добычи этих трудолюбивых зверьков: разберет охотник часть плотины и поставит туда капкан, а бобр, не
порядок это, тут же приплывет всё исправить и попадается в ловушку. В итоге ни бобра, ни прудика.
Наших два мужичка, Толян и Колян, приехали сюда рыбу бреднем ловить. Колян уговорил своего приятеля, мол, поехали, щук наловим, там, в бобрятнике, говорит, такие тети-моти водятся. Приехали, потащили бредень по спущенному браконьерами прудику. Тащат его на берег и видят, точно, вся корма бредня ходуном ходит. Ликуя, вытряхнули все, а там только «тыщи полторы» всяких жаб бородавчатых. Вот такие тети-моти!
Дошел я до чумаковского пруда. Сама деревня была на том берегу, но, увы, ни одного дома уже не было видно, похоже, состарились и обрушились. Только тополя и липы возвышаются вдоль бывшей деревни.
Гляжу: на том же берегу палатка стоит, недалеко - и автомобиль, хороший такой внедорожник. Около палатки костер дымит, а на пруду какой-то дяденька с удочками сидит, карасей ловит.
Может, теперь Хозяин леса рыбаком нарядился?
Оказалось, нет, Махнев Николай Васильевич, подполковник в отставке, родом из этой деревни, вот уже несколько лет приезжает осенью в родную деревню, чтобы пройтись по родным местам. По его просьбе, оказывается, и дорогу в Чумаки знакомый тракторист расчистил. Николай Васильевич - человек общительный, гостеприимный.
Сидели мы с ним у костра, пили чай, заваренный листьями смородины.
- Раньше тут в округе много было деревень. В старину через наши деревни ходили обозы с товаром; на лошадях, на волах везли товар туда – оттуда. А на ночлег возчики любили останавливаться в нашей деревне, знали, что здесь с ними ночью ничего не случится.
У нас даже многие дворы строились так, чтобы во внутренний двор мог заехать целый обоз. Чумаки – это по-старому как бы хозяева постоялых дворов.
- Да, да! Разбойников приходилось остерегаться. Испокон веков на Руси отчаянные люди разбоем и грабежом промышляли. За горсточку медяков могли запросто зарезать. Даже в наше время одному странствовать было опасно. Отец рассказывал, помню, одну историю. Где-то поближе к нам, сразу после войны, в нашей округе не только на дорогах, но и в домах могли ограбить. К примеру, соберет хозяин каким-то образом деньжат на покупку коровы, или, наоборот, корову продаст, вот и придут к нему ночные гости. Постучатся, попросятся и врываются в избу – три черта! Самые настоящие: черные хари, шерсть густая, хвосты у всех! А еще и с топорами! Занесут топор над головой хозяйки, тут хочешь-не хочешь, а всё отдашь. А если не отдашь…. Долго они страх на всю округу наводили. Но вот однажды ограбленный прибежал к соседу, так и так, что делать? Сосед на лошадь и в погоню. Догнал бывший полковой разведчик эту нечисть, тоже на лошади в телеге ехали, из трофейного «Вальтера» всех и положил. Стаскал их в овраг, там и бросил. Потом узнали: отец и два сына из какой-то отдаленной деревни разбоем промышляли.
- Какие клады?! Что ты! В недалеком прошлом в деревнях наших бабы по бедности без порток ходили! То есть, под юбками у них ничего не было. Не веришь? Видно, не в деревне ты рос.
- Вот слушай. У нас на каждую свадьбу приходили глядельщики. Обычай такой был. Стояли у порога и наблюдали, как невеста выглядит, что гости кушают, что молодым дарят. Не только из своей деревни, но и с соседних деревень на погляд приходили. Этих глядельщиков родители молодых и вином угощали.
- Вот у нашего мужика Алексея собралась жена на свадьбу в соседнее Гастево полюбопытствовать, а он ей говорит: «Ой, не ходи, Марья, там тебя пощупают!» А та все равно пошла: «Да кому я нужна!»
Баба ушла, а мужик тайком следом за ней. Зашел в дом, где свадьбу играли, отыскал взглядом свою Марью – много глядельщиков у двери, целая толпа, а его Марья в первых рядах стоит. Что он придумал? Открыл он вьюшку у печи, сунул туда руку, набрал полную горсть сажи. Затем пробрался к жене, просунул сквозь толпу руку, приподнял ей юбку сзади и провел рукой в саже по этому самому месту. Потом Алексей-то так же незаметно домой ушел, а Марья, ну, пощупали ее и пощупали, что тут теперь поделаешь, осталась.
Пришла она домой уже утром, а муж и спрашивает:
- Хороша ли свадьба была?
- Ой, хороша! Веселая! Зря не ходил!
- А не пощупал ли тебя там кто?
- Что ты городишь?! – искренне возмутилась Марья.
- Снимай юбку, показывай!
Пока Марья таращилась на то, что «там» у нее, оказывается, есть, не мог Алексей долго держать себя в строгости – упал на кровать и с полчаса хохотал.
- Вот так-то, а ты говоришь, клады в деревне. У кого? У вашего деда Матвея? Сто-о-оп! А вот тут совсем другая статья. Эту семью во всей округе издавна знали. Их деды и прадеды мельницы держали, какие-то маслобойни, сухаро-бараночные заводики. Много чего у них было! Шерсть били, расчесывали, валенки валяли, полушубки шили на продажу – богато жили, у них золотишко было.
Слушай, слушай дальше! Отца моего на войну не взяли, по причине хромоты, и был он всю войну начальником районной милиции. Приехал он однажды в ваше село. Отозвал его в сторонку Иван Егорович, отец Матвея, и долго они о чем-то беседовали. Матвей, как и все его братья, на войне уже был. Так вот поговорили Иван Егорович с моим отцом, еще в одну телегу лошадь запрягли, посадили в нее троих мужиков покрепче и повезли в район целым отрядом в небольшом, но увесистом сундучке якобы «важные бумаги». Вот и вся история с Матвеевым кладом. Так что можете его не искать – воевал ваш клад.
- Так ты родом не михайловский? Откуда?! Из Великих Лук?! Псковский?! «Пскапские мы!» Скобарь, значит! Что ж ты, дорогой товарищ, молчал о самом главном? Я всю жизнь прослужил во Пскове, дальняя авиация. Звони домой, что остаешься здесь на ночевку. Звони, звони! Вот тебе телефон, здесь прекрасная связь – наши прадеды знали, где селиться! Завтра я тебя отвезу или послезавтра, куда захочешь. У меня в машине и гармонь есть, я тебе любого «Скобаря» сыграю: и веселого, и грустного, и под драку. Всё, гуляем!
(Тут я все записи временно прекращаю. Мне пока не до лешего! Вон уже и «Скобаря» играют!)
- Скобари - народ потешный,
Едут с ярмарки домой:
Кто разутый, кто раздетый,
Кто с пробитой головой!
Автор - Рассказы Владимира Щеглова.
Источник.
Новость отредактировал Estellan - 5-07-2020, 23:19
Ключевые слова: Кировская область Вятка деревенские байки нечистая сила деревенское колдовство фольклор аномальные места