Дом Падишаха. История врача
Часть 1. Предыстория пациентаЯ поблагодарил медсестру Марину, которая принесла новый постельный комплект. Эта палата была светлей, она напоминала обычную комнату или номер в простой гостинице. Кровать, тумбочка, шкаф… Шторы плотные, Марина их сильно задвинула, поэтому казалось, что на окнах нет решеток. Соседи по палате мирно спали, не реагируя на включенный свет.
«Здесь до тебя не доберутся», - шепнул внутренний голос. Я твердо отогнал эти мысли. Никитка, молодой доктор, с которым мы беседовали несколько недель, убедил меня в том, что за мной перестали следить. Что уже нет никакого смысла, и вообще, я не представляю никакой ценности.
Я сам расстелил себе постель. Как же хорошо лечь в свежезастеленную кровать после душа!
Я осторожно снял носки, штаны, футболку и аккуратно сложил вещи на стул.
«Только не выключай свет!» - со страхом попросил меня внутренний голос. Доктор Никитка поставил светильник на тумбочку. Он сказал, что я должен стараться не включать его. Но если слишком потребуется…
Внутренний голос, долгое время уверяющий меня в том, что за мной следят, закричал.
Я закрыл глаза.
«Черной ночью черный кот прыгнул в черный дымоход. Черной ночью черный кот прыгнул в черный дымоход», - шептал про себя я детский стишок. Никитка уверял, что внутренние голоса можно заглушить при помощи собственных мыслей, если четко проговаривать их. Мы вместе выбрали специальную считалку для таких случаев.
- Считай, что это твое личное заклинание от голосов, - тогда снисходительно посмотрел на меня Никитка и дружески хлопнул меня по плечу.
Я до сих пор не могу понять, как ему удается обращаться со мной, взрослым пятидесятилетним мужиком, как с ребенком, и почему меня это не обижает. Наверное, потому что я очень хочу вылечиться.
«…прыгнул в черный дымоход…», - произнес я одними губами, прислушиваясь.
Голос молчал. Я открыл глаза.
Я стоял посреди комнаты в одних трусах и тапочках.
«Они тебя видят. И ржут без остановки», - шепнул внутренний голос.
Я проигнорировал его.
Подойдя к двери, я нажал на кнопку выключателя, и комната погрузилась в полумрак, освещаемый слабым светом фонарей за окном. Я в два прыжка добрался до кровати и сел, накрыв ноги одеялом.
«Ты должен выключить свет, Решетков, понимаешь? Свет никак не влияет на появление голосов. Они возникают в твоей голове из-за твоего страха! Ты же хочешь вылечиться? Ты хочешь увидеть жену и детей? Они ждут тебя!» - мне вспомнились слова Никитки.
Я хочу вылечиться. Я хочу увидеть жену и детей.
Тьма. Отсутствие света. Отсутствие звука. Абсолютная тишина и спокойствие.
Мне кажется, я провел минут двадцать, наслаждаясь своим здоровым сознанием. Никаких голосов, кроме своих мыслей.
Я лег на неожиданно мягкую подушку и заснул.
«Вот мы и встретились», - проснулся голос в голове.
Но это был другой голос.
Часть 2. История врача
Я надел халат и вышел из ординаторской в коридор. И разум, и тело еще не проснулись до конца. Зима – время сна для природы, и человек, как венец творения оной, - не исключение.
Я закрыл глаза и зевнул. Откуда-то донеслись приглушенные крики. Дверь отделения, скрипнув, открылась, и наши санитары – Коля и Виктор заволокли больного – бородатого старика. Не знаю его имени, но помню, что он лежит в третьей палате, его курирует наш заведующий, Сергей Иванович Кувшинов, и что этот пациент склонен к побегу.
Выходит, больной попался. И сейчас истошно орал.
- Вы убийцы, фашисты, жандармы! Я пожалуюсь на вас в НКВД! Вас всех расстреляют! Мой отец этого так не оставит!
А, точно. Еще этот больной считает себя сыном Лаврентия Павловича Берии.
- Доброе утро! – я махнул рукой санитарам. По-мужски поздороваться было невозможно. – Далеко клиента ведете?
- Да вот, в Дом Падишаха погостить, - улыбнулся Коля.
- Еще паранджу фирменную подарим, - добавил Виктор.
- Понятно, - я улыбнулся, и они скрылись за поворотом коридора.
Наша психбольница повидала всякое. Но, как государственное учреждение не первой значимости, ремонт видела редко. Пару лет назад покрасили стены и, по иронии, в светло-желтый цвет. А комнату для буйных пациентов обили войлоком с розоватым окрасом. Наша старшая по возрасту медсестра, тетя Марина, большая любительница сериалов про султанов и наложниц Востока, сразу окрестила палату «Домом Падишаха». С тех пор так и зовем.
Крики беглеца окончательно пробудили мое сознание, и я пошел на завтрак.
В столовой было полно больных. Я нашел взглядом своих, точнее, наших. Я курировал пациентов вместе с Натальей Сергеевной, доцентом кафедры психиатрии. Но сегодня утром она уехала в командировку вместе с несколькими врачами нашего отделения. И пациенты стали лично моими.
Мои Степнов и Корякин смиренно смотрели перед собой и ели серую кашу. Овсянка, наверное. Я бы даже не рискнул пробовать.
А вот Решетков сразу вызвал у меня подозрение. Только вчера показалось, что его маниакальная фаза шизофрении перешла в ремиссию. Тогда Наталья Сергеевна и я, отметив положительную динамику его лечения, решили убрать из назначений трифтазин и перевели его из Дома Падишаха в обычную палату и даже собирались выписать его под присмотр родных.
Но сегодня Решетков опять выглядел больным. Он весь сжался и со страхом оглядывался по сторонам. Запястье левой руки было перебинтовано.
Я решительно направился к их столу.
- Здравствуйте, мужики! – улыбнулся я.
- Доброе утро!.. – нараспев произнес Корякин и растянул губы в улыбке.
Глаза его смотрели на меня, но в них не было ни единой мысли. Степнов бросил ложку в суп и угрюмо отвернулся. Я не обиделся. Это вполне ожидаемо.
Решетков не обратил на меня никакого внимания.
- А что с вашим другом? – спросил я у Корякина и Степнова.
Преимущественно обращаясь, конечно, к Корякину.
- Картину рисовал ночью, - пожал плечами мой псих. – Устал.
«Интересно, что за картина?» - подумал я, а вслух спросил:
- Лекарства-то пил?
- Не знаю.
- Ну, ладно, Корякин, будь здоров! И ты, Степнов, тоже! Вечером побеседуем.
Я быстро пробрался между столами, за которыми обедало около двадцати психбольных. Я уже привык к их самой разнообразной реакции – от попыток обняться до угрожающих взмахов руками. Кто-то шуршал целлофановым пакетом, кто-то стучал чашкой по столу, кто-то бормотал себе под нос, кто-то фырчал, чихал, кашлял… В общем, столовая нашего отделения представляла собой по большей части шизофренический осиный рой с целой палитрой звуков.
Около входа я встретил тетю Марину.
- Здрасьте, Никитка Юрьич! – она всегда обращалась со мной ласково, как и большинство медиков больницы, где я был самым молодым врачом.
- Здрасьте-здрасьте. Тетя Марина, мой Решетков назначения выполнял? – я решил проверить медсестру.
- Как же! Все проглотил, как миленький, кроме трифтазина. Вы ж его отменили! – воскликнула медсестра. Я поджал губы. – Только вот сам себя укусил ваш Решетков. И кровью весь пол перепачкан. Узор какой-то рисовал.
- Вы все помыли? – спросил я.
- Как я могу?! – всплеснула руками тетя Марина. – Конечно, оставила вам посмотреть!
Она отвела меня в четвертую палату. Кровать была отодвинута, под ней был круг со странными символами внутри.
- Интересно, - пробормотал я.
Решетков работал начальником склада, увлечения его были сугубо мужские – рыбалка, охота… И где он мог увидеть такое?
Я достал телефон и сфотографировал рисунок.
- Теперь можно мыть, теть Марин. Спасибо!
- Что-то стряслось? – медсестра поправила воротник на моем халате, потом взяла под локоток, и мы отправились к ее посту.
- Решеткову стало хуже.
- Бог мой! – она всплеснула руками. - Только ж поправляться стал!
- Я о чем и говорю.
- Снова вернете трифтазин?
- А что еще делать? Если от остальных препаратов седативный эффект кумулировался, то надо снова вводить его. Посоветуюсь с Сергей Иванычем, а там поглядим, – философски ответил я и сел на кресло.
Тетя Марина смолчала. Пациенты закончили обед и разбрелись по отделению. Я проводил взглядом своих подопечных. Улыбающийся Корякин остановился у окна и нюхал вонючую герань. Степнов шел, наклонив голову вперед как таран и скрестив руки на груди.
Вскоре коридор опустел, и из столовой выглянул Решетков. Здоровый пятидесятилетний мужик с повадками трусливого зайца. И почему у него возникла параноидная шизофрения? Из беседы с женой и детьми стало ясно, что в семье все благополучно, на работе тоже. Травм, психических и физических, не было. Спиртным не злоупотреблял. Наркотики в глаза не видел. Да и не грешил, кажется, по-крупному. Отчего же разум Решеткова сделал ему такой сюрприз?
Мой пациент начал красться, держась за желтые стены. «Дизайнер, который предложил желтый цвет в психбольницу - идиот», - в очередной раз думал я про себя. Он делал вид, что не замечает ни меня, ни тети Марины.
- Решетков! – громко позвал я. Он встрепенулся и, наконец, увидел меня. – Мы проверили здесь каждый уголок. Все чисто. Расслабься.
- Ему нужно быть в безопасности! – вытаращив глаза, прошептал он.
Я вздохнул. Да уж, не могу представить из него строгого начальника. А теперь он еще и говорит о себе в третьем лице…
- Он же так раньше не выражался, - нахмурившись, заметила тетя Марина.
- Ага, неужто что-то новенькое? – я подошел к Решеткову и взял его за здоровую руку. – Рассказывай, что случилось.
- Мне надо позвать его, - больной схватился за меня, как утопающий. – И ждать. Ждать. Ждать. Он сказал – ждать.
- А что ты ему ответил? – спросил я. – Помнишь, нашу поговорку «Черной ночью черный кот»?
- Нет, - замотал головой он. – Мне нужно ждать, ждать, ждать…
- Ну, Решетков, не переживай, подождешь, - я мягко отцепил его руки от своего халата. – Пойдем, в комнату…
Я проводил его до четвертой палаты и отправился в ординаторскую. Надо спросить у Сергея Иваныча, что назначить Решеткову.
В ординаторской никого не было. Верхней одежды заведующего тоже не оказалось. Часы на стене показывали 9:30. Черт, мне же еще на занятия к студентам идти!
Я развернулся и практически вылетел из ординаторской, врезавшись в нашу новенькую медсестру Юлю. Журналы учета препаратов выпали у нее из рук.
- Здрасьте, - растерялась она и принялась поднимать их.
- Привет, - отозвался я и опустился ей помочь. – Сергей Иваныч ушел?
- Да, почти сразу! – откликнулась она. – Осмотрел сына Берии в Доме Падишаха и убежал.
Я прыснул. Только в нашей психушке может быть такое – осмотреть сына Берии в Доме Падишаха.
Юля отправилась на сестринский пост, а я – в учебную комнату.
Ну, ладно! Ничего с Решетковым за сутки не случится. А завтра мы с Сергеем Иванычем что-нибудь да придумаем.
***
Нельзя загадывать наперед. Никогда. Сколько раз говорил себе.
На следующий день, едва я зашел в отделение, на меня бросилась Юля.
- С вашим Решетковым срочно надо что-то делать! Срочно!
- Тише, тише! Что такое?
Медсестра, еле сдерживая слезы, рассказала следующее.
Ночью она задремала на посту, но проснулась от того, что слышалась возня. Она поднялась с кресла и отправилась на шум.
Который доносился из палаты с моими пациентами.
Она включила свет, и увидела, как Решетков душит нашего одуванчика Корякина. Руки Решеткова сжимались на горле, глаза чуть не вылезли из орбит. Степнов, уже не угрюмый, а сосредоточенный, изо всех сил пытался ему помешать.
Юля закричала, принялась звать на помощь. На зов примчался Коля, дежурный санитар. Втроем – Юля, Коля и Степнов – они смогли оттащить Решеткова от Корякина. Он брыкался, вырывался, завывал как волк, кричал какие-то странные слова. Может, они были на незнакомом языке? Но Решетков смог перебудить все отделение, и пациенты повылазили из палат и тоже начинали выть как животные.
- Мы с горем пополам затолкали его в Дом Падишаха, - Юля подняла рукав халата и показала след от укуса. Я покачал головой. - Он все равно орал и выл. Мы еле успокоили остальных… - девушка смотрела на меня с обидой, как будто это я виноват в ночном происшествии.
- Это же психбольница, - я принял невозмутимый вид. – Тут можно всего ожидать.
- Абсолютно верно, Медведев! – позади раздался скрипучий голос.
Мы с Юлей вздрогнули и обернулись. За нами стоял Петр Поликарпыч, старый профессор, работающий в больнице и на кафедре уже лет пятьдесят. Он напоминал старый плешивый гриб в квадратных очках. Хотя, что уж греха таить, профессор был умным мужиком, но его годы (да и годы работы в психушке) дали о себе знать. Когда он пытался проводить беседу с пациентом, становилось непонятно, кто из них врач.
- Здрасьте, Петр Поликарпыч, - мы с Юлей выпалили это почти одновременно.
Профессор слегка наклонил голову и посмотрел на нас поверх очков.
- Твой пациент пытался задушить другого, Медведев? – коротко спросил он. Профессор всегда говорил без эмоций, но сейчас в его голосе мне послышалась тревога. - Медведев?
Юля ткнула меня в бок.
Я вздохнул. Я работал в больнице уже полгода, но Поликарпыч упорно звал меня Медведевым, а не Мишиным, по моей настоящей фамилии. Видимо, его сознание запомнило только образ медведя.
- Да, Петр Поликарпыч. Мой Решетков. Пошел на поправку после месяцев с параноидной шизофренией, а тут снова сорвался. Была мания преследования, потом стал голоса слышать. Как будто проявилась психопатоподобная форма.
- Разрезал себе руку гвоздем! Кровью нарисовал какой-то сатанинский знак! – голос Юли сорвался на крик. Профессор спокойно повернулся к ней. Я положил руку на плечо медсестры, стараясь успокоить, но, видимо, у нее была истерика. – А теперь пытался убить соседа по палате! Укусил меня!
Она разрыдалась, спрятав лицо в ладонях. Я обнял девушку, смутившись. Постоянных отношений у меня не было. Да кто бы выдержал парня-психиатра?
Петр Поликарпыч переминался с ноги на ногу. Нервничал?
- Такое уже было два раза, Медведев, - наконец, проскрипел он. Юля затихла. – Вы помните, как выглядел знак?
- Как же! Помню! – воскликнул я.
- У меня в столе есть фотография, - профессор прошел мимо нас в ординаторскую. Мы последовали за ним. Он не переставал говорить. – Первый случай произошел, когда я пришел после института. Состояние больного улучшалось, а потом, понимаете, снова ухудшалось. Интересная особенность, Медведев! – он остановился и поучительно поднял указательный палец вверх. – Первичный диагноз один, а после ухудшения другой! Парадоксально! Парадоксально!
Мы зашли в ординаторскую. Сергей Иваныч заполнял истории болезни. Поликарпыч засеменил к своему столу и долго рылся в ящичках. Наконец, он выудил старую черно-белую фотокарточку и протянул ее мне.
Юля не сдержала возгласа изумления. Сергей Иваныч недовольно посмотрел на нас.
Знаете, все больницы, в которых я бывал – старые. В некоторых проводились ремонты, и отделения становились чистыми и опрятными. В нашей же психушке, казалось, только красили стены. И то лет пять назад.
Фотокарточка Поликарпыча датировалась 1984 годом. Запечатленная на ней палата, похоже, никак не изменилась сорок лет спустя. Покрашенные стены, шторы, кровати… Единственное отличие в том, что пол палаты не был застелен линолеумом, а являлся ровной каменной поверхностью с начерченным на ней символом. Видимо, он находился под отодвинутой кроватью.
- И что здесь сатанинского? – скептически поинтересовался я.
-Вы что, Никита Юрьич! Это сигила Асмодея! – выдохнула Юля.
- Да ты что! – я поднял брови. - Откуда такие познания?
- Эээ… - медсестра потупила взор. – Я в подростковом возрасте общалась с готами.
- И? - я пристально смотрел на девушку.
- Я тоже… Была готом, - Юля кинула быстрый взгляд на фото. – Мы баловались, вызывали духов…
- Баловство, ага, - усмехнулся я. – Что такое сигила Асмодея?
- Сигила – это знак, символ… Асмодей – имя демона. Его символ похож на змею в круге.
Петр Поликарпыч смотрел на девушку с любопытством, а я – скептически.
- Я много про это читала, - будто оправдываясь, произнесла она. - И вообще, странно, Никита Юрьич, откуда он знает такое?
- Хз, Юль, хз, - я задумался. - А второй случай когда был, Петр Поликарпыч?
- Это и есть второй случай, понимаете, Медведев? - проскрипел профессор. – Первый был в середине шестидесятых. Мы не придали ему значения. Побуянили больные, с кем не бывает. А в восемьдесят четвертом милиционеры уже фотографировали.
- Милиционеры? – переспросила Юля. – Почему милиционеры?
- Так, понимаете, - Поликарпыч поправил очки. – Тот больной ночью другого насмерть удушил.
***
Мы с Юлей переглянулись.
- Как есть - удушил, - повторил профессор. – Того больного, который спал на койке рядом. И пикнуть не успел, бедняга. Обострение шизофрении, мы посчитали тогда – ведь больной поклонялся неведомому божеству, за которого принимал подушку. Но пришли милиционеры и осмотрели всю больницу. А под кроватью нашли это.
- Что сделали с больным? – тихо задала вопрос Юля.
- Так, понимаете, расстреляли, - профессор с равнодушным выражением лица пожал плечами. – Вы, Медведев, в оба глядите за своим больным!
Он снял халат и аккуратно повесил его на плечики, а их, в свою очередь, на крючок в стене.
Мы с Юлей молча смотрели, как он надевает пальто и берет в руки портфель.
- Ну, до свидания, - громко произнес он.
- Счастливо, Петр Поликарпыч! – махнул рукой Сергей Иваныч.
- До свидания! – ответили мы с Юлей.
- Следите за больным! – повторил профессор и вышел.
***
- Проблемы, молодежь? – окликнул нас Сергей Иваныч и уселся на диван.
Похоже, он заполнил ненавистную мне медицинскую документацию. Да и кто из врачей ее любит? Мало того, что сама профессия психиатра бредовая, так писать бред по гребаным шаблонам – еще большее безумие. Неужели за десятки лет еще никто не понял, что у медицины нет рамок – ни у болезней, ни у лечения. Все сугубо индивидуальное! Но нашим чинушам плевать. Делайте, доктора, как вам говорят, и мы не станем к вам лезть.
- Да, Сергей Иваныч! – отозвался я. – Я хотел спросить вашего совета по поводу Решеткова. Параноидная шизофрения переходила в стадию ремиссии, а вчера, буквально за день, проявилась острая форма психопатоподобной. Пациент рисовал под своей кровью непонятные символы, а вчера чуть не удушил соседа по палате. Доброго и неагрессивного больного.
- Хм, - Сергей Иваныч наклонил голову набок. – Скорей всего, у твоего пациента психопатоподобная форма шизофрении была латентна. Как сам считаешь?
- Не знаю. Мы начинали его лечение с Натальей Сергеевной, потом она уехала в командировку. А я хотел его выписать! – я закрыл глаза, вспомнив об этом. Какую бы ошибку я совершил! - Он мог бы убить кого-то на улице, кого-то из своей семьи! Что мне сейчас делать? Какие назначать препараты? Мы убрали трифтазин, случилось обострение. Вернуть трифтазин обратно?
- Не знаю, Никита… Нужно осмотреть его, побеседовать… Он в Доме Падишаха?
- Ага.
- У него точно никаких опасных предметов при себе нет? – Сергей Иваныч обратился к Юле.
Она отрицательно покачала головой:
- Только подушка. Решетков выхватил ее, когда мы попытались его увести из палаты. Забрать не получилось, но острого вроде бы ничего не было.
- Это нестрашно, - отмахнулся Сергей Иваныч. – Только он ее может порвать, потом убираться полдня придется.
- Значит, мне пока наблюдать его? – уточнил я.
- Так точно! И не выпускать из палаты. И, Никит, проверь его. Может, сейчас ему лучше.
Черт! Что я за врач, если после рассказа Юльки не проведал больного?
- Спасибо, Сергей Иваныч! – быстро поблагодарил я заведующего и выскочил из ординаторской.
- До свидания! – медсестра попрощалась с заведующим за нас обоих и поспешила за мной.
***
Около Дома Падишаха я сбавил темп и старался ступать тише. Бесшумно отодвинув заслонку на окошке двери, я заглянул в комнату.
Решетков спал на боку, обняв подушку. Он то и дело хмурился и шевелился, словно видел плохой сон. Помнится, я после провала на экзамене по фармакологии целую неделю видел кошмары об отчислении, где родители на меня кричали, превращаясь в преподавателей и обратно.
- Почему ты мне сразу не сказала про подушку? – шепотом спросил я у Юли.
- А что в этом такого? Ну, подушка и подушка. Может, ему на мягком хочется спать?
- Поликарпыч тоже говорил о подушке. Совпадение? Или странная форма шизофрении, которая проявляется в нашей больнице раз в тридцать лет?
- Я не знаю, Никит Юрьич, - Юля нервно оглянулась.
Проходящий по коридору псих из восьмой палаты послал ей воздушный поцелуй.
- Нужно забрать у него подушку, - решил я.
- Как?! – ужаснулась медсестра. – Мы ночью втроем кое-как его удержали!
- Я попробую вытащить ее у него быстро и незаметно, - пояснил я. – Но мне потребуется твоя помощь. Мы откроем дверь. Я зайду, возьму подушку. Если Решетков не проснется, то все будет норм. Если он проснется, будет кипиш, и, как только я выскочу из комнаты, ты захлопнешь дверь и замкнешь ее, хорошо?
Юля побледнела, но согласно кивнула.
- Тогда поехали… - я аккуратно повернул ручку и, стараясь не производить ни звука, открыл дверь.
Решетков уже перевернулся на спину и приобнял подушку, как жену. Его лицо было таким же тревожным.
Я прокрался на цыпочках ближе и наклонился. Медленно потянул подушку на уголок. Решетков заскрежетал зубами и повернулся на бок, всем телом навалившись на подушку.
Так я ее точно не вытащу!
Я обернулся и увидел в приоткрытой двери бледное лицо Юли.
Наплевав на все, я решил рискнуть.
Я собрался с силами и вырвал подушку из-под Решеткова. Дальнейшее занимало не больше трех секунд.
Решетков издал не то хрип, не то рык, а я уже мчался к Юле. Я вылетел за дверь, и девушка мгновенно захлопнула ее и замкнула.
Изнутри раздался удар тела о стену и вой отчаяния. Похоже, Решетков гнался за мной.
Я был ни жив, ни мертв. Сердце билось как от ста кубов адреналина. Я автоматически сжимал подушку.
Пациент заколотил в дверь кулаками.
- Может, его привязать? – предложила Юля.
- Нет, подождем, - ответил я.
Она взяла подушку у меня из рук.
- Упс, а что это? – девушка вытянула из подушки маленькое черное перышко.
- Перо? – я поднял брови.
Что странного она увидела?
- Подушки набивают черными перьями? – Юля смотрела на меня как на дурачка.
Решетков барабанил по двери и орал.
- Никогда не интересовался этим вопросом, - холодно ответил я.
- Надо посмотреть, что там внутри! – заявила девушка.
- Там? – я кивнул на Дом Падишаха. – Там Решетков, буйный пациент, у которого мы украли его талисман.
- Я говорю про подушку, - раздраженно ответила Юля.
- Ты хочешь распороть подушку? Казенное имущество?
- Я вообще-то медсестра, и ответственная за него, - она отобрала у меня подушку. – В сестринскую не пойдем, там народ. С ординаторской все ушли?
Я посмотрел на часы.
- У Сергея Иваныча обход. Поликарпыч ушел. Остальные в командировке. Пошли.
***
Мы закрылись в ординаторской. Надеюсь, Сергей Иваныч не застукает нас, иначе упекут в качестве пациентов.
- Главное – не насорить, - прошептал я и достал целлофановый пакет «Окея» из шкафа.
Юля положила в него подушку. Я нашел в столе ножницы. Бл**! Что мы делаем? Ладно, Юлька – девчонка после медколледжа с готическим прошлым. А я? Черт возьми, адекватный ли я врач или нет? В смысле, врач я вообще или бабка суеверная?
- Никита Юрьич! – мягко позвала Юля. Она держала подушку за уголки.
Плевать. Если внутри подушки ничего не окажется, мы просто зашьем ее.
Я проткнул подушку острым концом ножниц и распорол ткань вдоль шва. Мы заглянули внутрь.
Перья, пух. Как обычно. Только черные.
Я засунул руку. Мягкое содержимое, немного щекочет кожу…
- Ой! - подпрыгнул я оттого, что меня кто-то укусил.
Кожа пальца около ногтя покраснела.
- А! - Юлька от неожиданности уронила подушку на пол, пух рассыпался по линолеуму.
Из наволочки стали выбегать маленькие черные пауки. Боже, сколько их там!
Они торопились к батарее под окном. Может, это клопы, которые обитают в матрасах? Я пригляделся. Нет, восемь лапок, круглое тельце. Паукообразные, это точно.
- Что-то мне плохо, - Юля, покачиваясь, села на диван.
Полупустая наволочка в пакете лежала на полу в окружении черного пуха. Надо проверить, закончились на этом сюрпризы или нет.
- Сейчас глянем, есть ли там что-то еще…
Приподняв пакет, я завязал его (мало ли, вдруг снова насекомые повылазят) и начал аккуратно прощупывать. Мягкая ткань, пух… Попадаются острые концы перьев… Так, а что это? Какой-то мешок.
Я развязал пакет и вытащил холщовый мешочек, перевязанный шнурком. Он был размером с пачку «M&M’s».
Узел оказался туго затянут, и я разрезал шнурок ножницами, вывалив то, что находилось внутри на журнальный столик.
Земля. Сухая, черная земля. Что-то блеснуло… Иголка. Прядь черных волос, перевязанная красной нитью. И крест-накрест связанные этой нитью кости.
Юлька вскрикнула.
- Никита, это подклад! Подушка проклята!
Я отстранился. Чертовщина, чертовщина! В голове все перемешалось. Как это объяснить? Как научно обосновать? Шесть лет учебы в меде шли на фиг.
Нужно все убрать до прихода остальных врачей. Главное – не трогать руками.
В дверь постучали.
Юля взяла бланки от историй болезни и начала судорожно сметать мусор со стола в пакет. Я вытащил из шкафа одноразовые пакетики и, надев их на руки, стал собирать черный пух с пола.
В ординаторскую забарабанили еще настойчивей.
Я связал ручки пакета двумя узлами и закинул его в нижний отдел буфета, к старой цветастой люстре.
Я постарался согнать со своего лица выражение застигнутого врасплох прежде, чем открыл дверь.
Сергей Иваныч недовольно скрестил руки на груди.
- Чем это ты, Никита Юрьевич, тут занимаешься? – он зашел и оглядел комнату. – О, Юлия! Все понятно!
Пунцовая Юля растерянно стояла посреди ординаторской с видом пойманной на месте преступления.
Я покраснел. Глупо оправдываться безумным поступком.
- А я только что был у твоего пациента, - Кувшинов налил воды в чайник и поставил его кипятиться. – Сейчас спит. Проснулся, попросил воды и снова спит. Спокоен как удав.
- Он двадцать минут назад орал и стучал в дверь, - заметила Юля.
- Ну, не знаю. Я даже удостоился его короткой беседы. Все, говорит, хорошо. Спит спокойно. Домой хочет.
- Как? – изумился я. – Нужно срочно его проведать! А препараты?
- Успокойся, я еще вчера все назначил. Второй день кушает твой Решетков нейролептики, - заведующий хохотнул и кинул чайный пакетик в кружку.
Оставив Кувшинова за чаепитием, мы с Юлей понеслись через все отделение в Дом Падишаха. Возле комнаты, как часовой, стояла тетя Марина и прислушивалась.
- Серьезно? Спит? – шепотом спросил я.
Она кивнула:
- Мы поменяли ему рубашку. Он даже не сопротивлялся.
Я отодвинул заслонку и заглянул в окошко. Решетков, одетый в смирительную сорочку, ходил по комнате туда-сюда.
- Он проснулся. Пусти меня.
Тетя Марина отомкнула дверь.
- Решетков, - негромко позвал я.
- А, Никита Юрьич! – улыбнулся он. – У меня все хорошо. Даже лекарств никаких не понадобилось. Голосов не слышно. Как будто заново родился.
Я молча подивился тому, как быстро Решетков поправился.
- И ничего не хочется сломать? Кого-нибудь ударить? – поднял брови я.
- Абсолютно, - помотал головой он. – Дело было в подушке, да?
Я ничего не ответил. Да я не знал, что сказать!
- У вас перышко на халате. А мне намного лучше, - снова заговорил Решетков. – Я хочу домой, к жене и детям.
- Если неделю состояние будет стабильным, - выдавил я. – То да, Решетков, ты пойдешь домой.
Он широко улыбнулся.
- Меня переведут из этой палаты?
- Позже, - неопределенно ответил я и улыбнулся. – Когда ты вспомнишь стишок про кота.
- Какого кота? – в глазах Решеткова мелькнула злость. - Я хочу в нормальную постель, с простыней, одеялом и…
- С другой подушкой, - закончил я.
- Нет, - тихо возразил Решетков, подходя. Я попятился. – Мне нужна моя… С моим ХОЗЯИНОМ! – заорал он.
Я спиной налетел на дверь, выпал в коридор, а тетя Марина, оперативно среагировав, захлопнула дверь.
- Ему не полегчало, - быстро сказал я. – Он притворился нормальным. Отменить все препараты. Держать в этой комнате.
- Что такое опять, Никита Юрьич? - испуганно спросила Юля.
- Он просит подушку с каким-то хозяином. С этим что-то надо делать.
- Нужно пригласить священника, - округлив глаза, прошептала медсестра.
- Серьезно? – я саркастически усмехнулся. – Как мы пойдем к главному врачу, чтобы объяснить это? А потом что? Устроим крестный ход по отделению и торжественно сожжем подушку на костре во имя святой инквизиции?
- Точно! – у Юли загорелись глаза.
- Что, идем к главврачу? – не понял я.
- Надо сжечь подушку! – произнесла медсестра. – Я вспомнила. Подклад нужно сжечь.
- Что еще за подклад? – раздраженно спросил я.
- Это вещь, на которую наводят прочу, - терпеливо пояснила Юля. – Мелкие предметы – земля, иглы, волосы… Это ингредиенты, которые содержат проклятье. А когда человек к ним прикасается, то с ним случаются разные вещи. Может случиться болезнь, произойти несчастный случай… Даже смерть.
- Ты издеваешься?
- А вы не издеваетесь? – горячо зашептала Юля. – Ваш пациент мучается из-за подклада в подушке, рисует сигилу для вызова демона. Вы меня в это втягиваете, а я буду издеваться?!
- Ладно-ладно, прости, - быстро пробормотал я. – Когда ночное дежурство у тебя?
- Завтра.
- Вот и у меня завтра, - я мыслил вслух. – Я сожгу подушку в бочке во дворе. А ты будешь с Решетковым. Будем говорить по телефону.
- Хорошо.
- Договорились. Тогда завтра. Все будет хорошо.
- Да, все будет хорошо, - повторила Юля, выпрямилась и провела рукой по голове, поправляя волосы.
Мне показалось, что она прятала волнение.
Я вернулся в ординаторскую за вещами и проверил мешок в буфете. Он так и лежал, среди останков от люстры и пустых коробок от печенья.
Тогда я пошел домой.
***
Полночи я провел на разных сайтах, посвященных оккультизму. Видели бы это мои одногруппники! Посчитали бы, что психиатрия свела меня с ума.
Подклад встречался нередко и был довольно опасной вещью. От него можно получить «в подарок» как болезнь, так и смерть.
На всех форумах писали, что самый оптимальный вариант – сжечь находку. Юля оказалась права. А еще лучше – сжечь с молитвой или заклинанием, или заговором.
Я выписал на листок текст и снова перечитал: «Откуда пришло – туда и вернись. Кто зла желает – его и получает. Как я сказал, так и будет!».
Сложив записку пополам, я убрал ее в карман рубашки.
За окном все еще была темнота. Часы показывали 2:30. Надеюсь, у меня все получится. Надеюсь, я помогу своему пациенту. Надеюсь, я все делаю правильно.
***
Утро началось суматошно. Мне не удалось проверить мешок в ординаторской – слишком много народу оказалось. Потом планерка, занятие у группы студентов. Я рано их отпустил, потому что все занятие меня не покидала мысль – как я могу учить студентов медицине, когда сам ни в чем не уверен?
Освободившись к одиннадцати часам, я сразу поспешил к Решеткову.
В окошко я увидел, как он все так же ходил по комнате.
- Решетков! – окликнул я его. Он проигнорировал меня. Я повторил: - Решетков!
Он повернул голову и зло посмотрел на меня.
- Где мой хозяин? Где мой хозяин? Где мой хозяин? – бормотал он, подходя к двери.
Взгляд его теперь был направлен сквозь меня. Я отстранился и закрыл заслонку на окошке.
Я подошел к тете Марине, которая заканчивала свою смену:
- Решеткову из закрытой палаты ничего не давали? Он хорошо себя вел?
- Да, Никит Юрьич, все спокойно… Обедать только он отказался, как бы не пытались его заставить, а потом пять минут стучал в двери кулаками. Но Дом Падишаха выстоял, - улыбаясь, ответила она. – И потом смирительную рубашку ему одели как надо.
- Юля когда будет?
- Да вот уже должна…
- А вот и я! – в дверях отделения возникла Юля и выразительно посмотрела на меня. Я с облегчением выдохнул. – Пост приняла, теть Марин!
- Вот и здорово! Наконец долгие выходные! – обрадовалась женщина. – Я все сделала – документы заполнила, назначения утренние и обеденные выполнила. Вам остались только вечерние и ночные. Работы немного.
- Спасибо, мы все сделаем, - ответила ей Юля, но глядя на меня. – До свидания!
Тетя Марина скрылась за дверью отделения.
- Я почитала в сети, - Юля вытащила из кармана сложенный вчетверо лист. – Порчу наводят через подклад. Человек теряет разум и призывает в свое тело демона. Сигила Асмодея – окно, первый шаг для нечисти. Человеческая жертва – второй шаг.
- А написано, как от этого избавиться?
- Да, Никит Юрьич. Надо сжечь все, что ты нашел. Подклад действует на человека. Без него разум станет прежним.
- Я знаю, - я автоматически прижал руку к нагрудному карману рубашки, где лежал листок с заговором. – Тогда я пойду во двор после отбоя. Ты останешься караулить Решеткова. Я позвоню тебе, пока буду сжигать. А ты мне будешь говорить, что происходит с пациентом. Ладно?
- Хорошо, - Юля достала еще две перчатки. – Держи, доктор. Руками трогать ЭТО нельзя.
- Спасибо, - повторил я, пряча перчатки в карман халата. – В общем, в десять часов.
- Да, - ответила Юля.
***
Не помню, как прошел вечер. Я беседовал со своими – Степновым и Корякиным. Последний уже забыл о недавнем происшествии, и рассказывал забавную историю про кота, который убежал от сторожа. Я старался анализировать нить его суждений, как положено психиатру, но не мог. Степнов по-прежнему меня игнорировал, что бы я ни пытался у него спрашивать. В общем, беседа не принесла пользы и облегчения ни им, ни мне.
Я заполнял истории болезни.
Я ужинал с Кувшиновым и Кравченко. Я смеялся с ними над Петром Поликарпычем, который назвал Юлю Гертрудой Францевной и обвинил в подмене таблеток.
Но, когда мои коллеги разошлись по домам и ординаторская опустела, я почувствовал, как на меня накатывает страх.
Я снял халат и накинул пуховик. Предварительно надев перчатки, я вытащил мешок из буфета и покинул ординаторскую.
Юля стояла в конце коридора около Дома Падишаха. Я махнул ей рукой и вышел из отделения.
На лестнице было тихо, и страх одолевал меня сильнее и сильнее.
Я вышел во двор. Под белым светом фонарей падал пушистый снежок. Он запорошил бочку, в которой летом хранилась вода для полива клумб и грядок. Я отряхнул снег и с трудом сдвинул с бочки крышку.
- Эй! – крикнул я в бочку.
Гулкое эхо только подтвердило то, что бочка была пустой. Я бросил пакет с подушкой и ее содержимым внутрь.
Я достал из кармана записку и коробок спичек. Снег все также кружился и падал на землю.
Я поджег спичку. Стоп, надо же позвонить!
Бросив спичку в снег, я набрал номер.
- Алле, Никит Юрьич! – прошептала Юля.
- Все хорошо? – спросил я.
- Решетков ваш об стенку головой стучится. Хорошо, что стены войлочные. Давайте скорее!
- Хорошо! – я зажег спичку и бросил ее в бочку. Пакет вспыхнул, почувствовался запах жженной пластмассы.
Я развернул бумажку и начал читать:
- Откуда пришло – туда и вернись. Кто зла желает – его и получает. Как я сказал, так и будет! – пламя вспыхивало, как будто кто-то подливал в костер бензина.
Началась метель. Снег летел мне прямо в лицо. Я повторил громче:
- Откуда пришло – туда и вернись. Кто зла желает – его и получает. Как я сказал, так и будет! – бочка запрыгала как от электрического разряда.
Снег огромной воронкой кружил около меня. Моя записка вылетела из рук и упала в бочку, где вспыхнула, не достигнув пламени. Я рукой прикрыл глаза и стал кричать:
- Откуда пришло – туда и вернись! Кто зла желает – его и получает!
Бочка качалась, как будто была сделана из дерева, а не из металла. Я набрал воздуха в легкие и проорал:
- Как я сказал, так и будет!
Что-то внутри бочки взорвалось, и она упала на землю. Оттуда взвился столп дыма. Голова закружилась. Я закашлялся. Во рту оказался горький привкус гари. На зубах заскрипела земля. Я сплюнул и прижал телефон к уху.
- Юля! Алло, Юля!
- Никита! – просипела она. – Скорей приходи!
Я метнулся в больницу и взбежал на четвертый этаж за какие-то секунды.
Юля так и стояла у Дома Падишаха. Прямая, как солдат, но бледная как мел.
- Что случилось? Что произошло? – я тряс ее за плечи.
- Он стучал головой в дверь, Никита, - закрыв глаза, прошептала она. – Потом он так страшно кричал!.. Он угрожал, он говорил такие вещи… Которые в принципе знать не мог. О моих родителях, о болезни моего отца… Я ни с кем об этом не говорила здесь. Ни по телефону, ни так… Откуда он мог это знать?
Я отодвинул заслонку. Решетков лежал ничком на полу. Руки его так и были в смирительной рубашке, перевязанной сзади. Холодок пробежал у меня по телу.
Я взял у Юли ключ и отпер дверь.
- Решетков! Решетков! – я поднял пациента, положив его голову себе на колени. Его лоб был разбит до крови. Я положил ему пальцы на запястье. Пульс прощупывался. – Решетков, очнись же!
Может, я зря запретил давать ему успокоительные препараты? Может, я совершил врачебную ошибку, когда повелся на все эти оккультные штуки?
Я поднял правое веко. Зрачок сузился от света.
- Он жив. Он жив. Он жив, – бормотала Юля слова как заговор.
- Решетков, - в отчаянии позвал я.
Пациент повернул голову и хрипло вдохнул.
- Проснулся! – обрадовалась Юля.
- Что со мной было? – сонно моргал Решетков. – Почему у меня болит голова?
- Так это… Галоперидола передоз был, вот вы и ошалели, - дотронулась до его плеча Юля. – А мы с Никитой Юрьичем не удержали, вот и хряпнулись.
- Знаете, я ничего не помню. С тех пор, как меня перевели в обычную палату, и я лег спать.
- Это хорошо, Решетков, - я улыбнулся. – Голосов нет?
Он помотал головой.
- Помог стишок-то, - вдруг произнес он. – «Черной ночью черный кот прыгнул в черный дымоход». Я только его и помню.
Юля не сдержала смешок. Я строго посмотрел на нее.
- Подушечку хочешь? – предложил я Решеткову.
- Зачем? – изумился он, приподнявшись.
Я вздрогнул.
Юля вздохнула и принялась развязывать смирительную рубашку.
- Оно и правильно, Никита Юрьич, пускай пока без подушки поспит. Позвоночник хоть отдохнет, кровь к голове приливать станет.
- Да, Решетков. После травмы полезней лежать без подушки, на твердой поверхности.
- Стало быть, я опять в обычную палату? К мужикам?
Мы с Юлей переглянулись.
- В одиночную, - нашелся я. – Выписали твоих мужиков.
- Ааа, ну ладно, - Решетков, придерживая смирительную рубашку, отправился в коридор.
Юля поспешила за ним.
Я лег на пол в мягкой комнате и закрыл глаза. Закончилось. Все закончилось. Наконец-то все закончилось. Не могу поверить.
Железная дверь медленно закрылась, ключ повернулся в замке. Свет выключился.
«Вот мы и встретились», - услышал я бесцветный голос. Я быстро провел руками перед собой, над собой. Никого не было.
«Ты меня не найдешь».
Я это уже понял. Голос был совсем рядом.
У меня в голове. Я хотел потрясти головой, но мое тело мне уже не подчинялось.
«Вначале ты должен призвать своего хозяина».
Моя левая рука потянулась ко рту, и зубы вцепились в кожу, прокусывая ее. По губам побежала теплая солоноватая кровь. Правая рука обмакнула пальцы в крови и начал рисовать около меня круг.
Я это вижу, я это чувствую.
Но я ничего не могу сделать.
Новость отредактировал Летяга - 27-01-2018, 19:49
Причина: Стилистика автора сохранена
Ключевые слова: Психиатрическая больница гот проклятье подклад психиатр авторская история избранное