Пляски грешников. Часть 8
12
Как же у меня раскалывалась голова. Я десять минут провозился со шкафчиком, только чтобы его открыть.
– Заклинило тебя там, что ли? Ну, давай же, – нервно пробурчал я, пытаясь открыть дверцу, но затем, не выдержав, в сердцах стукнул по ней кулаком. – Твою мать!
– Дилан! – совсем рядом раздался голос.
Я повернулся и от неожиданности вздрогнул, увидев перед собой одноклассницу Линду, которая, прижав к груди ранец, с любопытством на меня смотрела.
– А что ты делаешь? – поинтересовалась она.
– Хочу достать кое-какие учебники.
Ее бровь изогнулась дугой.
– И чего не достаешь?
– Дверь заело, не могу открыть, – грустно сказал я, вновь прилагая усилия и вновь потерпев неудачу.
– Значит, неправильно ее просишь.
– Чего?
Линда встала рядом.
– Вводил код на замке?
Я скептически на нее воззрился.
– Думаешь, я совсем придурок, да? – сказал я наконец. – Конечно, вводил.
Кажется, вся эта ситуация ее забавляла.
– Если правильно попросить, он сам тебе откроется, – сказала Линда таким тоном, будто открывала мне страшную тайну.
– Угу, или это будет означать, что в нем поселился полтергейст.
Не реагируя на мои язвительные подколы, она наклонилась к шкафчику почти вплотную, словно собиралась прикоснуться губами, а затем что-то неслышно прошептала, после чего отстранилась от него.
Она спокойно потянула за ручку, и дверца шкафчика легко открылась, без этого невыносимого скрипа, который постоянно преследовал меня столько лет и выводил из себя.
– Класс, – протянул я. – ты мастер разруливать проблемы с дверями. Теперь всякий раз, когда у меня возникнут с этим трудности, буду звать тебя на помощь.
– Обращайся, – мило улыбнулась девушка; она заглянула вовнутрь и скривила лицо в гримасе: – А я думала, в моем шкафчике настоящий бардак.
Я принялся складывать нужные тетради и учебники себе в сумку.
– Так вот, значит, чем ты занимаешься: общаешься с неодушевленными предметами.
– И не только, – ответила Линда таинственным голосом, а затем звонко рассмеялась. – С живыми интереснее, они более разговорчивы.
«Знала бы она Тайлера, возможно, изменила бы свое мнение», – усмешка тронула мои губы. Она это заметила.
– Что?
– Нет, ничего, так, кое-что вспомнил, – быстро отмахнулся я, переводя разговор на другую тему. – Ты уже выбрала, куда собираешься поступать? Я хотел на филологический.
– Да, я слышала, ты пишешь рассказы.
– Нет, уже не пишу. Как выяснилось, это было простым ребячеством. Сейчас я этим не занимаюсь, но я веду личный дневник... И пока что в нем ни одной записи.
Она засмеялась. Ей понравилась моя шутка?
– А ты?
– Веду ли я дневник?
– Нет, каковы твои мысли касательно будущего, куда ты собираешься?
– В Дарквуд, на медицинский. Хочу лечить животных.
– Круто, – сказал я. – Если нужно помогать зверушкам, я только обеими руками «за». Обожаю этих милых пушистых созданий.
– Да, это здорово, – согласилась она. – Ну так... – Линда замялась, словно в нерешительности, смахнула со лба прядь огненно-рыжих волнистых волос и потом выдохнула, – не хочешь сходить со мной в кафе? Попьем кофе... Или чай.
– Конечно. Люблю чай. И кофе... только не сейчас, давай чуть позже. Нужно еще кое-что сделать.
– Хорошо, – она кивнула. – Тогда увидимся. Береги себя, Дилан.
– Ты тоже.
Мы попрощались, и Линда ушла. Я задумчиво смотрел ей вслед; один раз она обернулась, и я, помахав ей рукой, второпях закрыл шкафчик, закинул сумку на плечо и, развернувшись, быстрыми шагами поплелся из школы.
На улице накрапывал дождь. Я накинул на голову капюшон и засунул руки поглубже в карманы джинсов. Сгустки мощных темно-серых масс грозно собирались в громыхавшем небе и тянулись к городу, словно гигантские киты.
Я завернул за угол и остановился возле небольшого магазинчика мистера Ранко. Он был закрыт, хотя обычно в это время дня двери были доброжелательно открыты для любого покупателя, а изнутри всегда доносилась тихая приятная мелодия кантри. Старик любил кантри – просто обожал, но больше этого он любил рассказывать и нахваливать исполнителей.
За витриной лавки был кромешный мрак, а на двери висела табличка «Закрыто».
«Может, отлучился куда?»
Это было неважно, ибо судьба вела меня совсем в другое место. Куда я меньше всего сейчас хотел попасть. Головная боль не прекращалась ни на минуту; она внедрилась в мой организм, стала со мной единым целым, управляла мной, отключала разум и пробуждала дикие инстинкты.
Шмыгнув носом, я направился в сторону злосчастной улицы. Двигался в ускоренном темпе, ибо время поджимало, а мне еще нужно было успеть дойти.
«Совсем скоро это пройдет»
Я послал его к черту и продолжил путь. Добрался до Мертвого Дома и уставился в его каменные глазницы, равнодушно созерцающие мир в его истинном сером, блеклом, полумертвом состоянии.
«Этому миру недолго осталось существовать»
Он смотрел на меня с каким-то холодным спокойствием, словно предрекал, к чему приведут все эти старания – к чьей-то смерти, вполне возможно, что моей. В горле образовался тяжелый ком, который я попытался сглотнуть. Когда-то здесь жили люди. Давным-давно, а может быть, пару лет назад. Дом должны были снести, в нем почти ничего не работает. Казалось, лампочки зажигались в зависимости от настроения дома.
По многоскатной крыше уныло стекала черная вода, дождь просачивался сквозь штукатурку. Я промок до нитки, но не торопился заходить внутрь. Медленно поднялся по лестнице и встал под навес террасы. Волосы прилипли ко лбу. Я не мог унять дрожь, но все-таки нашел в себе силы собраться и войти.
В прихожей было темно и прохладно. В глаза моментально бросились отталкивающие обои черно-белого цвета, вызывавшие открытую неприязнь и даже необъяснимую ненависть; они скрывали под собой нечто ужасающее, и я боялся узнать что.
Словно услышав, как я вошел, с задней комнаты стали доноситься характерные стоны, хрипы и протяжные мычания гостя. Там же я обнаружил и прямоугольный деревянный стол, а на нем почти неподвижно лежал мой гость – юноша моего возраста, крепко скованный веревками; я заранее установил крепления на руках и ногах, зафиксировал каждый палец – он не мог ничего поделать и болтался, почти как червяк на крючке.
Загорелась лампочка, озаряя помещение тусклым светом. Гость почувствовал, что он не один, и попробовал приподнять голову, чтобы рассмотреть меня получше.
– Кто здесь? – хрипло произнес он; сколько чувств вложил в эту простую и банальную фразу, не обремененную большим смыслом.
Я не ответил. Его это не устроило.
– Что вы от меня хотите? Вы слышите? Пожалуйста, отпустите меня домой. Я вас не знаю, никому ничего не скажу, только отпустите меня, прошу вас! Зачем я вам нужен!?
Я подошел к столу, и его глаза расширились. Он на секунду замолчал, вылупившись на меня как на одно из исключений природы, на которое не распространяются законы физики нашего мира.
– Дилан!? – воскликнул он надтреснутым голосом после короткой паузы. – Это правда ты? Господи... невероятно... Слава богу, что ты здесь! Слава богу... слава богу... я уж думал все... Давай, приятель, вытащи меня отсюда.
Я не сдвинулся с места и бровью не повел, продолжая стоять, мрачно глядя ему прямо в лицо, с каждой минутой меняющееся от кошмарной догадки, к которой приводил его крохотный мозг.
– Скорее, Дилан! Пока не появился тот псих! Если ты злишься, то сейчас не время, нужно отсюда бежать! Помоги мне, слышишь? Дилан, помоги мне...
– Здесь нет Дилана. Здесь только я и ты, Корман.
– Сейчас не время для тупых шуток, кретин! Освободи меня!
– Я похож на шутника?
Наступила минутная тишина.
– И с кем же я тогда разговариваю? – спросил он.
– Меня зовут Тайлер, – сказал я.
– Ты полоумный муд*к! – огрызнулся Корман; пыхтя от злости и обливаясь потом, он предпринял попытку приблизить свое лицо к моему, но веревки безжалостно впились в его плечи, от чего он издал беспомощный вопль. – Ты будешь в психушке! – зарычал Корман. – Развяжи меня, больной ублюдок! Развяжи меня!! Ты понимаешь, насколько ты встрял!? – он вдруг оскалился в улыбке, словно отчаянный самоубийца, находящийся на пороге могилы; для него уже все было предрешено, и он знал это, пускай и отрицал. – Ты же чокнутый муд*к! Тебя поджарят на электрическом стуле, поджарят твои долбаные мозги, сраный урод!!
Я медленно покачал головой и сам наклонился к его недоуменной, насмерть перепуганной роже. Он был вынужден заткнуть рот.
– Нет, – холодно сказал я. – Я буду жить вечно... а ты умрешь – это твоя реальность, Корман. Червяки не живут долго, они становятся едой для крупных рыб...
Помнил ли я, как убивал его? Да, подробно. Каждую деталь. Его взгляд навсегда сохранился в моей памяти. Я изощрялся над его плотью, как мог. Вырезал различные фигуры, знаки, пентаграммы, символы и слова, как на бумаге. Резал его, словно воспринимал не как живое существо, а как пластилин. Работал ответственно, аккуратно и кропотливо, словно мастер. Я собирался снять с него кожу. Вот только пластилин не орет так, будто его выворачивают наизнанку, будто ему дробят ноги, сверлят коленные чашечки или вырывают без анестезии больной зуб... а может быть, все вместе? Святой Паскаль, как человек способен выдержать подобное и остаться в здравом уме!? Впрочем, я вопил вместе с ним, внутренне. От вкуса крови у меня снесло крышу. Кровь текла из него, как вода; она забрызгала одежду, растеклась по всему столу и стала чем-то обычным. Подбежав к краю, она закапала на пол. Насколько же сильно он сопротивлялся смерти, неистово раздирая до крови и мяса запястья и лодыжки, только чтобы освободиться из-под грубых узлов. Честно признаться, я опасался, что он порвет веревки или развалит старый стол; он дергался, словно одержимый, пускал слюни, собственными усилиями сломал себе пару пальцев и, непроизвольно изогнувшись ногой, порвал на ней сухожилия. Комната утонула в пронзительном визге.
Корман рыдал и умолял меня прекратить, и я мысленно молил себя остановиться. Но наши мольбы остались без ответа. И я смирился. Но не наш подопечный. Слезы градом катились по его красным, соленым щекам; в свете лампочки лицо блестело от пота, бешеные, распухшие глаза сверкали, словно одичалые искры, дыхание было тяжелым и прерывистым. Он уже перешел на фальцет, когда я затронул главную часть его тела, приближаясь к финалу. Как будто обнажились его нервные пучки, которые я ожесточенно наматывал, как опытный Орфей, настраивающий струны своей лиры. Я думал, от такой боли он потеряет голос или сознание. Так оно и вышло. Вытекли последние слезинки. В скором времени он умер...
– Боже мой, боже мой... – повторял я, словно молитву. – Господи... боже... боже мой...
Едва волоча ногами, блуждал по комнате, а однажды, остановившись у зеркала, увидел в нем исхудалое и бледное, как покойник, существо с расширенными зрачками, мешками под глазами и совершенно потерянным, измученным взглядом. Как будто на грани обморока, я пытался осмыслить реальность, перед которой внезапно предстал. И кто бы он ни был – тот мертвец, уж больно похожий на меня, смотревший бесстрастным, пустым взором, как будто ждал приговора, – этот парень очень меня пугал.
– Это послужит тебе уроком, и ты поймешь, насколько ценна человеческая жизнь, – задвигались синие губы зеркального близнеца.
И я продолжил это безумие, вконец потеряв рассудок и сорвавшись, заорал на зеркало:
– Как это мне поможет!?
– За их жизнями ты начнешь ценить свою. Глядя на то, как они корчатся и умирают, увидев страх в их глазах и болезненную жажду, тебе откроется истинная тайна жизни.
– Нет... боже, нет... так нельзя... – зашептал я. – Это же просто бесчеловечно... зачем?..
– Ты не должен быть слабым. В таких делах главное решительность и воля. Жалко тебе или нет, но я хочу, чтобы ты отбросил все сомнения и слушался меня. Твоя жизнь на волоске, я пытаюсь сохранить ее всеми силами, но и ты должен к этому приложиться.
– К дьяволу такую жизнь! К черту все! И тебя тоже к черту!
Удивительно, но он был спокоен. Моя вспыльчивость никак на него не повлияла.
– Тебе надо остыть, – успокаивающе сказал он. – Отдохни.
Сознание покинуло меня в коридоре, в глазах помутнело. Меня стошнило, и я свалился на пол, подобно использованной мясной куче. Сновидения являлись сумбурными, не связанными ничем, как отдельные воспоминания; в центре всего находилась Аманда и ее очаровательная улыбка, смех... я тоже был счастлив.
Я отрубился на тридцать с лишним минут, а когда проснулся, прислонился спиной к стене и обхватил руками дрожащие колени. Головная боль прошла. Внутри была свобода, какая-то облачная легкость и простота, гораздо лучше, чем раньше. Напротив другой стены в точно таком же положении, как и я, сидел Тайлер, угрюмо смотревший на меня, как будто ждал, когда я снова начну его проклинать. Но мы очень долго молчали, прежде чем один из нас нарушил тишину.
– Тайлер, – вымолвил я тихо, – ты демон?
Он изобразил удивление.
– Разве ты видишь у меня рога или хвост?
– Нет, но и крыльев у тебя за спиной я тоже не вижу. Тогда кто ты?
– Некоторые вещи лучше оставлять неназванными, – уклончиво ответил он. – Я не всегда был таким. И дом этот я помню совсем другим. Полным красок, радости, смеха, горя и грусти. Неизменным оставалось лишь одно...
– И что же? – безучастно спросил я.
– Эти чертовы обои – черно-белые лилии.
– Если они тебе не нравятся, почему ты не снимешь их?
– В этом доме ничего нельзя исправить. Он всегда остается таким, какой есть.
– Он что – живой?
– Нет, – Тайлер покачал головой. – Наоборот. Здесь все мертво. И мы с тобой тоже мертвы. Но живее всех живых.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Жизнь определяется не по бьющемуся у тебя пульсу или частоте дыхания. Здоровый ты или нет – это не так важно. Важно то, что ты сделал и продолжаешь делать. Или ничего не делаешь... Знаешь, почему ты был несчастным?
– Заткнись.
– Ты не видел цели своего существования, не мог найти смысла. Чувствовал, что спускаешь все в никуда. Оно где-то рядом и уходит у тебя из-под носа. Ты был так подавлен, был готов лезть в петлю, лишь бы это поскорее закончилось, не правда ли? Хоть в этом у тебя остались силы. Дни являлись для тебя чем-то вроде временной петли, колеса Сансары и прочая хренотень. Ты был таким уставшим и ленивым, что даже не видел смысла ссать стоя...
– Вот это было лишнее, – сказал я.
– Да брось ты. Я же все про тебя знаю, кого тут обманывать?
– Ты ничего про меня не знаешь, – неуверенно попробовал я возразить.
– Я прекрасно знаю о тебе все, Дилан. Я освободил тебя! Показал цель, и ты вновь воспрянул духом. Может быть, не совсем так, как я это представлял, но это только начало. Ты втянешься...
Ключевые слова: Одержимость любовь убийство отчаяние смерть авторская история