Город за пеленой

В самом центре Тюмени, там, где одна из старейших городских магистралей упирается в коротенькую улочку с названием «Северная», в тени разлапистых тополей расположился тихий уголок, не имеющий на картах официального названия. Тем не менее, это место довольно хорошо известно среди горожан. Оно представляет собой широкий асфальтовый тротуар, пролегающий между обветшалым пятиэтажным зданием хрущевской постройки и густыми насаждениями, отделяющими его от оживленной дороги. Деревья создают характерный для этого переулка полумрак, который не рассеивается даже в самый солнечный день года. В здание врезаются широкие обшарпанные лестницы, возведённые в перестройку, которые ведут в квартирующиеся здесь третьесортные офисы с необычайно низкой посещаемостью. Между лестницами оборудован кирпичный бортик – идеальное место для полулегальной торговли. Каждый день, максимально плотно используя всю длину тротуара вплоть до торгового центра с незамысловатым названием «Рентал» и одноимённой автобусной остановки, здесь собираются люди торгующие антиквариатом. Список товаров, впрочем, особенно разнообразным назвать нельзя. В основном, это изданные в девяностые детективные и эротические романы с расклеившимися корешками, монеты разного периода, сохранности и номинала, старые, едва работающие механические устройства типа часов или заводных игрушек, ну и, конечно же, бюсты российских лидеров двадцатого века – чаще всего Ленина, реже Путина, ещё реже Сталина, а один раз был и вовсе эксклюзив с Николаем II. Именно здесь, в этом пахнущем сыростью и древностью переулке, всё и началось.

Не сказать, чтобы я был заядлым ценителем антиквариата, методично ищущим диковинки для своей коллекции, однако бродить по тенистому переулку и осматривать артефакты ушедшей эпохи мне нравится гораздо больше, нежели разглядывать витрины дорогих бутиков, забитые уродливым хламом, выдаваемым за эксклюзивные работы выдающихся мастеров. Сейчас уже не могу доподлинно вспомнить, что именно в тот день привело меня в центр города, помню лишь, что разрешив все насущные вопросы, перед тем, как отправиться домой, я решил прогуляться вдоль импровизированных торговых лавок закоулка антикваров.

День был на редкость жаркий, полуденный зной размягчил асфальт, дополняя душный летний воздух запахом плавящегося битума. Войдя под сень покрывающихся пухом тополей, я ощутил приятную прохладу, удовольствие от которой немного портил царящий здесь запах вечной затхлости и плесени. Народу было не много, меньше, чем торговых точек. Кто-то быстро проходил мимо, подобно пушечному ядру, летящему сквозь поле битвы, и не замечал ничего вокруг, кто-то замедлял шаг, чтобы успеть скользнуть взглядом по старому пионерскому значку или армейской поясной фляжке, а некоторые, подобно мне, осматривали экспонаты импровизированного музея тщательно и с большим интересом. Контингент продавцов, живущих подобным заработком, тоже достаточно разнообразен, однако в тот день я повстречал действительно необычного торговца. Он сидел чуть поодаль от остальных на непримечательном раскладном стуле, товары свои этот странный лавочник разложил на куске грубой ткани темно-грязного цвета, который растянул прямо на асфальте. Его необычная внешность сразу бросалась в глаза. Торговец был весьма преклонных лет, с тюркскими или даже монголоидными чертами лица и удивительно длинной, ухоженной бородой и усами. Растительность на лице, полностью поседевшая и от того поражающая своей белизной, скрывала сморщенное узкое лицо почти на половину, подчеркивая вытянутый, слегка крючковатый нос. Одет старик был в выцветший желто-зелёный халат с яркой красной вышивкой на нижних краях одеяния в виде свернувшейся в клубок змеи, кусающей себя за хвост. На голове красиво расшитая тюбетейка. Но больше всего поражал и завораживал взгляд его глубоких ярко-зелёных глаз. Я приблизился.

– Подходи, сынок! Погляди, что тут у меня есть, такого редкого товара больше ни у кого нет! Вещицы – бронзовый век! – приветливо заговорил он с восточным акцентом, голос его звучал чисто и молодо. Оторвав взгляд от продавца, я впервые обратил внимание на лежащий перед ним кусок материи. То, что я увидел, действительно скорее напоминало археологические находки, чем антиквариат. Здесь лежали покрытые окаменевшей ржавчиной наконечники стрел, какие-то крючки, гвозди или что-то подобное, черепки с насечками и даже расколовшийся по центру миниатюрный горшочек.
– Откуда всё это? – в недоумении спросил я, растерянно разглядывая экспозицию.
– Так, а это из-под Тукмана, деревеньки нашей. Около сотни километров отсюда, если по прямой. Приехали, понимаешь, к нам студенты ваши, вроде как копатели. Палаток около леса понатыкали, а потом давай в степи ямы бить да грязь через сито просеивать. Недельки две копали, по ночам пьянствовали, песни горлопанили. Потом вроде как, тьфу-тьфу, уехали. Чего получше выкопали, так с собой утащили, а вот эти штуки, – тут он указал на свои товары, – выбросили, значит, на помойку деревенскую. Ну, а я, значит, нашёл. Так рассудил, что не хорошо как-то, наши ведь предки вещички эти делали, давно видать дело было, свожу-ка, думаю, я это добро в Тюмень, тут народу много, умных всяких, глядишь кому и сгодится, а мне, значит, барыш будет.

Слушая его рассказ, я внимательно осматривал предметы на грязной ткани и к концу повествования окончательно убедился, что студенты-археологи не ошиблись. Большинство вещей из интригующей коллекции древностей, представляло собой предметы быта по большей части советского производства. То, что поначалу выглядело как наконечники стрел, при ближайшем рассмотрении оказывалось обломками ножей и ложек, крючки и гвозди были явно изготовлены на заводских станках, оставались, конечно, ещё черепки разбитой керамики, но и они доверия более не вызывали.
– Боюсь, отец, и здесь спросу на твоё добро не будет, – обратился я к торговцу после недолгой паузы, – новодел это всё, не архаика. Горшочек разве что вот этот. Так и тот расколот…
– А ежели была бы целая крынка, купил бы? – хитрым голосом спросил меня старик, прищурив зелёные глаза.
– Целую обязательно бы купил! – непринужденно бросил я и хотел было уже пойти дальше, как вдруг дед резко ухватил меня за рукав рубашки.
– Погоди-ка, – начал он приглушенно и немного ядовито, – есть у меня для тебя товар.
Старик повернулся, покопался в большом самодельном рюкзаке, который небрежно лежал около его ног, и достал оттуда крупный керамический сосуд. Предмет напоминал скорее кувшин или даже бутыль – пузатая нижняя часть в виде приплюснутой сферы к верху переходила в узкое и длинное горлышко. Примерно такую форму имеют бутылки из-под рома в фильмах про пиратов. Кувшин был явно глиняный и на вид действительно очень старый, горлышко вертикально пересекала одинокая маленькая трещина. Цвет бутыли можно было бы определить как тёмно-коричневый, никаких надписей или орнамента, просто покатые глиняные стенки. Пробка также отсутствовала, в горлышке виднелась закаменевшая глина или песок, по всей видимости, весь сосуд был заполнен этой субстанцией, а это, в свою очередь, указывало на то, что предмет действительно долгое время пролежал глубоко под землёй.
Изначально я рассчитывал отшутиться, поскольку ничего покупать не собирался, однако вид этого древнего сосуда завораживал. Мне чрезвычайно сильно захотелось взять его в руки, какое-то неясное и тревожащее чувство овладело мной.
– Позволь взглянуть, – начал было я, протягивая руку, но старик жестом дал понять, что в руки мне бутыль не даст.
– Э.. нет милок, сначала калым плати! – его усмешку никак нельзя было назвать доброжелательной.
– И сколько же ты хочешь за этот раритет? – спросил я, стараясь казаться непринуждённым.
– Так две тыщи и хочу! – бодро ответил пожилой торговец.
– Сколько?! Он у тебя чего, золотом набит?! Это же горшок обыкновенный, да ему красная цена пятьсот рублей! – Такой ценник немного сбил с меня завораживающий эффект древности и привёл в чувства.
– Ну, ладно! – нехотя согласился старик, хотя расстройства в его голосе не угадывалось. – Забирай за тыщу!
– Вот только из уважения к твоему возрасту, восемьсот, – сказал я и полез в карман за бумажником.
Далее странный продавец спорить не стал, он вообще больше не произнёс ни слова. Приняв деньги, он убрал их в складки своего халата, а затем бережно, обеими руками передал мне так взволновавшую меня керамическую бутыль, которая оказалась ожидаемо тяжелой.

В момент передачи, когда наши руки одновременно прикасались к сосуду, я испытал самое сильно дежавю в своей жизни. Мне отчётливо показалось, что я уже держал этот сосуд в руках, уже видел эти сморщенные потрескавшиеся руки, которые мне его подавали, узнавал их движения, шелест одежды, пронзительный зелёный взгляд...

Дома купленной диковинке я выделил место на книжной полке, рядом с пыльными фигурками слонов, привезёнными из Таиланда. Поначалу у меня имелось намерение показать приобретение профессионалам, с целью определения возраста сосуда и, соответственно, его рыночной стоимости. Однако времени на это все как-то не находилось, и я благополучно отложил свои планы в долгий ящик. Однако, спустя немногим более недели после покупки меня стали мучить эти сны…

Сейчас мне кажется, что отдельные мимолетные видения и неясные образы начали вторгаться в мои ночные грёзы с первого же дня пребывания сосуда в доме. Но они были слишком отрывочны, скомканы и размыты, чтобы я сумел связать их воедино. Однако постепенно, ночь за ночью, я видел всё более и более отчётливые видения, навязчиво преследовавшие меня в странных снах.

***

Во снах я видел город…

Древний город стоял на высоком мысу, с севера опоясанный полноводной рекой. Помимо этого он был обнесён несколькими рядами оборонительных укреплений – двумя насыпными валами, рвом между ними и высокими бревенчатыми стенами, нижнюю часть которых с внешней стороны обрамлял частокол. В самой высокой точке города, у северной стены, гордо возвышаясь над речным потоком, высилась огромная крепость – величественный восточный дворец с белоснежными стенами, на фронтонах которого виднелся замысловатый геометрический орнамент. Его квадратные окна, украшенные фигурными наличниками из зелёного камня, расположились высоко под куполообразной крышей.
Исполинские городские ворота были выполнены из массивных древесных стволов частично обитых медью и украшенных рисунками вставших друг напротив друга на дыбы лошадей.
В самом центре города, окруженное рядами больших богато украшенных юрт, высилось ещё одно каменное здание с небесно-голубыми стенами. Прямоугольное в основании, оно венчалось огромным приплюснутым куполом из блестящего отшлифованного материала. По четырем углам этой культовой постройки к небу вздымались тонкие башни, настолько высокие, что казалось, будто они упираются своими шпилями в низкие тяжёлые облака.
Между городскими воротами, центральным зданием и северным дворцом пролегала широкая дорога, вымощенная отборным булыжником. Вдоль западных стен тянулись строения из брёвен и сырцовых глиняных кирпичей, оборудованные под различные ремесленные мастерские. Из всех особенно выделялась просторная кузня, способная вместить не один десяток мастеров. В восточной части располагались длинные навесные конюшни и обветшалые, покосившиеся сараи, очевидно служившие пристанищем для караванов и странствующих купцов.
Улицы города образовывали ряды юрт, увенчанных конскими хвостами. Ближе к главным воротам небольшие юрты, сооружённые из типового серого войлока, формировали замысловатый лабиринт тропинок и проходов, рассечённый лишь центральной мостовой и накатанной дорогой к гостевым сараям. Однако к центру улицы становились ровнее, а юрты увеличивались в размерах. Здесь они напоминали скорее таинственные восточные шатры, украшенные шёлком, цветными тканями и коврами.

Первое время город из сна казался пустым. Подобно духу, я летах по оставленным улицам, не понимая, что делаю здесь, испытывая лишь щемящее чувство чего-то важного. Но вскоре я увидел людей. В большинстве своем это были суровые воины монгольского типа, одетые в красиво расшитые одежды с украшениями из меди, серебра и золота. Некоторые носили меховые островерхие шапки несмотря на тёплую погоду, другие оставались в кольчугах и не расставались с луком или копьём. Были в городе и торговцы. Недалеко от городских ворот ближе к восточной стене раскинулся большой оживлённый рынок, заполненный разнообразными товарами. На деревянных прилавках с навесами люди в диковинных одеждах продавали скатерти, халаты, меховые предметы одежды, цветные бусы, различного рода тазы, котлы и широкие блюда из меди и более дорогих материалов. В отдельной секции рынка обосновались оружейники, торговавшие саблями, луками, ножами и кинжалами, кольчужными доспехами и сбруей для лошадей. Здесь же расположились несколько торговцев невольниками. В продуктовой части рынка я впервые почувствовал запахи города. Здесь стоял сильный манящий запах свежеиспечённого хлеба, смешивающийся с ароматами неизвестных специй, мускуса, вина, уксуса, жареного мяса. В других частях города пахло конским навозом, кожаными изделиями, характерным запахом войлока и кострами.

В одну из ночей я осознал, что более не являюсь призраком для этого города. Я ходил по его улицам, совершая осмысленные действия – покупал вещи, чистил своего коня, слышал гортанную, изобилующую согласными речь окружающих. Мне нужно было вернуться в красивую расшитую пурпурными тканями юрту, где кто-то ждал меня. Внезапно я услышал пение, разносившееся по всему городу с вершины одной из башей, что обрамляли углы центрального здания. Голос певца звучал высоко, витиевато, растягивая очень важные слова на древнем священном языке. Повернувшись в сторону звука, я расстелил перед собой небольшой коврик, опустился на колени, приставил ладони к ушам, что-то проговорил, затем наклонился вперёд. В моей душе был мир, я проснулся, а чувство безмятежного покоя и внутренней тихой радости ещё долго оставалось со мной, пока суета рабочего дня не рассеяла его безвозвратно.

На следующую ночь я уже знал, что нахожусь в Чингиз-граде, городе гордых непокоренных воинов, древней столице большого ханства. Я родился и вырос здесь, мои предки преданно служили ханам Чингиз-града, так же преданно служил и я. За нашу службу мы имели много коней и имущества, большой дом, где меня ждала жена, что носила моего ребёнка. Но я не мог быть с ней, с тревогой в сердце я шел на военный совет…

В большом зале цитадели хана разведчик сообщал, что с запада в наши земли вторглась армия людей, именующих себя казаками. Они сплавляются по рекам на огромных лодках и захватывают поселения, подчиняя их власти далекого западного падишаха. Как рассказывал дозорный, отряды казаков малочисленны, однако они вооружены адскими пиками, производящими оглушительный грохот и метающими огонь и металл. Это ужасающее оружие пробивает насквозь кольчуги, пугает и дезориентирует лошадей, наводит суеверный страх на людей. Предводителем у казаков выступает грозный воин по имени Еремек. Он обладает исполинским ростом и неистовой силой, в бою его не может ранить ни сабля, ни стрела, поскольку его кожа подобна камню, и дополнительно укрыта золотыми пластинами. Сейчас, отряд Еремека направляется в сторону Чингиз-града и, без сомнения, прибудет сюда через несколько дней.

Тогда речь держал хан Чингиз-града Тайбуга, восседавший на атласных подушках в клубах дымящихся благовоний, и слова его печалили сердца собравшихся воинов. Хан говорил, что своими силами нам не отстоять город, что несмотря на крепкие стены, противник хитёр и владеет тактическим преимуществом. Чтобы отбить осаду, нам потребуется подкрепление, за которым было решено послать в новую столицу наших земель – Кашлык-град, что лежал в одном дне пути к северо-востоку. Скакуны из моего табуна считались самими скоростными среди прочих, и хан доверил мне миссию огромной важности. На дорогом пергаменте, он начертал послание верховному хану Куцуму, в котором просил поддержки и выражал огромную тревогу о судьбе Чингиз-града. Я поклялся честью своего рода и жизнью беременной жены, что лично доставлю послание в Кашлык-град уже к следующему закату.

Наутро мне надлежало выдвинуться в путь, однако ждать я не мог. Задание, превосходившее по своей важности всё, что мне до этого приходилось выполнять, тяготило мою душу и лишало покоя. Я решил ехать в тот же день, чтобы к утру грядущего прибыть к месту назначения. Простившись с женой, я хорошо накормил и напоил коня, спрятал свёрток с посланием в скрытый карман на груди, и, одновременно трепеща и ликуя от срочности, значимости и ответственности, верхом выдвинулся к главным воротам.
Проехав мимо рынка, я начал пробираться по узким запущенным улочкам района скотоводов, как вдруг у одной особенно грязной юрты увидел старика в красивом желто-зелёном одеянии, на нижних краях которого была красными нитями вышита змея кусающая себя за хвост, он махал мне руками явно подзывая к себе. Я приблизился.

– Бравый воин! – начал старик сходу звучным молодым голосом. – Вижу, путь тебя ждёт неблизкий, коня-то ты своего напоил, а о себе подумал ли? Купи вот питья в дорогу! Питьё знатное, ягодное, коли жажда настигнет тебя в степи, так будет чем её унять.
С этими словами старик протянул мне новенький пузатый глиняный сосуд с покатыми боками. Предложение старика было весьма резонным, но что-то сомнительное и пугающее было в нем самом. Тем не менее я решил принять его предложение и сделал знак подать мне сосуд.
– Девять дирхем, – с натянутой улыбкой объявил старик, протягивая мне свой товар.
Я наклонился в седле, чтобы обеими руками принять бутыль. Тут мне показалось, что у этого старца я уже что-то когда-то покупал. Его белоснежная борода, движения и ярко-зелёный взгляд показались мне отчётливо знакомыми.
Убрав бутыль в седельную сумку, я вытащил из кармана серебряную дирхему и бросил старику, отправив коня рысью.
– Недоплатил, сынок! – услышал я сзади его растерянный голос.
– В следующий раз доплачу! – презрительно бросил я ему в ответ.

Перед самыми воротами я услышал позади себя протяжный призыв муэдзина, разносившийся с одного из величественных минаретов. Но медлить было нельзя, решив принять на себя прегрешение и пропустить вечернюю молитву, я двинулся дальше. Выехав за пределы города, конь немедленно пустился в галоп. Дорога пролегала по степи, которая обагрилась красками заката. Через два часа активной скачки скакун стал уставать. На востоке показалась полоса деревьев, рядом с которой проходила тропа. Подъехав к границе леса, я остановил жеребца и решил сделать привал. На ночь останавливаться намерения не было, должен был передохнуть только конь, а я, сжигаемый гордостью и нетерпением, усталости не чувствовал. И тем не менее, пока мой скакун фыркал и отплёвывался после затяжного галопа, мне непреодолимо захотелось попробовать купленное питьё. Вынув бутыль, я открыл её и отхлебнул немного содержимого. Разбавленная смесь напоминала ягодный морс и оказалась восхитительной на вкус, здорово утоляла жажду и освежала, оставляя странноватое металлическое послевкусие. Отхлебнув ещё, я посмотрел на вспыхнувшие в небе звёзды, увидел яркую падающую звезду, затем услышал едва различимые звуки музыки, доносившиеся из леса…

С каждым глотком необычного питья, леденящая душу и манящая одновременно музыка усиливалась. Мелодия напоминала восточные мотивы, которые играли караванщики из далеких ханств на небольших духовых инструментах в виде пустых трубок с прорезанными отверстиями. Любопытство овладело мной. Я был опытным разведчиком и умел передвигаться по лесному ландшафту достаточно бесшумно, так что вознамерился, не привлекая к себе внимания, установить, кто издавал эти загадочные звуки.

Привязав коня и присоединив опустевшую бутыль к поясу, я двинулся вглубь леса. Мрачные заросли предстали передо мной в настораживающей тишине. Осторожно ступая, я продвинулся достаточно далеко, прежде чем за деревьями стал просматриваться мерцающий огонь. Приблизившись ещё, я смог разглядеть фигуры людей в странных серых облачениях, совершавших какой-то причудливый танец вокруг огромного изваяния, перед которым горел большой костёр. Движения танцующих, выглядевшие по-варварски чужеродными, дёрганными и неестественными, произвели на меня гнетущее впечатление. Зрелище было необычайным и зачаровывающим, вызывая при этом тревогу и чувство нарастающего страха. Продолжая подкрадываться, я разглядел, что изваяние перед костром было гораздо выше человеческого роста, оно изображало женщину с округлыми формами, держащую в одной руке копьё, а в другой маленького ребёнка. Но более всего поражало, что этот истукан был полностью изготовлен из золота! Музыка, казалось, исходила из чрева золотого идола. Происходящее смотрелось неописуемо странно и выводило из равновесия. Перед костром лежало девять настилов из хвойных веток, а на настилах восемь связанных пленников, одно место оставалось свободным. У подножья изваяния, на небольшом возвышении, блестел богато украшенный кинжал. У меня немедленно зародилась страшная догадка о сути наблюдаемого действа, надо было уходить. В этот момент я почувствовал скованность в ногах, попытался сделать шаг назад, но неудачно оступился и с хрустом повалился на сухие ветки. Сомневаться в том, что меня заметили, не приходилось. Нужно было бежать, но ноги одеревенели и перестали слушаться, словно парализованный, я махал руками, стараясь уцепиться за сучья ближайших стволов и попытаться подняться. «Чем опоил меня этот проклятый старик?!» – такая мысль поразила меня. Взглянув в сторону идола, я с ужасом убедился, что группа мрачных жрецов движется в мою сторону. Разъедающий страх и бессильная злоба овладели мной, сердце бешено заколотилось, музыка стала уже невыносимо громкой.

«Нужно спрятать послание, чужаки никогда не должны увидеть его…
Я подвёл своего хана, подвёл свой род, беременную жену и весь древний Чингиз-град. Ведь казаки уже подходят по реке и заряжают свои огненные пики. Из-за моего провала древний город падёт и обратиться в руины. Я не справился со своей миссией…»

В обречённой ярости я выкрикивал проклятия, в сторону приближающихся ко мне жутких силуэтов в серых балахонах. Глубокий ужас от смутного понимания, что они собираются сделать, смешивался с тяжелейшим отчаянием. Они подходили. Я почувствовал хватку на своих плечах, их руки были словно сталь – тверды и холодны, и их глаза… это не люди…

***

Я резко выпрямился в постели, издав низкий гортанный крик, переходящий в хрип. Сердце колотилось с такой силой и быстротой, что создавалось впечатление, будто в грудную клетку изнутри бьют молотком. Дышать удавалось с трудом, руки тряслись, сознание не фокусировалось. Чувства ужаса и отчаяния не отпускали ни на секунду. В немой ярости я вскочил на подкашивающиеся ноги и неуверенным шагом двинулся к книжной полке. Ударив по выключателю, я зажёг свет и злобно уставился на древний глиняный сосуд. При его виде я моментально почувствовал щемящую боль утраты, обиду и безысходность. Без особых колебаний я поднял сосуд над собой, и, вложив в движение весь спектр клокотавших во мне эмоций, что было силы, бросил его об пол. Глина раскололась на мелкие разлетевшиеся черепки, оставив на паркете кучку тёмно-желтого песка, в которой я отчётливо различил фрагменты истлевшего пергамента с едва различимой арабской вязью…