Мефистофель Иванович согласен

Возле желтого носа Мефистофеля Ивановича, восседавшего в старинном резном кресле, уже с минуту кружила муха. Но, увлеченный восхищенным рассказом Александра Сергеевича Пушкина, Мефистофель Иванович и не думал её прогонять.

Старался лишь не дышать ртом.

Пушкин кружился и потирал когтистые ладони, а нос Мефистофеля Ивановича танцевал в такт истерике, будто помаленьку хихикая. Закончив, наконец, рассказ о том, как в одном из снов Достоевского он так вопил, что к нему толпа с Невского повалила, Пушкин лучезарно застыл.

- Ай да Шурик! – широко улыбнулся Мефистофель Иванович и от души похлопал приятеля по плечу. – Молодец.

Глаза у Пушкина засияли, как отполированные коньяком.

Мефистофель Иванович и Александр Сергеевич культурно отдыхали по старой традиции в Зимнем Дворце – среди пышного, искрящегося великолепия Георгиевского Зала.

В огромные окна глядело, хмурясь, петербургское небо с лениво плывшими над Невой чернильными тучами. Очертания их растекались по оконным стеклам, залитым ливнем...

Мефистофель Иванович скучающе раскрыл фарфоровую тарелочку с лимонными полукругами, и, задумчиво глядя на дождливый Петербург, прикусил один.
- Бедолага Фёдор Михайлович! Сидит себе сейчас в своём девятнадцатом столетии, - морщился он, - курит и курит, думает и думает...
Опрокинув стопочку, скривился пуще, и давняя глубокая морщина разрезала пополам переносицу. Александр Сергеевич ловко играл тростью, вальяжно рассевшись и закинув ногу на другую
На столе – вольготно и непринужденно – расположилась нехитрая, наскучившая снедь: янтарные переливы икры, солнечные ананасы... Александр Сергеевич, как обычно, наедался ананасов, а позже жаловался на боли в языке и новые трещинки. Задумчиво глядя на Неву, он прошепелявил:

- Мне так лефко, будто я – вавдуфный пузырь в бокале фампанского...

Мефистофель Иванович усмехнулся и молча протянул Пушкину папироску.

- Фто-то ты, Иваныщ, нынще не такой какой-то.

- Будешь тут весёлый – из дома родного выгнали. Пришла какая-то тварь, ремонты, мол. А сам мне молотком по башке! – отвечал Мефистофель Иванович, поднимая котелок и демонстрируя испещренные бурыми пятнышками бинты. – Так-то, Шурик. Пролетарий – и тот меньший изувер.
- Суки! – кивнул головой Пушкин и закурил. Тишина воцарилась такая, что можно было слышать, о чем думают мухи.
Мефистофель Иванович вдруг взбесился, хотя и папироску Пушкину дал с надеждой на то, что он, наконец, замолчит и перестанет травить ему душу своим дурацким самодовольным счастьем. Теперь же ему казалось, что молчание это стало высшим проявлением траурного сочувствия.
«Фигляр в кресле решил поставить на мне крест. Трындец, мол, чёрту. Не дождётесь.»
- Если бы время назад на чуть-чуть!.. Хорошо мне там было, в Ленинграде… – скривился он, и протянул руку к огромной вазе с алыми маками. Схватив молодой стебель, он покосился на бутон и равнодушно разжал тонкие пальцы...

Цветок упал на ковёр как умерщвлённая молоденькая девушка.

- Погоди, Иваныч! – резво подпрыгнул в кресле Пушкин. – А что, ежели тебе уехать? Погулять где-нибудь в параллелях...

От воодушевления трость вздыбилась в его беленьких руках, глазки заблестели, а Мефистофель Иванович расхохотался так, что коньяк в рюмках дрогнул.

Обиженный Пушкин застучал тросточкой, не забывая назидательно кивать:

- Езжай, Иваныч. Развейся. Былого-то не вернёшь...

Из черного рукава он выудил советский паспорт.

- Так-с. Мефодий Иванович Чернцов, сорок восьмого года рождения, – отчеканил он, тыча пальчиком в строчки.

Чёрт опешил.

- Какая гадость!

Страницы, новехонькие и красивые, продолжали шелестеть:

- Живет в коммуналке на Подьяческой, ленинградский интеллигент.
- Из буржуев-с…
- Вдовец, – присвистнул Пушкин. – Придется на двадцать лет назад проехаться.
- А с женой-то чего случилось?
- Съел. Очень уж любил её...

Мефистофель Иванович брезгливо скривился: «Коммунальщина, развалюха с крысами и дворовой вонью, полудебильные соседи, общий сортир... Вместо ванной – душевой поддон. Ржавый. Не санируют… Грибковые инфекции! Вирусы...»

И пробасил:

- Тараканы... Та-ра-ка-ны! В кастрюлях!

- Да хоть пауканы. Тебе какая разница?

Сняв двумя пальцами со стены паука, Александр Сергеевич тут же проглотил его, резво и с аппетитом. Мефистофель Иванович отточенным, привычным движением выплеснул рюмку в пушкинский лоб.

- Три! – гаркнул облитый Пушкин.

- Сам три, – огрызнулся чёрт, глядя в упор.
Щёлкнули пушкинские пальцы.
- У него три!
Мефистофель Иванович в ужасе схватился за голову…
- Три! Высших! Образования! – гаркнул Пушкин, шлепнув красную книжицу на стол. Нос его съехал набок и затрещал, норовя отвалиться. – Алкоголик, тунеядец, маньяк, при том сказочно богат. Одним словом, потрясающая скотина.

Утирая рукавом мокрый подбородок, Пушкин аккуратно снял свой подмокший нос кремового цвета, опустил его в рюмку с коньяком. Приладил новый...

- Соглашайся, Иваныч!

Покосился на рюмку:

- Марципан в коньяке... Люблю марципановые носы. Воздух такой вкусный, надышаться не могу. Даже мочи в подворотнях не ощущаю. Я тебе с собой таких носов дам целый чемодан, чтоб ты не морщился... От этих ароматов. Ну соглашайся, Иваныч.

- Ладно, фиг с тобой, – устало махнул рукой Мефистофель Иванович. – Попробуем.
Обреченно наполнил рюмки. Выпили за Ленинград. Пили до вечера – резво, красиво, под звон хрусталя и тарелочек, графинов и рюмочек...
Белой ночью, летя над черной Невой, они увидели титаническую фигуру Императрицы Екатерины Великой. Сняв с Зимнего Дворца крышу, она рылась в нём, как роются старухи в шкафчиках с дорогим сердцу хламом. На макушку ей мягко садились пушистые седые тучи, походившие на старых и вялых котов...

У шпиля Адмиралтейства тревожно барахтался красный вертолёт. Провисев с минуту, он деловито улетел в сторону Петропавловки. Мефистофель Иванович успел заметить сбоку белые, трафаретные буквы «Телеграф».

Александр Сергеевич с улыбкой кивнул на Заячий остров:

- Опять болтают, спички.

Мефистофель Иванович ничего не сказал, лишь приложил ладонь к уху и чуть улыбнулся.

Ночь была уже на исходе, и чем стремительней светало, тем скверней делалось на сердце у Мефистофеля Ивановича. Пушкин улетел к себе на Мойку – тряхнуть стариной...

Мефистофель Иванович, освещенный белым солнцем, продолжал свой одинокий путь в ленинградское лето восемьдесят девятого года.

Полдень взорвался пушечным выстрелом с Петропавловки. По бульварам и проспектам ползли красные гробочки трамваев, по улицам плелись кожаные портфели и сетки авосек; во дворах, в окнах, на скамейках восседали бесчисленные газеты... Ленинград шагал в новый день.


Новость отредактировал Оляна - 8-11-2015, 12:59
8-11-2015, 13:59 by Ян ГомориПросмотров: 4 410Комментарии: 2
+7

Ключевые слова: Мефистофель Пушкин Эрмитаж Петербург путешествие авторская история

Другие, подобные истории:

Комментарии

#1 написал: Почетный святой
8 ноября 2015 17:09
0
Группа: V.I.P.
Репутация: (1757|0)
Публикаций: 24
Комментариев: 1 120
+. Похоже, в Ленинграде это традиция такая у интеллигенции - жён есть :)
   
#2 написал: Летяга
8 ноября 2015 18:37
0
Группа: Главные Редакторы
Репутация: (12426|-4)
Публикаций: 1 106
Комментариев: 9 712
Вкусно-то как написано!
Плюс!
                                 
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.