Дорожные истории. Ч.3 ЧЕРНЫЙ МЛАДЕНЕЦ
ММолчание, охватившее нас после повествования, прервал Виктор Михайлович: «А золото? Что с ним стало?» Мне пришлось пожать плечами, о судьбе золота бабушка не рассказывала, но жили эти эксплуататоры трудового класса всегда зажиточно. Товарища Михайлова же интересовало, каким образом служитель культа до сих пор морочил головы трудящимся массам, если его местонахождение известно сотрудникам НКВД.Дело в том, сказал я, что у шамана имеется мандат за подписью товарища Ленина. Ленина?! – глаза Михайлова чуть не вылезли из орбит. Да, в 1921 году он ездил по личному приглашению Надежды Константиновны Крупской в Москву к Ленину. Что ты городишь? – перебил меня Михайлов, который никак не мог смириться с тем, что враг и контра, служитель культа мог быть знаком с Вождем Революции. Откуда Крупская могла узнать о вашем так называемом шамане? Кипятился Михайлов. Мне пришлось рассказать, что, по слухам, шаман был близко знаком с Серго Орджоникидзе в бытность последнего в ссылке в Покровске. Именно Серго посоветовал Крупской обратиться к шаману Эсе Байбалу. Более того, возвращаясь обратно в 1922 году, часть пути шаман проделал в компании Нестора Каландаришвили. Он даже пытался остановить товарища Каландаришвили от пути в Якутск, предупреждая его о том, что он умрет, если не примет решения выждать время в Покровске, но Сибирский Дед не стал слушать советов шамана и продолжил свой путь навстречу смерти.
Прямо не шаман, а какой-то общественный деятель, — саркастически усмехнулся товарищ Михайлов.
- Вы зря недооцениваете роль шаманов в якутском социуме, товарищ Михайлов, - заметил, протирая очки, товарищ Решетников.
- Веками отсталый и забитый народ почитал их равными по могуществу айыы, божественным небожителям. Неграмотные люди не могли понять и объяснить причины природных стихий и катаклизмов, считая их проявлениями гнева богов. Однако, как человек, много лет изучающий феномен шаманизма, могу Вас уверить, что не всё так просто. Есть до сих пор явления, которые не находят научного объяснения. Вот, например, история, которая произошла в моем детстве, она произвела на меня огромное впечатление и подтолкнула к мысли научиться шаманским фокусам и самому стать шаманом.
Я был сыном улусного головы. В восемь лет меня отдали в ученики к попу Агафону, который вдалбливал мне в голову «Закон Божий», учил читать по «Псалтири» и нещадно сек розгами за шалости. Мой отец, человек строгих нравов, поощрял воспитание с физическим наказанием. Моя мать, женщина слабохарактерная, только и могла утирать мне слезы и тайком меня утешать. У нее был слабым не только характер, слабым у нее было и здоровье. Когда мне было десять лет, она серьезно заболела. Отец, несмотря на строгий нрав и жесткость, мать любил, и когда она заболела, он стал возить ее по докторам.
Лучшие врачи Якутска, Хабаровска и Иркутска пользовали мою мать, отец потратил целое состояние на то, чтобы ее вылечить, но эскулапы были бессильны ей помочь. Однажды, когда родители вернулись из очередной бесплодной поездки к еще одному светилу науки, к нам приехала мамина кормилица, которая заменила ей мать в детстве. Бабушка умерла родами, рожая нашу маму, после ее смерти дедушка женился на другой женщине, а маму отдал на воспитание кормилице. Дедушка щедро обеспечивал маму, благодаря его содержанию она росла в неге и достатке. Когда мама выросла, он выдал ее замуж за моего отца и уделил ей немалое приданое, а после его смерти она унаследовала половину его состояния. Кормилица, увидев свою воспитанницу, пришла в ужас. В тот же вечер, после того как мама ушла спать, а я играл у камелька новенькими оловянными солдатиками, которых привез мне отец, кормилица пришла к отцу и заявила, что ради спасения Аанныс, так звали мою мать, нужно обратиться к шаманам.
Дальше услышать разговор мне не удалось, отец заметил меня и отослал спать, но на следующий день в доме начались приготовления к приезду гостя. На мои расспросы кормилица мамы говорила, что она пригласила человека, который вылечит мою маму и она будет здорова. За обедом я спросил у отца, когда приедет доктор, которого пригласила кормилица мамы, на что отец вздрогнул и запретил мне говорить на эту тему. Он также велел слугам, чтобы они проследили, чтобы меня и рядом не было, когда приедет гость. Как мне удалось выяснить у конюха Басылая, гость должен был прибыть к 18 часам вечера. Недолго думая, я решил, что мне страсть как нужно увидеть доктора, который вылечит мою маму, а самое главное — увидеть маму здоровой первой. Сказано — сделано. Выждав момент, я прокрался в спальню матери.
С тех пор как она заболела, мама занимала отдельную спальню. В этой спальне, она называлась малой гостевой, стоял большой шкаф. В нем хранились зимняя верхняя одежда, шапки и унты. Еще я знал, что если спрятаться в шкафу, то можно сдвинуть изнутри на двери небольшую плашку и тогда можно в щель видеть большую часть комнаты и кровать. Пригревшись в теплых мехах, в ожидании чуда я заснул.
Разбудили меня шум голосов и шагов. Дверь распахнулась, и шум голосов стал громче. Вскоре в поле моего зрения появились люди – это были мой отец, мамина кормилица, высокий худой старик с длинными седыми волосами и два мальчика-близнеца, не старше меня, которые тащили большие кожаные мешки. Брошенные на пол мешки издали металлический звук. Старик подошел к кровати матери, взял ее за руку и как будто поцеловал ее. Затем он развернул руку ладонью к себе и пальцами провел по ее ладони. Затем он тихо что-то спросил у матери, та ответила ему также тихо. Старик жестом велел всем удалиться.
Когда вышедшие последними мальчики закрыли дверь, старик взял олоппос (табуретку) и сел у изножья кровати. Он долго сидел без движения, закрыв глаза, мне казалось, что он уснул. Затем, встав, он вышел из комнаты, было слышно, что он отдавал какие-то распоряжения. Затем он вернулся в комнату, но не один, а со своими помощниками. Закрыв дверь, старик снял с себя всю одежду, кроме исподней рубахи. Пока старик раздевался, мальчики развязали один из мешков и, достав из него, подали старику одежду. Сперва старик надел штаны, на них не было ремня, они подвязывались длинными завязками. Затем он обулся в кожаные сапоги – ичиги.
Они были украшены металлическими побрякушками, которые издавали мелодичный звон, пока старик натягивал их. Затем ему подали кафтан, длинный почти в пол, на нем также не было ни одной пуговицы. Кафтан так же, как и штаны, опоясывала длинная веревка. Весь подол кафтана и рукава были покрыты металлическими побрякушками, которые слабо поблескивали в неверном свете огня из очага. На голову старик водрузил рогатую шапку, спереди на лицо старика с шапки свисало множество веревочек, на которых были нанизаны бусинки разных форм, цветов и количества. Эта странная занавеска почти полностью скрывала лицо старика.
Закончив облачаться, старик сел, подогнув ноги, у очага и снова замер, как давеча у изножья кровати моей матери. Старик сидел молча, так же молча поодаль от него стояли мальчики. В этот раз тишина продлилась недолго. В коридоре послышалось мычание и топот. Двери спальни распахнулись, и два батрака ввели в комнату матери черную телочку Харачану. Это была моя любимица. Ей не было и месяца. Батраки отдали веревки, накинутые на шею теленка, мальчикам и вышли, затворив двери. Когда двери закрылись, старик встал и подошел к Харачане. Он наклонился к ней и загородил спиной ее, я не увидел, что там произошло, только слышал, как захрипела Харачана, старик какое-то время постоял, согнувшись над Харачаной, а когда он отошел, в руке у него была большая чаша, наполненная темной вязкой жидкостью. Ее запах я сразу узнал, так пахла свежая кровь, когда забивали скот на зиму. Бедная моя телочка лежала на полу в агонии, слезы наполнили мои глаза, но расплакаться я не успел.
Старик вытащил откуда-то из складок одежды вещь, которая напомнила мне кропило, которым отец Агафон окроплял нас водой в церкви на Крещение и престольный праздник. Но у отца Агафона ручка кропила была позолочена и украшена крестом, а у старика на конце ручки была вырезана чья-то оскалившаяся морда с клыками. Сама кисть была темная, а не светлая, как у отца Агафона. Старик что-то монотонно читал и, окуная кропило в чашу с кровью, кропил ею стены и кровать с лежащей на ней матерью. Когда кровь в чаше закончилась, он отложил ее в сторону.
Достал из мешка шкатулку, открыл ее и подошел к матери, подставив шкатулку под руку матери, он полоснул ножом по ее руке, кровь потекла слабой струйкой в шкатулку. Выждав немного, старик зажал рану мхом и замотал тряпкой руку матери. Шкатулку он поставил у очага.
Закончив с приготовлениями, он обернулся к мальчикам и дал им знак. Они подошли к кровати и привязали руки и ноги моей мамы к изголовью и изножью кровати. Затем они вернулись на свое место и стали раздеваться. Мое недоумение по поводу того, зачем эти гадкие мальчики привязали мою маму к кровати, сменилось изумлением, потому что вся нижняя часть тела их была покрыта белой шерстью. Старик, не обращая внимания на внешний вид своих помощников, тем временем достал бубен и колотушку.
Немного постояв, он негромко запел. Сперва он просто пел речитативом, язык его песни был одновременно и похож, и не похож на человеческий. Мелодия песни зачаровывала, громкость пения постепенно нарастала. Шаман раскачивался из стороны в сторону, стук его колотушки становился всё громче, пение всё звонче. Вскоре пение и грохот бубна слились в единый вибрирующий звук. Вибрация этого звука наполняла всё вокруг. Казалось, этот звук не исходит от шамана, казалось, что он рождается внутри меня. Не просто внутри меня. Казалось, что каждый мой орган рождает свой звук, и, сливаясь внутри, они создавали особую вибрацию, даже шубы рождали свою мощную вибрацию, я буквально ощущал кожей вибрацию каждого из сотен тысяч волосков висящих рядом шуб, шапок и меховых сапог.
От внимания к звукам меня отвлек вскрик моей матери. Я увидел, что она изогнулась. Речитатив звуков старика изменился. Казалось, он с кем-то разговаривает, убеждает его и упрашивает. Мать по-прежнему извивалась, руки и ноги у нее изгибались под немыслимыми углами, она хрипела и стонала. Снова речитатив старика изменился. Теперь звуки звучали угрожающе, воинственно. Удары колотушки замедлились и стали глуше. Мальчики, которые до этого стояли как зачарованные, совершенно не шевелясь, побежали к кровати. С каждым шагом они уменьшались в размерах и когда подбежали к кровати, то превратились в двух крохотных горностаев. Горностаи ловко взобрались на кровать и бросились под подол рубахи матери. В ту же секунду мать громко закричала. Я надеялся, что отец ворвется в комнату и остановит всё, но мама напрасно кричала, дверь оставалась закрытой. Не успел затихнуть отголосок крика моей матери, как у нее вздулся живот.
Рубаха не выдержала и треснула, явив миру живот моей мамы, раздувшийся, как стог сена. Кожа, натягиваясь, вздымалась в некоторых местах, как будто кто-то там внутри вел борьбу не на жизнь, а на смерть. Мама орала благим матом, шаман всё сильнее и быстрее стучал в бубен. Мне показалось, что прошла вечность. Наконец мама вскрикнула и затихла, живот ее опал. Потом она снова вскрикнула, раздвинула ноги и закричала, тут же комнату наполнила вонь, такая вонь была, когда несколько лет назад скот в улусе поразила сотуун (сибирская язва), спасения от которой не было, и практически весь скот был заколот и брошен в скотомогильник, который всё лето источал ужасные миазмы.
Источником вони оказалось странное существо, черный, как ночь, младенец. Безобразный до ужаса, он медленно сполз с кровати. В одной руке он тащил задушенного горностая. Второй горностай, шкурка которого была вся в крови и черной слизи, следовал на отдалении за чудищем и скалил зубы при каждом движении мерзкого существа. Существо, поводя носом, двигалось в сторону очага, где стояла раскрытая шкатулка. Дойдя до шкатулки, оно наклонилось к ней и, принюхиваясь, наклонилось, сначала в шкатулке исчезла голова, потом руки и плечи, а затем и ноги кошмарного чудовища, вместе с собой оно унесло и мертвого горностая. Как только существо исчезло в шкатулке, как оставшийся горностай одним прыжком захлопнул шкатулку и уселся на ней, вылизывая себя. Незаметно стих бубен, воцарилась тишина, которую нарушал только треск огня.
Затем тишину разрушил стон матери. Шаман уже стоял у кровати. Он развязал руки и ноги матери. Завернул ее в одеяло и вынес в коридор. Вернулся он один. Медленно он сел на олоппос, закурил трубку. Раздался шорох, это мальчик-горностай уже одетый, стоял с мешком, в котором уже скрылись бубен и колотушка. Шаман стал разоблачаться. Мальчик неторопливо складывал вещи обратно в мешок. Одевшись, старик указал молча на тушу Харчаны, которая по-прежнему лежала в изножье кровати. Мальчик кивнул и вышел с мешком, когда он вернулся, то с ним пришли два батрака которые быстро подхватили тушу телки и вынесли ее из комнаты. Мальчик подхватил второй мешок и вопросительно взглянул на старика. Шаман отрицательно покачал головой, и мальчик ушел с мешком.
Старик подошел к шкафу, я машинально отпрянул. Он не открыл двери шкафа, но я слышал каждое слово, которое он говорил. Он велел мне, как только закроется за ним дверь, покинуть это место. Не только комнату, но и дом, даже наслег, в котором я жил. Я должен был уехать за реку, в Якутск, а может, даже дальше, и никогда не возвращаться в родной дом, не встречаться с матерью. Он говорил, что, когда придут времена великих потрясений, я должен буду выбрать тех, кто поднимет красное знамя, под которым я найду свое счастье. Шаман предрек мне долгую и счастливую жизнь, если я смогу сдержаться и никогда не возвращусь в свой дом и не увижусь с матерью, которую я так любил...
Здесь голос рассказчика дрогнул, и Решетников замолчал. Михайлов, не выдержав молчания, спросил: «И что же Вы?» Решетников усмехнулся: «Как видите, жив-здоров и даже счастлив. Едва шаман и его спутник уехали, как отец посадил меня в сани, и возчик Айаан увез меня в соседний наслег, к дяде по линии отца. На следующий день меня навестил отец, он привез мои вещи и сказал, что мне нужно уехать далеко от дома, там есть училище, где я буду учиться следующие десять лет, что на каникулы мне приезжать не нужно, я смогу проводить их за границей, он расписывал мне прелести заграничной жизни и предрекал большое будущее, если я буду усердно заниматься. Я хотел поделиться увиденным с отцом, но он больно сжал мне плечи и сказал, что о том, что я видел, я не должен делиться ни с кем и никогда, особенно с ним. Я уехал в Санкт-Петербург, окончил Императорское училище правоведения, женился, занялся научной деятельностью. Горячо поддержал революцию, стал членом ВКП(б), познакомился с Емельяном Михайловичем, который и посоветовал мне вернуться на малую родину, устанавливать советскую власть и помогать становлению новой красной интеллигенции. А Ваша мать?» Мама умерла через пятнадцать лет после лечения. Я так больше ни разу и не видел ее.
«А Вы что скажете, Виктор Михайлович?» — спросил Михайлов у товарища Данилова...
Новость отредактировал Летяга - 9-11-2024, 10:19
Причина: Стилистика автора сохранена
Ключевые слова: Шаман камлание жертва болезнь исцеление Чудовище авторская история