Бойня
Бойня
Госпиталь располагался в старой помещичьей усадьбе.
Хоть и здание было дореволюционной постройки, сохранилось в нем почти все: величественные мраморные колонны, тротуар из жёлтого кирпича, даже кое-где торчали остатки скульптур. Вокруг рос сад с большими вековыми соснами, посажеными в ряд.
Помещения внутренние были с высокими потолками, стены и потолок побелены известкой. В каждой комнате, а теперь уже палате, стояли в ряд металлические кровати со скрипучими пружинами. Раненых и больных было много, и поэтому кровати находились и в коридорах.
Была середина августа 1942 год. Погода была жаркая и солнечная. Ходячие больные проводили много времени на улице. Кто-то прогуливался меж высоких сосен, кто-то сидел на лавках, наслаждаясь летним солнцем.
Меня зовут Варя. Или Варвара, кому как. Мне было 17 лет, когда началась война. Когда началась жизнь, разделившая все на До и После.
До войны я училась, но не успела закончить училище. Моего отца и двоих братьев призвали на фронт.
Я осталась одна.
Лето 1942 года прошло через наши сердца очень тяжело. Окружение и разгром наших войск под Харьковом, сильно пополнившие количество наших пленных в Германии, навели большое на всех уныние. Новое наступление немцев до Волги, до Сталинграда, очень тяжело всеми переживалось. Смертность населения, особенно усиленная в весенние месяцы, несмотря на некоторое улучшение питания, как результат дистрофии, а также гибель людей от авиабомб и артиллерийских обстрелов ощутили все.
Как и многие мои подруги, с начала войны, закончив курсы медсестер, я отправилась на фронт. Попала по распределению в этот временный военный госпиталь. Место было красивое и спокойное. Раненые поступали почти каждый день, и врачи, бывало, не спали по двое суток, как и медсестры. Кто-то выздоравливал и уходил обратно на передовую, кого-то комиссовали по состоянию здоровья, а кто-то умирал. Медикаментов и бинтов катастрофически не хватало.
Первые два дня медицинские работники еще выдерживали, но на третьи сутки уже валились с ног. Им давали по 100 грамм разведенного спирта и посылали часа на три спать, хотя приемный покой завален был ранеными, нуждающимися в срочнейших операциях. Иначе они начинали плохо, полусонно оперировать. Женщины, проявляя стойкость, держались на ногах крепче. Они не только во много раз лучше мужчин переносили тяготы войны, гораздо реже погибали от дистрофии, но и работали, не жалуясь на усталость, и четко выполняя свои обязанности. Это труд был слишком мучителен и утомителен. Все время требовалось тяжелейшее сочетание физической работы с умственной, нравственных человеческих переживаний с четкостью сухой работы хирурга.
Но все мы люди в любое время, и на войне, и в мирной жизни. Бывало, что солдатики и медперсонал крутили романы. И меня не обошла эта участь.
В госпитале в меня влюбился молодой лейтенант. Это был худощавый, двадцати семи лет мужчина со светлыми волосами и бледно голубыми глазами. Что-то было в нем отталкивающее. То ли холодные, с презрительным прищуром, глаза смотрящих на всех свысока, то ли циничная улыбка.
Поступил он с ранением в правую руку, контузией и лёгким ранением в голову. Раны были не тяжёлые, и больной быстро шел на поправку. К его сожалению, я не ответила на его настойчивые ухаживания. Он замкнулся в себе, и только издали с плохо скрываемой злобой посматривал на меня. Я старалась лишний раз с ним не пересекаться.
Так как медиков не хватало, дали мне ещё одну палату - ухаживать за ранеными. В этой палате я познакомилась с молодым рядовым. Он уже 2 недели находился в госпитале, ранение было не легким, но уже начинал вставать с постели.
Это был сероглазый высокий блондин по имени Алексей. Несмотря на тяжелые ранения, был он веселым, жизнерадостным парнем. И случилась у нас любовь с первого взгляда. Причем взаимная. Алексей ласково называл меня Варенькой и жалел, что скоро уедет на фронт. Продлилась наша любовь около трех недель, когда по какой-то причине, о которой я узнала позднее, мой любимый был выписан раньше.
Мы стояли с ним на крыльце госпиталя, обнявшись, прощались. Он ласково говорил со мной, обещая вернуться. Я уткнулись лицом в его шею, стараясь не плакать. Лоб колола его лёгкая щетина. Прикусив губу, я вдыхала запах его гимнастерки, пропахшей дымом и потом, и не хотела верить в то, что судьба, имя которой Война, разлучает нас. Хотя война нас и познакомила. Я как будто чувствовала, что больше не увижу своего любимого. Только встретившись, мы уже расстаёмся.... Но прощание закончилось, мой любимый запрыгнул в газик и уехал, помахав мне на прощанье рукой.
Я заплакала, дав волю слезам, и уселась на каменные ступени госпиталя. Отчаяние накрывало меня с головой и, чтобы не разрываться в голос, кусала губы, крепко сжав кулаки.
- Что плачешь? - за спиной стоял лейтенант и недобро ухмылялся мне.
Я с досадой отвернулась, ничего не сказав.
Но он не собирался оставлять меня наедине со своим горем.
- Ты зря так со мной, - лейтенант присел на ступени рядом со мной: - Он не вернётся к тебе. Хочешь знать, куда он направлен?
Я, молча, с ужасом смотрела в его злые довольные глаза.
- На защиту города Сталинграда. Я очень надеюсь, что он там останется.
Я охнула, прижав руки к груди. Дыхание перехватило. Слезы потекли с новой силой.
Довольно улыбаясь, лейтенант сказал, как плюнул:
- Мне не достанешься, но и ему тоже, - и ушел в госпиталь.
Свет померк в моих глазах.
В тот же я решилась просить у командования направления в Сталинград. С горем пополам, после долгих уговоров я была командирована на передовую.
*****
Ехала я на санитарном поезде вместе с солдатами, которые поправились после лечения в госпитале и теперь добирались до своих частей.
Пейзаж за окном менялся с каждым километром, небо было уже не таким светлым, солнце не таким ярким. Наш состав на стоянках обгоняли поезда с военной техникой и новобранцами. Все чаще попадались места боя, испещренные воронками от снарядов, выжженной травой и деревьями. В воздухе витал запах гари. Вся картина заставляла содрогаться и навевала плохие думы. Мне казалось, что наш состав не доедет до места дислокации, что пролетевшие самолёты сбросят бомбы.
Я сидела все свободное время у окна и с нетерпением ждала конца пути. Пейзаж за окном становился все мрачнее.
Через два дня состав применил резкое торможение.
Было ранее утро. Я проснулась от сильного толчка и звуков ближнего боя. Свистели пули, рвались гранаты, раздавались крики о помощи. Пока я одевалась, стрельба стихла. Слышны были только одиночные выстрелы вдалеке. Небо заволокло черными тучами, как дымом. Накинув на плечо санитарную сумку, я кинулась к выходу, но в дверях замешкалась - в вагоне никого не было. Но все-таки я добежала до дверей и спустилась по ступенькам на землю.
То, что предстало перед моими глазами, мне всю жизнь будет сниться в кошмарах.
С обеих сторон железной дороги торчали сожжённые стволы деревьев, в воздухе плыл дым, и было тяжело дышать. Но не это привело меня в состояние шока.
Передо мной раскинулось поле трупов. Сотни искалеченных, разорванных тел солдат. Кругом было месиво из тел. Их застывшие и безжизненные глаза смотрели в пустоту. Стрельбы и криков больше не было слышно.
Было тихо.
Нет, не так.
Вокруг стояла мертвая тишина.
Она звенела в ушах и переходила в свистящий гул в голове. На негнущийся ногах я пошла вперёд, надеясь увидеть живых. Свободного пространства между тел было так мало, что я оступилась на негнущихся, ослабевших ногах, и упала на трупы.
Шок неожиданно прошел, и я закричала, забилась в истерике, громко рыдая, поняв, что на этом мертвом поле я была единственной живой и помочь уже никому не могла. Я ползала на четвереньках по месиву из разорванных тел и крови и понимала, что, если я не выберусь, я сойду с ума. Но сил подняться из размоченной кровью земли у меня не было. Куда бы я не повернулась, я видела застывшие в ужасе, мертвые лица молодых солдат. Платок сполз с головы, и поседевшие пряди длинных волос упали в грязь. Я ползала и уже не рыдала, а выла безумным голосом, когда меня окликнул мужской голос. Сильные руки обхватили за талию и, рывком подняв, вынесли на твердую почву.
Подняв голову, я увидела перед собой своего любимого, своего Алексея, целого и невредимого.
От неожиданности и перенесенного шока я могла только мычать.
- Ты должна вернуться обратно, - сказал он глухо.
Я смотрела в его глаза и не могла поверить, что он здесь. Что вижу его.
С трудом, заикаясь, я спросила:
- Как ты здесь оказался?
- Я не добрался до места, я останусь здесь…. А тебе надо вернуться…
Я взяла его руки в свои, они были холодные.
- Как останешься? А я? Я не понимаю? Я никуда без тебя не уйду!
Алексей опустил голову и глухо, как будто издалека, произнёс:
- Мы все здесь останемся. А тебе я не дал проснуться, поэтому ты и жива. Возвращайся к составу. Машинист жив, без сознания только. Очнется, уезжайте обратно. Скоро сюда придут. Вас здесь не должно быть.
- Кто придёт? Немцы? Почему ты не идёшь со мной? Ты ведь живой! – голова шла кругом, я ничего не понимала и не хотела понимать.
- Я уже умер. Вернулся тебе помочь, – и он закричал. - Уходи! Ты не одна!
После этих слов Алексей стал растворяться в воздухе, но всё твердил: "Уходи, прошу, уходи".
Я очнулась, как от наваждения, свист в ушах прошел, и побежала, спотыкаясь и падая, к паровозу.
Забравшись в кабину машиниста, дяди Вани, я обнаружила его лежащим на полу. Голова была в крови. При беглом осмотре нашла шишку и рассечённую рану на голове. Очевидно, он упал, ударился головой и потерял сознание. Быстро привела его в чувство, перевязала.
Мы тронулись в обратном направлении, двигаясь назад. Дядя Ваня молчал всю дорогу, прятал от меня глаза. И я не спрашивала. Я не хотела в тот момент ничего знать. После увиденной бойни я не могла говорить и не хотела. Было одно желание - громко выть, кричать. Но я молчала.
Дядя Ваня не выдержал.
Сказал глухо:
- Не немцы это…
Я с немым вопросом уставилась на машиниста.
- Можешь не поверить мне, девочка. Там не немцы были. Не могли они так изувечить солдатиков! Не могли их рвать руками. Понимаешь?
Он замолчал. В глазах машиниста был страх. Собрав волю, он продолжил:
- Я издалека увидел, солдаты мечутся, в кого-то стреляют. Думал немцы. Или еще кто. Резко остановился. С нашего состава солдатики выбежали, побежали на помощь. А там неприятель-то не человек. Большие, безволосые существа какие-то. На четырех ногах ходят. Они раскидывали солдат, как косой косили. Состав опрокинутый видела? Нет? Так это они, скорее всего, опрокинули. Один заглянул ко мне в кабину. Жуткая, страшная морда. Вся в крови. Глаза без зрачков, белые. Носа нет. Зубы как ножи торчат, на передних ногах или руках, черт знает, что у него там, длинные когти. А росту большого, думаю, раз ко мне в кабину заглянул. Стыдно, но я в обморок грохнулся при виде этого страшилища. А то так же бы сожрали эти твари. А может, сытые уже были. Вот так вот, девонька. Кому расскажу, не поверят.
Он замолчал. По моим щекам текли слезы. В голове была пустота.
*****
На разворотном треугольнике мы развернулись, и состав пошёл локомотивом вперед. На первой же станции мы остановились. Дядя Ваня ушел на вокзал. Я вышла прогуляться и привести свои мысли в порядок. Но от пережитого стресса на перроне потеряла сознание.
Когда я очнулась, то обнаружила себя лежащей в постели с белыми, чистыми простынями. При осмотре места поняла, что нахожусь в больнице. В маленькой палате я была одна. В палату зашла медсестра. Увидев, что я пришла в себя, она убежала за доктором.
В палату вошёл доктор. Это был пожилой, небольшого роста человек, в больших роговых очках.
- Ну, вот мы и очнулись. Напугала всех. Долго спала.
- Сколько? – голос свой не узнала. Был скрипучим и глухим. Хотелось пить.
- Вон, стакан воды на тумбочке. Попей, - кивнул в сторону тумбочки врач.
Я послушно попила воды. Стало легче.
- Три недели разбудить не могли. Металась, стонала. Теперь на поправку пойдёшь.
- Что со мной было? Почему так долго спала? - я была в шоке от услышанного.
- Стресс, очевидно. Очень впечатлительная вы, барышня. Не надо вам на войну.
Я промолчала.
Еще неделю пролежав в госпитале, меня выписали. Перед выпиской врач осмотрел меня, и обнаружилось, что я беременна. Вот о чем говорил Алексей, говоря, что я не одна.
Все то, чему я была свидетелем, я рассказала в НКВД. С меня взяли подписку о неразглашении и комиссовали по месту жительства в связи с моим положением. Я пыталась узнать судьбу машиниста, но мне этого не удалось. В локомотиве я ехала одна. Кто мне помог и вывез из ада бойни, я так и не узнала. Сотрудник НКВД удивлённо пожимал плечами, говоря, что никто кроме меня из локомотива не выходил. Так говорят свидетели, бывшие на вокзале, когда прибыл состав.
Я приехала домой. Весной у меня родился сын, которого я назвала Иваном.
Когда закончилась война, домой вернулись братья. Но отец не вернулся. В 1943 на него пришла похоронка. Пал смертью храбрых, похоронен под городом Ленинградом.
Замуж я так и не вышла. Сын вырос и, закончив школу, отучившись в железнодорожном техникуме, работает машинистом на товарном поезде.
Может, это он меня спас тогда, в далёком 1942 году. Кто знает, может мой сын пришел из будущего, чтобы спасти меня.
Новость отредактировал Estellan - 24-05-2021, 18:57
Причина: Стилистика автора сохранена.
Ключевые слова: Великая Отечественная война железная дорога поезд авторская история