Последний охотник

От Везеля до Меерсбурга три сотни миль, и я был на полпути, как из леса на дорогу выскочил какой-то обезумевший зверь, испугав мою кобылу. Всё случилось в одно мгновение, а после я очнулся, лежавшим навзничь, под раскидистым ясенем. В лесу заметно стемнело, и я в который раз пожалел, что отказался переждать ночь в придорожном трактире. Верно, сам Дьявол, будь проклято его имя, надоумил меня искать иное пристанище и, как это обычно заведено у всякой нечисти, оставил ни с чем. К тому же я лишился лошади. Костюм мой был изорван и запачкан грязью; ладони кровоточили, а правую ногу обжигала нестерпимая боль. Стиснув зубы, я сумел подняться, но идти удавалось с трудом. Да и куда теперь? Прежняя дорога растворилась в густой траве; со всех сторон плотной стеной обступали деревья, и тишину вокруг нарушал только стрёкот какой-то припозднившейся птицы и шелест ветра в листве.

Хромая, спотыкаясь и видя едва ли дальше вытянутой руки, я продирался наугад. Как вдруг до слуха донёсся протяжный вой. Он шёл издалека, но, объятый страхом, разум уже принялся пророчить мне встречу с голодным зверьём. Низко нависшие ветви яростно били в лицо, а вместо выбранного пути лес беспрестанно чинил преграды дикого терна. Желал ли он мне оступиться? Или напротив, предостерегал от опасности? Бог весть. Но чрез некоторое время моего бесцельного движения во тьме, в воздухе ясно почуялась дымная горечь. Хижина в этой глуши вряд ли притаилась, а вот охотники или дровосеки вполне могли устроить ночлег у костра.

Эта отчаянная надежда крепла во мне с каждым шагом, но едва рванув пред собой иссохшие заросли, в ожидании увидеть каких-нибудь задремавших крестьян, я чуть было не решил, что всё же оставил разум под тем треклятым ясенем. Покуда сейчас, впереди, окружённый оврагом высохшего рва, на узком отвесном холме, возвышался… замок. Ломаный силуэт острых крыш; камни, в ночной мгле кажущиеся угольно-чёрными. Что бы уместится на этом клочке земли, он был выращен вверх, подобно исполинским деревьям вокруг. Но вместо ветвистых крон, верхние этажи сжимались в ступенчатые фронтоны, а костром, на который я уповал, оказалась тонкая струйка дыма, выползавшая из дымохода главной башни; в окнах был свет.

Миновав не запертые ворота и заросший, мощёный булыжником двор, я подошёл к кованой двери и постучал. Никто не ответил. Я ударил ещё пару раз уже, было, решив, что этот дремучий угол так и не отзовётся, как по ту сторону лязгнул засов. Освещаемое кривым огарком, в тёмном проёме возникло лицо старика. Насупленные брови, тяжёлый взгляд, думается, он был не очень-то рад такому позднему гостю, но, по счастью, мой измученный вид и просьба о помощи быстро смягчили его сердце. Оглядев меня с ног до головы, он кивнул, пропуская вперёд, и притворил тяжёлую дверь.

Внутри пахло мрачным запустением. Увы, того, что нас окружало, жалкий огарок явить не мог. И только гулкое эхо шагов говорило о стенах, высоких и пустых.
— Позвольте узнать, – нарушил я молчание. — Кто хозяин этих мест?
— Хозяин, – задумчиво повторил старик. — Да так ли это важно, когда за окнами ночь и полный лес зверья?
— Мне всего лишь любопытно, кому я обязан за это гостеприимство.
— Моё имя Кристоф.
С этими словами он откинул полог узкого проёма, и мы оказались в просторной, жарко натопленной комнате. Белые стены покрывал причудливый узор; на полу, в круге большой мозаики, стояли стол и несколько деревянных кресел с резными спинками, ещё четыре теснились по углам, а два, покрытых вытертой овчиной, дожидались нас у огня.

— Пей, – старик протянул мне оловянный стакан и сел напротив. — Доброе вино ещё никому не вредило, к тому же, – он перевёл взгляд на мою правую ногу, – оно отлично притупляет боль.
— Благодарю за щедрость и всё-таки, мне нужен какой-нибудь врачеватель.
Послышался хриплый смешок.
— Откуда же ему здесь взяться?
— Поблизости наверняка есть селенье. Можно было бы послать туда за лошадью и телегой. Думаю, крестьяне не откажут, я щедро заплачу.
— Складно измыслил, но кто к ним пойдёт? – Кристоф налил мне ещё вина. — Всё равно в такие потёмки за порог никого не выманит даже сотня талеров. Слышал, чья песнь тянется в лесу под вечер?
— Да, и, к счастью, Господь уберёг меня от встречи с волками.
Старик глухо хохотнул:
— Они просто были сыты. В иное же время, эти прожорливые твари никогда не щадят заплутавших путников…

Мутные, как вода в размытой канаве, глаза собеседника пристально уставились мне в лицо. С необычайно равнодушной простотой говорил он о бесчинствах, учиняемых волками. О том, как заприметив добычу, «они неслышно следуют за ней по пятам, терпеливо дожидаясь, когда та, не найдя обратной тропы, выбьется из сил». И непременно загонят её в чащу, где в копне ракитника «примерещиться блеск жёлтых зрачков» и заглушённый напрасной молитвой, слух вдруг различит тяжесть звериного дыхания.
— Сердце для них самый лакомый кусок.
— А что же охотники? – не выдержал я.
— Так ведь из-за них всё и началось. Много грешили против волчьего племени, а оно, как известно, памятливо на всякое причинённое себе зло.
Он сделал жадный глоток из своего стакана и плеснул остатки в огонь. Коротко зашипев, пламя дыхнуло горячим паром. Костлявые пальцы вцепились в опустошённую посудину; точно что-то обдумывая, старик неподвижно смотрел на обугленные поленья. На каменных плитах у наших ног, вели затейливую пляску тени. Похожие на лихорадочный сон, они завораживали своей молчаливой игрой, но в гуще чёрных бесформенных пятен мне почему-то мерещился дикий оскал.

— Помнится, – снова «пробудился» Кристоф, – эта земля носила одно предание. Древнее, как сам лес, в нём говорилось о колдовстве волчьей крови, что, будучи заговорённой в ещё неостывшем теле убитого зверя, она излечивала тяжкие недуги, избавляла от проклятий и даже была способна породить дитя в бесплодном чреве. Называвших себя добытчиками такого «снадобья», не редко упрекали во лжи. Да и кто мог проверить, что они нацедили полную флягу, не зарезав несколько кур или украденного поросёнка? Всё же проще, чем терпеливо выслеживать хищного зверя. Но я хочу поведать не об этих жалких глупцах, а о человеке, из-за которого волки в этих лесах больше никого не щадят. Его звали Вальд фон Фрей, и в ту пору я служил в его охотничьей свите.

Окрестные селяне боялись его пуще голода, мора и войны и однажды даже пытались поджечь этот замок, но огонь успел опалить только деревянные крыши старых конюшен, и все трое зачинщиков были схвачены в тот же день. Двоих, Вальд приказал повесить, а последнему, осиротевшему сыну деревенского калеки, зачем-то сохранил жизнь. Никто бы и не вспомнил про этого мальчишку, и может, он так бы и сгнил в сыром подземелье, если бы мой знатный хозяин однажды не разуверился в Господе. Он был уже не молод, и его очередная жена умерла, не оставив наследника. Среди замковых служек ползли дурные слухи, мол, Вальда прокляли его же крестьяне или он сам связался с нечистым и теперь так дорого расплачивался за это. Но как бы там ни было, он бродил, почерневший от горя, и с каждым днём только неистовей проклинал Бога. Оставленный в живых сирота, каким-то чудом прознал об этом, сидя взаперти и, в обмен на свою свободу, рассказал Вальду секрет волчьей крови. Я понял бы, если так он надеялся сбежать, сочинив какую-нибудь нелепицу под стать несчастьям моего хозяина, но, говорят, мальчишка стоял на своём. «Если я окажусь лжецом, пусть ваши охотники освежуют меня живьём», – вот его слова, и фон Фрей внял обещаньям этого бесстрашного деревенщины избавить его от злого рока.

Вскоре хозяин вновь обручился и, едва кончился свадебный пир, приказал нам отправляться в лес. На рассвете мы седлали коней. Мальчишка тоже был там. Его держали поодаль, верхом на пегой кобыле, и всю дорогу стражи Вальда, не спускали с него глаз. Подслеповато сощурившись за грядой облаков, морозное солнце провожало нас молчанием. Издавна зима слыла удачным временем для охоты на волков. Холод всегда обостряет прожорливое нутро и притупляет расчётливость; зверьё озабочено ищет пищу и серые твари перестают осторожничать более остальных. Напасть на след можно много не трудясь, а мы же точно знали, где эти леса скрывали нашу добычу.

Перед тем как один из нас примется подманивать зверя, я предчувствовал что-то неладное. «Всё это обернётся злом», – сказал я себе и стал тем, кому выпало их звать. Перед глазами белел изрезанный тонкими тропками снег; жадный вдох сковал грудь, и чрез мгновение лес оглушил протяжный, отрывистый вой.
В ответ на мой искусный обман откликнулась целая стая и сирота, до того молчаливо озиравшийся по сторонам, заметно насторожился и приказал нам не проливать волчьей крови попусту. «Вся эта крестьянская чертовщина сведёт нас в могилу», - проворчал тогда егерь, но, взаправду, мы все думали лишь о награде, которую фон Фрей пожалует своим охотникам.

Нет нужды вспоминать, как свершалось намеренное, лишь когда пришёл черёд мальчишки, он сказал нам отойти глубже в лес, позволив остаться лишь своим соглядатаем. Не знаю, что он шептал, низко склонившись над каждым убитым зверем, но это продлилось недолго, и уже вскоре нам было позволено нацедить первые фляги заговорённой крови.
С этого всё и началось…

Едва обрюхатив свою жену, хозяин приказал каждый день добавлять в её вино и еду это «снадобье». Кухарь, готовящий для её стола, рассказывал удивительные вещи о том, что кровь, перелитая в миску, перед тем как ею сдобрят жаркое или заячьи потроха, никогда не густела и едва различимо пахла каштаном, вместо вони просоленной меди. Разобрать её на языке было бы невозможно, но хозяин не скрывал от жены, что в ожидании крепкого сына нарочно потчует её «одним чудесным напитком». Разумеется, добытого на первой охоте оказалось мало, и мы вновь и вновь отправлялись в лес, который ещё не опустел, некогда бесполезным для нас зверем. Странно, но мальчишка ни разу не пытался бежать и подчас даже походил на бесноватого, убеждая всех, как хочет помочь фон Фрею.
Хозяин же был вне себя от счастья. Вот-вот на свет появится его первый наследник, и едва жена разродится, он собирался отпустить «деревенского колдуна» восвояси, как в одну ночь всё в этом замке переменилось. Долгожданный сын родился раньше положенного и оказался до того уродлив, что мать хотела задушить ребёнка, солгав мужу, что жизнь покинула его ещё в чреве, но, к счастью, ей не пришлось брать на себя такой грех. Младенец не прожил и часа, а хозяин, увидев его, рассвирепел и, впав в бешенство, приказал стражам бросить «чудовище» в огонь. Знать, слишком много в нём было «волчьей крови». Когда же пришли за мальчишкой, дверь в каморку была заперта, но кроме крыс там никого не оказалось. Ни в лесу, ни в деревне, куда отправил нас хозяин, желая снять с обманщика кожу, крестьяне так же ничего не знали. Тем временем, как и все прежние, его жена занемогла каким-то неисцелимым недугом и вскоре умерла.
Теперь Вальд был действительно проклят, а мы - вместе с ним.

Эти стены больше не знали покоя, и каждую ночь жуткий вой сотни убитых зверей лишал сна всю прислугу и терявшего разум фон Фрея. Там, внизу, среди коряг и поваленных елей, я не раз видел, как клубился во тьме серый туман, и россыпи налитых кровью глаз с ненавистью пожирали этот клочок земли и ничтожные камни, бывшие для них единственной преградой на пути к ненавистным убийцам. Клянусь, тогда я навек проклял своё охотничье ремесло и возненавидел всё, что мы сделали, чтобы упрямый безумец мог продолжить свой род. Что же до мальчишки, быть может, однажды Вальд жестоко обошёлся с его семьёй и, затаив злобу, но, не сумев отомстить огнём, он решил сделать это моими руками, – тут Кристоф поднёс ладони к огню, и пламя быстро лизнуло загрубевшие пальцы, но старик даже не шелохнулся. — Правда, я убил Вальда фон Фрея. Когда невыносимо громкий вой заглушал даже звук собственных шагов, я столкнул его немощное тело в этот серый туман, и он исчез, даже не успев закричать. Никто не помышлял об этом, но я чувствовал, что обязан искупать перед ними кровь их братьев и сестёр, и они не отпустят меня отсюда до тех пор, пока она не будет возвращена до последней капли…

— Это чудовищно! – только и сумел выговорить я, онемев от ужаса, на что старик слабо улыбнулся.
— Я заперт здесь до самой могилы и уже давно свыкся с тем, что по смерти Господь не откроет для меня своих врат, но, – он рывком обернулся к окну, дрожа всем телом, – вскоре они вновь завоют, и я должен знать, что погубил достаточно человеческих жизней, чтобы глубоко под землёй Дьявол принял меня и простил за убийства своих слуг.
В следующее же мгновение я подскочил, как на раскалённых углях, окончательно поняв, что нечто ужасное вскоре произойдёт и со мной, если я сейчас же не уберусь из этого проклятого места, но ноги не слушались, а мой собеседник, как ни в чём не бывало, снова наполнил мой стакан.

— Пей! Пей! – глухо звучал его голос из-за какой-то незримой завесы. — Доброе вино притупляет боль и ветви внизу достаточно остры, чтобы тебе не пришлось долго умирать, в ожидании сделаться их жертвенной пищей.
Свет и тьма поплыли перед глазами; прежняя боль больше не давала себя знать, и странная слабость набросилась на меня, опуская веки. Ладони бессильно упёрлись в холодные плиты; камень вскоре простёрся подо мной целиком, а слух заглушила протяжная злая песнь.

От Везеля до Меерсбурга три сотни миль, и уже не один десяток несчастных исчез с дороги на полпути. Верно, сам Дьявол, будь проклято его имя, надоумил их искать иное пристанище и, как это обычно заведено у всякой нечисти, оставил ни с чем…