Расхитители женьшеня
- Мы, конечно, хищники, - сказал Матвей Фролыч Стародубцев, - но в сравнении с уссурийскими лешими мы - просто малые дети. Сосунки.Матвей Фролыч сидел на стуле напротив меня, в гостиничном номере, за окном которого раскинулся широкий и прямой, как стрела, центральный проспект города Уфы.
Пару дней назад я приехал сюда, чтобы выступить в одном местном Дворце культуры с циклом лекций об аномальных явлениях.
После окончания первой же лекции Матвей Фролыч подошел ко мне, чтобы потолковать с глазу на глаз в более спокойной, нежели во Дворце культуры, обстановке. "Хочу рассказать вам, - молвил он, - о том, как я лично встретился с шайкой леших в тайге". На другой день утром старик появился на пороге моего гостиничного номера.
Рассказ Матвея Фролыча Стародубцева произвел на меня сильное впечатление. Выяснилось, что моему собеседнику недавно стукнуло восемьдесят лет, и что последние два десятилетия из этих восьмидесяти он живет в Уфе. Раньше жил на Дальнем Востоке и был по профессии трактористом, работавшим на лесоповале, а в августе каждого года становился ненадолго корневщиком.
Корневщик - это человек, который ищет и при удаче находит в глухой тайге растение, называющееся женьшень. Обнаружив растение, он выкапывает его из земли и отделяет корень от зеленой верхушки. Корень женьшеня, как известно, самый мощный в мире природный стимулятор. Известно о женьшене и другое: он крайне редко встречается в природе. Добытчики чудодейственного корня издавна именуются корневщиками. Сочное это, необычно звучащее для слуха словцо - корневщик - я впервые услышал из уст Матвея Фролыча.
- Да, мы - корневщики-хищники, - повторил он. - Занимаемся форменным разбоем. Каждый год летом прочесываем вдоль и поперек тайгу... Испокон веков женьшень ищут только во второй половине августа и в самом начале сентября, когда его ягоды созреют, а корень наберет силу. Поисками занимаются сотни людей. В заготконторе корней платят за них бешеные, по нашим меркам, деньги. Растеньице ведь редчайшее! Случается, весь сезон, отведенный на поиски, пробродишь по чащобам, а ни одного корешка так и не отыщешь... Женьшень встречается все реже и реже, а мы... - Матвей Фролыч повысил голос, -
Мы, - молвил он с чувством, - хищнически уничтожаем его последние природные запасы, исчезающие и малые! Ради чего делаем это? Исключительно ради выгоды. Принесет удачливый корневщик в заготконтору четыре или даже пять корешков - и, считай, год напролет может жить припеваючи, ни перед кем не ломая спину и нигде не служа. М-да... Бывали иногда, впрочем, крайне редко случаи, когда корневщик уходил из заготконторы с чемоданом денег. Понимаете, не с узелком, а именно с чемоданом. Вот и я сам тоже... - Матвей Фролыч задумался.
- Что - тоже? - спросил я, почти догадываясь, каким будет ответ.
- Да сам я тоже ушел как-то раз из конторы с таким чемоданом. Помню, еле закрыл его, так много денег было наложено под его крышку. Денежные купюры были тогда крупными по размерам. Еле-еле вколотил я несколько десятков пачек этих "крупняков" в чемодан... А произошло это после того случая...
- Какого случая?
- После моей встречи с лешими. На дворе стоял 1959 год, а дело было так...
В тот год Матвею Фролычу Стародубцеву не исполнилось еще и пятидесяти лет. Мужчина в самом расцвете сил, он страстно любил шататься по уссурийской тайге в поисках женьшеня. Его страсть подогревалась не только высокими ценами, назначавшимися в заготконторе за каждый отдельный корешок индивидуально, согласно разработанной классификации - класс экстра три ноля, класс экстра ноль, первый класс первой категории, второй категории, второй класс и так далее... Матвей Фролыч был влюблен в уссурийскую тайгу. Августовские дни, проводимые в походах по ней, он считал лучшими днями своей жизни.
Стародубцев не был особо удачливым корневщиком. За сезон добычи он отыскивал один или два, хорошо - три, а в редчайших случаях - четыре корня женьшеня. Однако даже один найденный корешок давал доход, несоизмеримый с месячной зарплатой тракториста на лесоповале, не такой уж и маленькой, к слову сказать.
Истории с чемоданом, набитым в заготконторе под завязку деньгами, предшествовала другая история.
На окраине деревни, в которой Стародубцев жил, стояла китайская фанза. Она была построена стариком-китайцем, прижившимся на русской земле еще с довоенных лет. Ван У - так звали китайца.
Ван У был маленького росточка, сухонький и весь сморщенный, всякий раз расцветал улыбкой, когда видел перед собой здоровяка Матвея Стародубцева - детину почти двухметрового роста, с кулаками, как кувалды, косая сажень в плечах.
Как-то так сами собой сложились обстоятельства, что Матвей подружился с Ван У. Частенько наведывался в его фанзу, пил там со стариком чай, беседовал о разных житейских пустяках. Старый китаец сносно владел русским языком.
Но вот однажды Ван У заболел, а Матвей оказался единственным в деревне человеком, который продолжал навещать тяжко занедужившего старика-китайца. Он приносил ему из своего дома нехитрую крестьянскую снедь, подметал по собственному почину земляной пол в фанзе.
Ван У таял на глазах. Старость не та болезнь, которую можно было вылечить.
Как-то раз вечером, когда до смертного часа китайца оставались считанные дни, тот поманил Матвея, подметавшего пол, к себе.
- Говорят, ты - ва-панцуй, - прошептал умирающий.
"Ва-панцуй" означает на одном из северных китайских диалектов "искатель женьшеня". На том диалекте слово "панцуй" - синоним другого китайского слова "женьшень". Ну, а "ва" - охотник, искатель, собиратель. Матвей знал все это.
- Да. Я - ва-панцуй, - ответил он.
- Удачливый?
- Нет.
- Спасибо, что провожаешь меня в последний путь, заботишься о старике. Ты добрый человек... Я хочу подарить тебе удачу. Стародубцев, услышав такое, улыбнулся.
- А разве можно подарить удачу? - хмыкнул он.
- Можно. Слушай меня внимательно.
И умирающий китаец поведал Матвею в высшей степени странную историю.
По его словам, "тайна удачи ва-панцуя" передавалась в его роду из поколения в поколение. Ван У был последним живым представителем своего рода.
- За долгую жизнь я дважды становился богатым человеком, - сказал китаец. - Дважды использовал "тайну удачи". В нашем роду, - пояснил он, - существует поверье - на протяжении одной человеческой жизни нельзя использовать "тайну удачи" более двух или от силы трех раз. Если воспользуешься ею в четвертый, то непременно помрешь. - И, вздохнув, китаец уточнил: - Мой дед, жадный до денег, рискнул, ушел в тайгу "ловить удачу" в четвертый раз, а вернулся оттуда весь покрытый язвами и вскоре помер. Ну, а я "ловил" ее дважды и побоялся "ловить" в третий раз, потому что долго и очень тяжело болел после второго...
"Тайной удачи ва-панцуя", как оказалось, был некий заговор на китайском языке, который следовало произносить вслух в глухой тайге ночью в конце августа. Заговор был приманкой для лисов.
Лис (в мужском роде) - традиционный персонаж китайского фольклора, аналогичный русской нечистой силе - домовому, лешему.
Ван У сообщил Матвею, что в обоих случаях, когда он дочитывал среди ночи в тайге заговор до конца, к нему тотчас же прибегали гурьбой лисы. Они подхватывали его под локти, вели по лесу и приказывали ему искать панцуй. Неким чудодейственным образом Ван У, заколдованный, по его словам, лисами, находил в обоих же случаях фантастическое количество панцуев. Всякий раз - по целой охапке. Большую часть найденного женьшеня лисы забирали себе. Однако и Ван У перепадало немало. Прощаясь с ним, лисы говорили, что он хорошо поработал, а часть корешков - его законная доля от добытого. А потом растворялись в воздухе.
- Запиши тайные слова, подманивающие лисов, - молвил китаец. - Сейчас я продиктую тебе их.
Не желая спорить с умирающим, Матвей так и сделал. Записал русскими буквами то, что медленно, по слогам набормотал ему Ван У по-китайски.
Через пару дней Ван У умер. Произошло это в мае.
А в августе Матвей Стародубцев отправился в очередной свой поход по уссурийской тайге. Уже выходя из дома, он в последний момент вспомнил о той записи. Записка лежала в картонной коробке с самыми разными документами, спрятанной в платяном шкафу под бельем. Недолго думая, Матвей шагнул к шкафу, выудил бумажку с заговором из коробки...
В течение двух последующих недель он бродил в одиночку по тайге без всякого толка. Женьшень никак не попадался на глаза, ставшие уже слегка слезиться от постоянного - с рассвета до заката - напряжения.
Даже самые опытные корневщики знают, как непросто приметить тоненький стебелек панцуя на фоне буйной таежной растительности. Женьшень не переносит яркого света. Он селится только там, куда вообще не попадают солнечные лучи. Его невозможно встретить на открытых местах - на полянах, на берегах таежных речек, на безлесых вершинах сопок, открытых всем ветрам. Панцуй можно обнаружить лишь в глубоких распадках, ущельях, либо на северных склонах сопок, никогда не освещаемых солнцем - причем далеко не во всяком лесу. Женьшень не встречается в хвойном лесу. Его любимое дерево, под которым он чаще всего пускает свой корень, - кедр.
Женьшень - низкорослое и крайне тонкое растение. В сущности - цветочек, этакая зеленая былиночка с несколькими листиками на ней.
У двадцатилетнего женьшеня, традиционно называемого корневщиками "панцуй-тантаза", всего лишь три листика. У шестидесятилетнего или "панцуя-упие" - пять листиков. Шестилистный, столетний по возрасту, женьшень "панцуй-липие" - встречается чрезвычайно редко. Корень "липие" попадает на стол заготконторы корней не чаще, чем один раз в десять лет. Он всегда вызывает там сенсацию. Стоимость одного "липие" равна как минимум стоимости тридцати "тантаза" или пяти "упие".
Я привожу все эти экзотично звучащие названия вовсе не для расширения вашего, читатель, кругозора. Они активно обыгрываются в диалогах, которые вскоре последуют. Не зная того, что стоит за тем или иным названием, вы ничего не поймете в диалогах.
Цветет женьшень в июле. А в августе появляются на нем крохотные красные ягодки.
Вот и поди сыщи неприметное это растеньице с его едва-едва видимыми ягодками в лесной чащобе, где густые заросли кислицы оплетены лозами дикого винограда, а между высокими и разлапистыми кустами шиповника вся земля покрыта густой травой и буквально морем самых разнообразных, очень ярких и очень крупных, таежных цветов...
Сидя поздним вечером на лесной полянке у костра, Матвей Стародубцев горестно размышлял над тем, что его нынешний августовский поход по тайге запросто может окончиться ничем. Женьшень, что называется, не шел в руки. Фортуна, удача отвернулась в это лето от Матвея.
Удача... Корневщик чуть вздрогнул. Ему вспомнился тот его разговор с умирающим китайцем о "тайне удачи ва-панцуя".
Матвей полез в нагрудный карман гимнастерки, облегавшей грудь под брезентовым плащом, накинутым на плечи. Извлек из кармана крохотный клеенчатый пакетик. Выходя две недели назад из дома, Матвей бережно завернул бумажку с китайским "заговором на удачу" в клочок клеенки, чтобы уберечь от сырости, от дождей, нередких в уссурийской тайге в августе.
Стародубцев неторопливо прошелся взглядом по написанной на бумажке тарабарщине: он не знал китайского языка. Потом криво усмехнулся и громко прочитал написанное вслух.
И весь напрягся в ожидании, слабо, впрочем, веря в то, что лисы, китайские эти лешие, немедленно примчатся к нему.
Наш корневщик был убежденным атеистом. Но он не желал возвращаться из тайги домой с пустыми руками. Китайский "заговор на удачу" был его последним шансом поймать фортуну за хвост, пусть и нелепым шансом, бредовым, с его атеистической точки зрения. В сложившихся обстоятельствах не оставалось, однако, ничего другого, как воспользоваться им.
А вдруг заговор - это не предсмертный бред умирающего китайца, и в нем есть какое-то рациональное зерно? Хотя, хмыкнул Матвей, что рациональное может быть в колдовском заговоре...
В глубине леса разлилось голубоватое сияние. Оно имело четкоочерченную форму и было похоже на огромный шар, состоящий из света. У Матвея побежали мурашки по спине, когда он узрел это загадочное явление.
На фоне шара появились три человекообразных силуэта, внезапно возникших на поляне в нескольких шагах от костра, словно выросших там из-под земли.
В беседе со мной Матвей Фролыч Стародубцев сказал:
- Хотите - верьте, хотите - нет, но я решительно не помню, как лешие выглядели. Бок о бок с ними я провел время до самого рассвета. Видел их с такого же расстояния, с какого вижу сейчас вас. И, тем не менее, не могу сказать ничего определенного об их внешнем облике. Сам удивляюсь этому и отказываюсь понимать, почему это так.
Трое леших, неопределенной наружности, выстроились перед костром в ряд.
Один из них воскликнул на чистом, между прочим, русском языке:
- Привет, Ван У! Давненько не виделись.
- Я не Ван У, - хриплым шепотом выдавил из себя перепуганный Матвей в ответ.
- Почему ты - не Ван У?
- Ван У недавно умер.
- Что такое "умер"?
- Его больше нет.
- Чепуха! - резко бросил леший и сделал шаг вперед. - Такого не бывает, чтобы личность перестала существовать.
Стародубцев, трясясь от страха, проговорил:
- Я сам похоронил его.
- Похоронил... Да, мы знаем это слово. Спрятал тело в землю. Похоронил тело, но не душу. Нельзя похоронить душу... Как зовут тебя?
- Матвей.
Леший, сделавший шаг вперед, обернулся и сообщил своим приятелям:
- Ван У передал Матвею свой шифр связи с нами.
Потом он вновь уставился на корневщика.
- Так. С тобой все ясно.
Сделав еще несколько шагов вперед, он подошел к Матвею вплотную. Вытянул руку и приказал:
- Положи свою ладонь на мою ладонь.
Стародубцев подчинился приказу. Когда ладони соприкоснулись, он вздрогнул: рука лесного демона оказалась холодной как ледышка.
- У него ее больше, чем было у Ван У, - молвил загадочно леший с ледяной рукой, опять оборачиваясь к своим дружкам.
- Это хорошо, - отозвался один из них.
- Интересно, надолго ли его хватит? - осведомился другой.
Они вели разговор на русском языке.
- На три полных поиска, - сказал тот, у которого была очень холодная ладонь.
- На три полных? - поразился его приятель. - Ручаюсь. Но второй поиск можно будет проводить не ранее, чем... - Далее последовало какое-то нечленораздельное бульканье, в котором Матвей не понял ничего. - А о сроках проведения третьего поговорим лишь после окончания второго. Какой, однако, прекрасный экземпляр попался!
- Да. Редкостный.
- Что ж, спускай его с поводка. Начнем первый поиск.
Леший, стоявший вплотную к Стародубцеву, отнял свою руку от руки корневщика.
- Ты - сильный мужчина. Очень сильный. Молодец, - возвестил он и властным тоном распорядился: - Вставай. Пошли. Пойдешь первым, а мы следом за тобой.
Матвей с готовностью выпрямился, приподнимаясь с земли. По его словам, страх перед лесными дьяволами в ту же секунду каким-то непонятным образом полностью улетучился из его сознания.
- Куда я должен идти?
- Знаешь ущелье, которое во-о-он за той сопкой?
- Знаю, - кивнул головой корневщик.
- Вот с ущелья и начнем.
И далее, по колоритному выражению Матвея Фролыча Стародубцева, "закрутилась-завертелась колесом натуральнейшая бесовская свистопляска". Такую оценку той "свистопляске" он дал в разговоре со мною. Когда же она там, в тайге, творилась, Стародубцев воспринимал все происходящее не просто без страха, но даже без малейшего удивления. Похоже, следом за чувством страха лешие "отключили" у него также способность удивляться, более того - вообще здраво оценивать как свои, так и их поступки.
Кроме того, они неким невероятным образом перенастроили зрение корневщика. На какое-то время Стародубцев обрел способность видеть в инфракрасной области светового спектра!
Матвей Фролыч вспоминает:
- Ночная тьма сгинула без следа. Окрестности залило слабым красноватым свечением, в котором я видел лес, обступивший поляну, почти так же хорошо, как и днем... И мы побежали! Я - впереди, а три леших цепочкой следом за мной. Мы понеслись по тайге вихрем, с немыслимой скоростью. И что интересно - я ни разу не споткнулся, ни разу не налетел ни на одно дерево, ни разу не зацепился рукавом ни за один куст. Еще одна странная подробность - отчетливо помню: я все время ровно и спокойно дышал, пока мчался по лесной чаще как метеор... Итак, мы побежали и спустя минуту ворвались в ущелье, до которого от поляны было добрых полчаса ходу нормальным шагом.
- Ищи панцуй! Ищи! - азартно крикнул в затылок Матвею один из лесных дьяволов.
Стародубцев почувствовал, как его тоже охватывает охотничий азарт. Мчась по ущелью, он зыркал глазами то влево, то вправо. И внезапно приметил стебелек женьшеня. Уж как там приметил, он затруднился объяснить в разговоре со мной. Ну, приметил - и все тут.
- Панцуй! - вскричал радостно Матвей.
- Где? Покажи.
- Да вот же он, - подбежав к женьшеню, росшему среди таежных цветов, шатром укрывавших его, корневщик указал пальцем на растение.
- Не годится! - азартно крикнул один из леших. - Пустяк! Двадцатилетка. Тантаза... Ищи дальше!
И все четверо помчались вперед по склону ущелья.
- Еще панцуй! - гаркнул вскоре Матвей.
- Где? Покажи.
- Вот он.
- Снова тантаза... Ищи дальше.
- Еще!..
- Тантаза.
- Еще!
- Где?
- Вот.
- Упие! Стой.
Стародубцев остановился как вкопанный.
Сидя в моем гостиничном номере и вспоминая о событиях той памятной ночи, он сказал:
- Я и не подозревал, что так относительно много женьшеня росло в ущелье. Днем ранее я успел обшарить один его склон, впрочем, не до конца. И не нашел на нем ни единого стебелька панцуя. Не знаю, стоит ли напоминать о том, что обнаружить этот стебелек - дело крайне сложное. Как правило, он полностью скрыт под другими растениями. Обшарив один из склонов ущелья, я не приметил на нем, повторяю, ни единого росточка женьшеня, хотя, казалось бы, не зевал... А тут вдруг там же -панцуй за панцуем!
- Упие! Стой!
Стародубцев замер на месте.
Лешие кинулись к стебелечку панцуя, росшему под кустом шиповника, ветви которого прятали его под собой. Тесной группой они обступили стебелек, присели на корточки и почти тотчас же выпрямились. Матвей ясно разглядел в руке одного из них растение с коротким корнем, похожим на крохотного человечка.
Обычно на откапывание женьшеня уходит у корневщика не менее двух-трех часов. В метре от тоненького стебля, не ближе, роется саперной лопаткой яма. Затем лопатка откладывается в сторону. При выкапывании корня из земли, осуществляемого костяными палочками, ни в коем случае нельзя повредить ни единого его длинного нитевидного отростка или мочки.
А леший потратили на извлечение корешка не более двух секунд.
- Вперед! - рявкнул один из них, махнув Матвею рукой. - Ищи!
И сумасшедший скоростной бег возобновился с новой силой...
- Панцуй! - кричал Матвей, меряя гигантскими шагами землю.
- Где?
- Там.
- Тантаза. Не годится... Ищи дальше.
- Панцуй!
- Где?
- Прямо передо мной.
- Упие! Стой..
Небольшая задержка. Корень извлекается из земли. И опять:
- Ищи!..
- Панцуй!
- Тантаза.
- Панцуй!
- Тантаза.
- Панцуй!
- Липие! Стой... Да, это липие. Настоящий липие.
Задержка. И - снова:
- Панцуй!
- Тантаза... Тантаза... Тантаза... Еще один липие! Стой.
Ущелье давным-давно осталось за спиной. Неутомимые бегуны неслись теперь по склонам сопок - по северным их склонам, где только и водится женьшень.
- Панцуй!
- Тантаза... Ищи дальше!
Ночь близилась к рассвету. На востоке слабо зарозовел небосклон.
Три леших, возглавляемые Матвеем Стародубцевым, выбежали друг за другом в затылок на поляну, с которой начали свою долгую пробежку по тайге. Костер на поляне давно прогорел. Его остывающие угли едва светились в неверном предрассветном полумраке.
И к Матвею в ту же секунду вернулось нормальное человеческое зрение. Он потерял способность видеть в ночи почти с той же зоркостью, что и днем.
Корневщик огляделся по сторонам, щуря глаза, по которым в момент возвращения нормального зрения полоснула резкая короткая боль. Его взгляд упал на огромный голубоватый светящийся шар, сиявший в отдалении на том же самом месте, где он внезапно возник из ниоткуда несколькими часами ранее.
Стародубцев совершенно не запыхался и не вспотел, хотя мотался как оглашенный по лесным чащобам почти всю ночь напролет.
Один из леших поинтересовался, обращаясь к другому:
- Сколько всего собрали?
Тот молвил, прижимая к груди пышный букет панцуя:
- Восемьдесят шесть упие. И одиннадцать липие.
- Вот это да! - развел руками Матвей в восхищении.
Леший, секундой ранее задавший вопрос, сказал лешему, сжимавшему в руках букет:
- Отдай ищейке десять упие и два липие. Это его законная доля.
- Хорошо, - леший с букетом женьшеня повернулся к Матвею и слегка раздвинул локти. - Держи!
Из букета сами собой стали выпархивать одно за другим растеньица. Они плавно летели над землей на высоте около двух метров и столь же плавно опускались в руки корневщика, поспешно подставленные им.
- Девять упие. Десять, - отсчитывал леший с букетом. - Так. А теперь - липие. Один. Два... Все. Мы рассчитались с тобой за работу сполна, - он помолчал мгновение, а потом, повысив голос, проговорил, чеканя каждый слог: - Запомни, Матвей, в следующий раз позовешь нас не раньше, чем через пятнадцать лет. Запомнил?
- Да. Через пятнадцать.
Стародубцев стоял возле погасшего костра с руками, вытянутыми вперед. На них ровным рядком, стебелек к стебельку, корешок к корешку, лежали двенадцать панцуев. И каких панцуев! Сплошь упие и даже два липие! Разглядывая эту гору богатства, привалившего к нему за одну ночь, корневщик тупо повторил:
- Через пятнадцать...
Внезапно в его глазах вспыхнула искорка интереса. Нечто, отдаленно похожее на нормальные человеческие чувства и реакции, стало потихоньку-полегоньку пробуждаться в его душе, околдованной лесными дьяволами.
Матвей оторвал взгляд от панцуев, лежавших на его полусогнутых руках, и вперился им в лешего с букетом. Потом спросил:
- Ван У был единственным человеком на Земле, который знал "тайну удачи ва-панцуя"?
- Какую тайну? Не понимаю, - буркнул леший.
- Ну, тайну... этот... как его... Шифр связи с вами.
- Нет. Ван У не был нашим единственным слугой. Просто у рода, к которому принадлежал Ван У, имелся свой родовой шифр связи. А теперь им владеет твой род.
- Значит, есть на свете и другие, помимо меня, люди, которые знают "тайну удачи"?
- "Тайну удачи"... А-а, теперь я понял. Вот, оказывается, как вы, слуги, называете то, что мы зовем... - леший замолк, поперхнувшись на полуслове, затем сказал: - Да. Такие люди есть, но их мало. Даже очень мало. Три тысячи лет назад вас, слуг, было много, а сейчас... сейчас вас, знающих родовые шифры связи, осталось лишь трое на всей Земле. Прощай.
И лесные дьяволы растаяли в воздухе. А фонарь мглисто-голубоватого шара, сиявший в отдалении, в ту же секунду погас.
... Прошло пятнадцать лет. Двадцать. Тридцать. Матвей Фролыч Стародубцев давно уже переехал с Дальнего Востока в Уфу. Мысль вторично воспользоваться "заговором на удачу" посещала его неоднократно. Однако он все откладывал да откладывал поездку в далекие от Уфы, уссурийские леса ради такого дела.
Заканчивая свой рассказ, Стародубцев вернулся к тому, с чего начал его:
- Вот я и говорю, мы - корневщики-хищники. Мы - истребители хилой последней популяции женьшеня, изредка встречающегося сегодня лишь в уссурийской тайге и совсем уж редко - на севере Китая. Но по сравнению с лешими, высвистанными мною неведомо откуда, мы - неумелые любители. Простаки и недотепы!.. Лешие - вот настоящие профессионалы в деле сбора женьшеня. Вы обратили внимание на то, что они пользовались мною, как хорошо натасканной собакой? Уж не знаю как, однако панцуй для них отыскивал я. А им оставалось извлекать его из земли. Они и извлекли с воистину нечеловеческой сноровкой. Я вот что думаю... Может быть, осталось в нашем мире так мало женьшеня потому, что эти бравые ребята давным-давно поснимали все сливки? Повыдергивали панцуй всюду, где он некогда буйно и широко рос? Леший, если помните, обмолвился - три тысячи лет назад было у леших много слуг или, как я понимаю, людей-ищеек, выводящих их на женьшень. А нынче почему-то осталось якобы лишь трое таких людей. Я - один из них. Но даже я один произвел в ту сумасшедшую ночь неслыханное по размерам, разбойное опустошение в тайге. Причем опустошение на многие и многие километры вокруг поляны, на которой повстречался с лешими. Подозреваю, с моей помощью ими были изъяты там на огромной площади все без исключения упие и липие - самые, как известно, ценные и самые редко встречающиеся корни панцуя.
- Почему вы вторично не воспользовались "тайной ва-панцуя"?
- Почему?.. Да, знаете ли, приберегал я ее из года в год на черный, так сказать, день. А с другой стороны, я ни в чем никогда особенно не нуждался, да и сейчас не нуждаюсь. Нормально живу. И тем не менее... Тем не менее? Тем не менее... в будущем году, ежели буду жив, непременно отправлюсь на Дальний Восток ловить за хвост удачу, - Стародубцев широко, добродушно улыбнулся. - Оба моих внука вошли уже во вполне зрелый возраст, оба - давно женатые, а своих квартир у ребят нет. Маются, околачиваясь вместе с семьями по чужим углам... Вот я и хочу перед смертью сделать каждому из них по подарку. По большой кооперативной квартире, купленной за мой счет.
Придерживая дыхание, я поинтересовался осторожно:
- А вы не согласились бы позволить мне переписать у вас текст "заговора на удачу"? И замер в ожидании ответа.
Улыбка на лице старика стала еще шире.
- Э, нет, голубчик! - хохотнул он, вставая со стула. - Это, уж извините, моя тайна, а не ваша. Леший четко сказал - отныне она принадлежит моему роду. Вот вернусь в будущем году из похода за панцуем и тотчас же передам тайну одному из моих внуков... Желаю вам всего наилучшего!
Старик шагнул к двери, ведущей из номера в гостиничный коридор.
- Кстати, - молвил он, распахивая дверь и замирая на ее пороге. - Моя фамилия вовсе не Стародубцев. Да и зовут меня не Матвеем Фролычем. Назвавшись так, я, хе-хе, решил подстраховаться на всякий случай. Ну, дабы ни вы лично, ни те, кому вы, может быть, будете рассказывать обо мне, не тревожили меня своими визитами... Искать Стародубцева бесполезно! Прощайте.
И из моего номера вышел вовсе не Матвей Фролыч Стародубцев.
Источник.
Новость отредактировал Летяга - 21-01-2018, 09:41
Причина: Стилистика автора сохранена. Изменен раздел
Ключевые слова: Тайга женьшень леший корневщики тайга сбор избранное