Эпизод из жизни
Переехав жить в Германию, я, наряду с живым интересом ко всему новому, что я наблюдал вокруг, и постоянным удивлением, начал испытывать и разочарование. Довольно быстро стало понятно, что я для этого общества — совершенно чужой человек, ведь здесь — другой язык, другая культура, другие традиции и привычки. И прежде чем я сумею вжиться во всё это, пройдет не один и не два года. Всё это время мне предстояло, очевидно, и дальше чувствовать себя здесь, как говорится, не в своей тарелке.А между тем мне исполнился двадцать один год, я жаждал общения, признания в среде сверстников. Я хотел нравиться девушкам, — а какое тут может быть «нравиться», когда разговариваешь ты с грубым акцентом и постоянно делаешь в своей речи нелепые ошибки. Даже если я знал, как правильно выразить ту или иную мысль, мне требовалось слишком много времени, чтобы сосредоточиться, и это также затрудняло общение. Одно дело владеть языком на уровне средней школы (при том что в школе я учил английский, а с немецким успел познакомиться только на языковых курсах). Другое, совсем другое дело — общаться вровень с носителями языка, так же, как они, быстро на этом языке думать и правильно и по возможности эффектно формулировать на нем свои мысли. А также - понимать шутки, фразы с переносным смыслом, устойчивые словосочетания и слова из народного, так сказать, языка - а не только лишь разбираться в основах немецкой грамматики.
Да и только ли в языке дело? Дело в том, что, переезжая за границу, вы попадаете в совершенно другой мир. При этом в последние годы, как мне кажется, различия в ментальности между Западом и Россией заметно сократились — этому способствуют процессы глобализации, унификации в профессиональной, бюрократической и повседневной сфере. Даже языковые конструкции становятся похожими, не говоря о распространенности по всему миру англицизмов… Но мы-то переехали в 2000-м, а жизнь в России (вернее, в СНГ) в то время отличалась от обстановки в России современной почти так же, как одна страна может отличаться от другой. Причем это отличие касалось как внешней стороны жизни, так и человеческой ментальности.
Но вступление, пожалуй, затянулось. Постепенно перехожу к сути.
В первое время после переезда я пытался влиться в местное русскоязычное сообщество, где также сразу почувствовал себя не на своем месте. Дело в том, что многие мои сверстники попали в Германию задолго до нас, вместе с основным потоком российских немцев, который начался году в девяносто втором и продолжался, со все снижающейся интенсивностью, до конца девяностых. То есть многие молодые люди, которым было плюс-минус двадцать лет, жили здесь с раннего подросткового возраста и, естественно, личностно сформировались уже в Германии. Они достаточно свободно говорили по-русски, но уровень их разговора был сугубо бытовым, более или менее сложную речь, какие-либо абстрактные рассуждения они уже не воспринимали, и общаться с ними на равных было невозможно: они не знали половину русских слов, которые были для меня обыденными, я же плохо знал немецкий, на который мои знакомые то и дело свободно переходили. Не говоря уже о том, что интересы и стиль общения были у нас совершенно разными. Нужно учесть и тот факт, что большая часть российских немцев (во всяком случае, в нашем регионе) — это выходцы из села, люди отнюдь не глупые или неспособные, но относившиеся на родине к другой, далекой от нашей семьи части общества.
Короче, я чувствовал себя поначалу примерно как выпускница института благородных девиц, попавшая в деревенскую общину каких-нибудь хлыстовцев.
Я вяло участвовал в жизни условно русскоязычной молодежи, бывал на каких-то вечеринках, ездил на русские дискотеки, чувствуя нарастающий душевный дискомфорт и досаду от того, что не могу найти себе ни хорошего друга, ни девушку. Ведь немкам такие, как я, были не нужны (хотя я к тому времени уже учился в немецком учебном заведении и знал много молодых немцев, в общем, процесс моей интеграции уже активно протекал), а выбор девушек из русской, так сказать, диаспоры был затруднен её ограниченностью и, как я уже сказал, моей внутренней отчужденностью от большинства её членов.
Как-то раз я сидел в гостях у моего двоюродного брата. Мы что-то выпили, брату захотелось более многочисленной компании, и он позвонил одному из своих своему друзей - мол, приезжай к нам, посидим. Поскольку брат уже выпил, а его друг только что проводил каких-то гостей и тоже был не совсем трезвым, брат попросил свою девушку за ним съездить. Ей было скучно ехать одной, да и парня этого она почти не знала, так что брат остался дома готовить стол, а мы поехали за его товарищем вдвоем.
Честно говоря, я расстроился из-за решения брата позвать к нам еще кого-то — ведь брат был единственным человеком, с кем я действительно мог найти общий язык. Вот и сегодня мы так душевно начали было общаться, и даже Инна (подруга брата) не казалась в нашем обществе лишней, хотя не понимала и половины того, о чем мы говорили. Она тактично не вмешивалась в разговор, а просто слушала, попивая кофе и время от времени покуривая свои Marlboro Lights. Инна уехала из России, когда ей было восемь, а на тот момент она уже заканчивала обучение (по-моему, на медсестру) и было ей, наверное, лет двадцать.
В дороге мы вяло обменивались какими-то незначительными репликами, переходя с русского на немецкий. Инна спросила, подружился ли я с кем-нибудь во время учебы. Я уклончиво ответил, что у меня появилось несколько хороших знакомых (что было неправдой), но вот с друзьями — пока проблема.
- Und, hast du schon eine Frau in Sicht? Also, jemanden für die Beziehung? — спросила вдруг она. (Это значило: «Есть ли у тебя на примете какая-нибудь девушка?», «Намечаются ли у тебя с кем-то отношения?»)
Я растерялся. Подумал, что, по логике ситуации, если у меня проблема с поиском друзей и в принципе с общением, то было бы странно, если бы моя личная жизнь зацвела при этом буйным цветом.
Я пробормотал что-то вроде: «Да нет пока, я как-то еще не задумывался об этом» (что снова было неправдой).
И вдруг Инна произносит:
- В сущности, одиночество — всеобщий удел. Тем более, что среди людей мы часто ощущаем себя более одинокими, чем наедине с собой. Но почти все стыдятся одиночества и думают: лучше пусть вокруг меня будут неинтересные люди, лучше пусть я буду жить с нелюбимым человеком — лишь бы не остаться в одиночестве.
Честно говоря, я несколько обалдел. Человек, который до этого по-русски произносил фразы, по глубине смысла примерно равные предложению «Мама мыла раму», вдруг высказался так, что разговор даже для меня приобрел излишне интеллектуальный характер. От удивления я не смог ничего ответить, а когда несколько сосредоточился и уже открыл рот, Инна заговорила о чем-то обыденном, вставляя через каждое русское слово фразу на немецком.
Я знал Инну довольно долгое время, и ее поведение и речь не отличались от поведения и разговоров нашего окружения, у которого, повторяю, немецкий язык котировался гораздо выше русского, и для которого были совершенно нехарактерны беседы на философские темы и вообще всякие интеллектуальные разговоры. Это была выросшая здесь молодежь, обучавшаяся рабочим профессиям, любившая после учебы собираться своей компанией, часто выпивающая, дерущаяся на русских дискотеках с турками и презирающая немцев - при том, что в характере и воспитании этих людей было мало русского, и многие из них после приезда в Германию на родине не были ни разу. И не собирались туда.
Я до сих пор думаю о том, что тогда случилось? Из каких слоев сознания извлекла Инна эти мысли об одиночестве? Откуда почерпнула эти идеи? Почему никогда больше она не заговаривала при мне в таком духе?
У меня нет ответов на эти вопросы, а спросить у Инны я уже не могу — они расстались с моим братом через пару лет после этого случая, и с тех пор я её больше не видел.
А мне до сих пор досадно от того, что я не поддержал тогда этот разговор.
Новость отредактировал Оляна - 3-07-2021, 22:46
Ключевые слова: Германия разговор философия одиночество язык переезд девушка авторская история