Звуковой портрет нечистой силы III
Ещё более выразительным средством акустической характеристики нечистой силы, кроме отмеченных выше звуковых стереотипов, служит речевое поведение. Особенностям речи демонических существ посвящён специальный раздел в работе О.В. Санниковой, касающейся польской демонологии, в котором проанализированы её основные приметы и свойства: необычность, непонятность, загадочность, искажение привычных форм, удвоение реплик, подражание эху, другие отклонения от нормы – косноязычие, заумная речь, невнятное бормотанье или, наоборот, быстрая складная речь, говорение в рифму и т. п. [Санникова 1994, с. 72-81]. Эти наблюдения, сделанные преимущественно на польском материале, находят многообразные подтверждения в других славянских традициях.Необычность речевого и звукового поведения мифологических персонажей проявляется прежде всего в разного рода криках, зовах, окликаниях, междометных возгласах, протяжных звуковых сигналах, нечленораздельном бормотании. Согласно полесским данным, русалки, появляясь на Троицу, издают либо звучные однотипно повторяющиеся возгласы ("Огэ-огэ-огэ!" "Гу-та-та!", "Шу-ги, шу-ги!"), либо приглушенное невнятное бурчание ("Гм-гм-гм", "Ним-ним-ним"). Аналогичные крики приписываются лесным, полевым, водяным духам, неприкаянным блуждающим душам умерших, безымянным мифическим существам: "Гукйло страшно на озере – "ого-го, ого-го!""; "крычыть в лесу, моцно голёкае – "Во-во-о!"" [ПА].
Пронзительные резкие выкрики и возгласы – традиционные знаки поведения болгарских персонажей (самодив, навяков, вампиров, караконджулов): "А-ха-ха, а-ха-ха!", "Хи-и-и, хи-и-и!", "Оу-ау, оу-ау!", "Блу-блу-блу!", "Дум-дум-дум!" [Мицева 1994, с.83,90, 139, 158].
Принцип повторения однотипных звуков часто сочетался с приемами зарифмованности акустической формулы. По болгарским поверьям, навяк выдает себя криками: "мяу-вяу, мяу-вяу!", вампир любит приговаривать: "трънга-мънга, трънга-мънга!", караконджул издает непонятные возгласы: "стрико-лико, стрико-ли- ко!" или "там-па-ра, тум-па-ра!" [там же, с.88, 102, 136; Георгиева 1993, с. 192]. С помощью подобных приговоров-бессмыслиц демонические существа пытаются запугать человека или сбить его с толку. Например, в полесской быличке рассказывается, как чёрт старается сбить человека, произносящего молитву: "То не так! То не так! Луки-перелуки, луки-перелуки!" [ПА, Возничи Житомирской обл..].
Повтор как наиболее универсальный прием, характеризующий речевое и звуковое поведение "чужого", проявляется в самых разных речевых ситуациях. Выше уже отмечалась манера лешего повторять слова собеседника, уподобляясь эху: он любит морочить встречного, показываясь в облике его знакомого; на вопрос путника: "Куда пошёл, Демид Алексеевич?", леший подсмеивается: "Куда Демид пошёл? Куда Алексеевич пошёл?" [Криничная 1993, с.9]. Большую популярность имеет восточнославянский мотив о чёрте, который встречается путнику в виде овцы, барана, свиньи, гуся и на призывный клич человека: "Бяша, бяша!", "Баруська, 6аруська!", "Гусочка, гусочка!" – отзывается жутковатым эхом, в точности копирующим призыв человека, обращенный к животному. Подобным же образом ведет себя банник, который показывается хозяйке в виде черного кота: "Я говорю: "Кыс-кыс-кыс-кыс!", а он тоже" на меня глядит да: "Кыс-кыс-кыс-кыс!"" [ЖСт 1995, №2, с. 39 – вологодское свидетельство].
С помощью повтора легко моделируются ритмически организованные формулы, включенные в приговоры или припевки, которые приписываются персонажам нечистой силы. О чертях, подталкивающих людей к самоубийству, в Полесье рассказывали, что если человек кончает с собой ночью, то они якобы радуются и, танцуя, припевают: "Наш ношник, наш ношник!"; если же кто-то "удавится" днём, то черти поют: "Наш деншчык, наш деншчык!" [ПА, Картушино Брянской обл.].
Согласно болгарским быличкам, припозднившийся путник, едущий на коне, мог защититься от глуповатого караконджула тем, что весь с головой закрывался рогожей и замирал в неподвижности. Встретившийся ему злой дух ощупывал в темноте коня и недоуменно бормотал: "Я и коня, я и панагоня – човека нема! И коня, я и панагоня – човека нема!" (т. е. "Есть и конь, есть и на коне, а человека нету!") [Мицева 1994, с. 87]. Подражая действиям овчара, который печет на костре мясо и поливает его жиром, караконджул беспрестанно повторяет: "Чико пече пеце – меце и я пека пеце – меце" (искаженная фраза, обозначающая: "Дядя печет мясо, смазывая, и я пеку мясо, смазывая" [там же, с. 97]).
Персонажам нечистой силы в народных верованиях приписывается искусство говорить зарифмованной речью, что тоже является свидетельством сверхъестественных способностей духов. Например, в украинско-белорусских быличках русалка любит напевать или произносить загадочные реплики и куплеты. Качаясь на березе, она поет: "Ута-та-та, на Петра матка сыру испекла" [ПА, Верх. Жары Гомельской обл.] или: "Мене мати уродила, нехрещене положила" [Украiнцi, с. 396]. При встрече с людьми в поле русалка пугает их непонятными возгласами: "Ух, ух! Соломьяный дух, дух!" или "Хрен да полынь, плюнь да покинь!" [ПА, Вышевичи Житомирской обл.].
В одном из сюжетов популярных полесских быличек о русалках описывается, как человек в Троицын день полез на дерево (нарушив соответствующий запрет), чтобы осмотреть пчелиные борти; среди пробегавших в эту пору мимо дерева русалок была умершая родственница пчеловода; увидев, что с дерева спускается до земли веревка, фиксирующая положение человека, и желая спасти его от гнева своих подруг, эта русалка крикнула ему спасительную фразу: "Род, род, пудымй повбд!" [ПА, Симоничи Гомельской обл.].
Показательно, что именно нарушение ритуальных запретов чаще всего является причиной, провоцирующей появление и речевое поведение мифологических персонажей. По украинским поверьям, если хозяйка растворит закваску во внеурочное время (накануне пятницы), то кто-то незримый якобы появляется ночью и недовольно ворчит: "Гоп, чук – наши! Брыль у кваши!" или приговаривает: "Йила б я квагу, так логы нема, лыне по хати и стины повлёпуе" (искаженная фраза, означающая: "Поела бы я закваски, да ложки нет, разолью по хате и стены заляпаю" [Украiнцi, с. 376; в серии рассказов о св. Пятнице]).
При контактах с человеком персонажи нечистой силы проявляют либо необычное красноречие, способность говорить рифмами, либо крайнее косноязычие, лаконичность, принцип же повтора при этом, как правило, сохраняется. Например, в севернорусских суеверных рассказах повествуется о том, как рыбаки случайно вытащили неводом водяного; поняв, с кем имеют дело, они спрашивают водяного духа: "Наложить на тебя крест?", – тот отвечает: "Не, не, не!" – "Спустить в воду?" – "Да, да, да!" – "А дашь ли нам рыбы?" – "Hy, ну, ну!" [Криничная 1994, с. 26].
Об особенностях речевого поведения духов можно судить и на основании поверий о бесноватых, одержимых, икотницах, юродивых, в которых якобы вселяется нечистая сила. Одной из разновидностей кликушества в севернорусских областях считали так называемую икоту. Эта болезнь проявлялась в том, что заболевший якобы лишался дара речи, начинал "ухать", "аукать", кричать по-звериному, в нем – против его воли – вещал "не свой дух": человек выкрикивал непонятные реплики, бранные выражения, неразборчивые слова и возгласы. Страдающая икотой женщина при попытке заговорить начинала выть по-волчьи, куковать, петь петухом, лаять. По наблюдению специалистов, изучавших эти поверья, дух икоты говорит голосом более высокого регистра, чем человек, в которого он вселился, и употребляет в разговоре по отношению к себе только местоимение 3-го лица. Отличительной чертой речи этого незримого духа, сидящего в человеке, является также загадочная, иносказательная форма высказываний, которая воспринимается окружающими как прорицательный знак: "Прокатят тебя, Аннушка, прокатят. Нехорошо дело будет", "Всё одно: помирать – один день терять", "Хозяйка замужом будет, а икоточка будет ходить в лапоточках" [Никитина 1993, с. 17].
Не вполне традиционным, но весьма содержательным источником для изучения акустической характеристики мифологических персонажей следует признать комплекс данных, касающихся речевого поведения ряженых, изображавших нечистую силу. Показательна в этом смысле речь святочных ряженых русской (уральской) традиции, которая характеризовалась не только загадочным смыслом, но и необычной формой: "Приходил к шит-пит гвоздь, приносил шиту-питу узду и повесил на шит-пит гвоздь. Ты виси, моя шита-пита узда, на шитым-питым на гвозде!" [Ивлева 1994, с. 96]. Полное безмолвие ряженого или его своеобразная "голосовая маска" (т. е. искажение нормального тембра от визгливых интонаций до нарочито низкого грубого голоса) осмыслялись как акустическое поведение, типичное для персонажей потустороннего мира. Преимущественно молчаливыми фигурами в псковских обычаях ряженья выступали покойник, смерть, немой, посланец – с того света гонец и, наоборот, шумно вели себя такие маски, как чёрт, шут, гоготун, пугавшие зрителей громким криком и хохотом [ЖСт 1995, №2, с. 37]. Требование говорить "по-кудёсьему" (т. е. необычным образом – скороговоркой или повторами) предъявлялось святочным ряженым, называемым в Вологодской губ. кудесами. "И говорят-то не по-нашему: "О-о-о-о! Кудяса, кудяса, кудяса! Идём, идём, идём, кудяса! Как живете, как живете?"" [там же, с. 40].
* * *
В заключение отметим, что звуковые формы поведения нечистой силы создают условия для идентификации мифических существ, внешний облик которых принципиально невидим или плохо различим в темноте. А – как известно – необходимость разгадать имя и сущность конкретного персонажа связана не только с потребностью корректировки поведения человека при встрече с духами (прежде всего в интересах его самозащиты), но и со стремлением разгадать загадочное явление, путающее именно своей непонятностью, ибо по-настоящему страшно прежде всего то, чему нет названия. Идентификация демона была одним из способов конкретизировать причину страха и тем самым как бы освоить неведомое и осмыслить его.
В ряду других признаков (внешних данных, традиционных действий, пространственно-временных характеристик и т. п.) акустический код является не только весьма выразительным в условиях ночных встреч с персонажами нечистой силы, но нередко служит единственным источником информации о появлении среди людей незримых мифических существ, звуковое поведение которых рождает у человека чувство страха и потребность защититься от вредоносной силы.
К сожалению, формы звукового поведения демонов весьма слабо учитываются в их персонажных характеристиках и в указателях мотивов славянских быличек. Пожалуй, более благополучно в этом смысле обстоит дело с данными, включенными в указатель мотивов финских мифологических рассказов: список акустических знаков, характеризующих эту демонологическую систему, дает большое число схождений со славянским материалом. Согласно финским свидетельствам, привидения, призраки, покойники, безымянные духи обнаруживают себя звуками неясного говора, пения, храпа, стона, плача, необъяснимой музыки, звуками скрипок, игры на органе, звоном церковных колоколов, бубенцов; отголосками движущихся повозок, шагов, топота, скрипа; звуками незримо совершаемой хозяйственной работы (звон пилы, удары досок, рубка дров, шум, гул, звуки молотьбы, прядения, тканья, удары молота, скрип вращаемого мельничного колеса и т. п.) [Симонсуури 1991, с. 50-59]. Полезно бы было учитывать особенности звукового поведения нечистой силы и в указателях славянских быличек.
Литература
ПА - Архив Полесской экспедиции, хранящийся в отделе этнолингвистики и фольклора Института славяноведения и балканистики РАН.
А.Е. Богданович. Пережитки древнего миросозерцания у белорусов. Гродно, 1895.
М.Н.Власова. Новая Абевега русских суеверий: Иллюстрированный словарь. СПб., 1995.
И. Георгиева. Българска народна митология. София, 1993.
Мифологические рассказы русского населения Восточной Сибири/Сост. В.П. Зиновьев. Новосибирск, 1987.
Л. М. Ивлева. Ряженье в русской традиционной культуре. СПб., 1994.
И. А. Криничная. Лесные наваждения: Мифологические рассказы и поверья о духе-"хозяине" леса. Петрозаводск, 1993.
Н. А. Криничная. На синем камне: Мифологические рассказы и поверья о духе-"хозяине" воды. Петрозаводск, 1994.
С. В. Максимов. Нечистая, невидимая и крестная сила. М., 1989.
Невидими нощни гости / Подбор и научен коментар. Е.Мицева. София, 1994.
Мiфы Бацькаушчыны / Укл. У.A. Васiлевiч. Мiнск, 1994.
С.Е. Никитина. Устная народная культура и языковое сознание. М., 1993.
Пирински край. Етнографски, фолклорни и езикови проучвания. София, 1980.
Русский демонологический словарь / Автор-составитель Т.А. Новичкова. СПб., 1995.
О. В. Санникова. Польская мифологическая лексика в структуре фольклорного текста //СБФ, 1994.
Л. Симонсуури. Указатель типов и мотивов финских мифологических рассказов. Петрозаводск, 1991.
Украiнцi: Народнi вiрування, повiр'я, демонологiя. Киiв, 1991.
В. Baranowski. W kregu upiorow i wilkolakow. Lodz, 1981.
K.Moszyriski. Kultura ludowa Slowian. Warszawa, 1967, t.2: Kultura duchowa, cz. 1.
B. Sychta. Slownik gwar kaszubskich na tie kultury ludowej. Wroclaw etc., 1967, t. I.
A. Szyfer. Zwyczaje, obrzedy i wierzenia Mazurow i Warmiakuw. Olsztyn, 1975.
Wierchy. Organ Polskiego о Towarzystwa Turystyczno-Krajoznawczego. Lwow, 1923-1939.
Автор: Виноградова Л.Н.
Источник
Ключевые слова: Мифические существа возгласы нечисть поверья