Аменхотеп Атумович и Буня прибывают в Петербург
По безмятежной водной глади, голубой, как ясное небо новорожденного дня, задумчиво скользил, оставляя позади себя мелкую рябь, бревенчатый плот.На плоту был хилый белый стол. Белая клеёнчатая скатерть, на скатерти – амфора с вином. За столом сидели фараон, весь золотой, словно солнечный луч, и кто-то безумный, бледный и белый, точнее, цвета старой потемневшей простыни.
Течение несет их в Неву, в Петербург.
- Вот как ты думаешь, Аменхотеп Атумович… Что с нами теперь будет?
Фараон тупо и равнодушно оглядывал бескрайнюю воду, лениво опуская в нее то одну, то другую ногу.
- Черт его знает, что с нами будет, - отвечал он, процедив слюну меж ровных передних зубов. – Говорят, что нынче кончится Земля.
Тот, что белый и безумный, в ужасе подпрыгнул на плоском своем заде и взвизгнул:
- Земля… Как кончится?!
- А вот так, - отвечал Аменхотеп.
Пошарив под столом тонкой, по-женски изящной ручкой, фараон извлёк тяжёленький радиоприёмник. Стянул накладную бороду: на маленьком подбородке Аменхотепа обнажились два аккуратных розеточных глаза. Недолго думая, золотистый фараон всунул в них зубцы металлической вилки, затем отлаженными жестами стал крутить колки и то выдвигать, то задвигать серебристую антенну, пока, наконец, из приемника не засипела какая-то дамочка. Аменхотеп назидательно поднял тонкий, как спица, указательный палец к безоблачным небесам. Белый и безумный испуганно захлопал пушистыми дугами черных ресниц, ловя каждое слово сиплой дамочки, вещавшей из короба с антенной:
- По прогнозам академиков Скопина, Моргина и Синенького, планета Земля с нынешнего дня своё существование и функционирование прекращает и смещается в пространственно-временную область прошлого. Товарищи! Земли не существует, и жизни – ничьей, никогда, никакой – не было. Нас не было и нет, товарищи! Смерти можно не бояться…
Сиплая дамочка захлюпала носом и разревелась, но всхлипы ее растворились в нараставшей, как морская волна, мелодии.
- Миллион, миллион, миллион алых роз… - сиплая дамочка вдруг превратилась в сиплую Пугачеву.
- Из окна, из окна видишь ты-ы… Кто влюблён, кто влюблён…- подпел белый и безумный, кокетливо щекоча бока радиоприёмника.
- Буня, не надо песен! – скривился Аменхотеп и выдернул из подбородка приборную вилку.
Белый и безумный обиженно хмыкнул, и, вскинув освещенную солнцем голову, тихонько замурлыкал себе под нос:
- Свою жизнь для тебя превратит в цветы...
Аменхотеп тоже подставил тонкое, красивое лицо солнечным лучам, что было особенно ему приятно после сладкого терпкого вина. Веки фараона отяжелели, и, разморенный на солнце, он забылся в царственной своей полудрёме.
Разбудил его писк над ухом:
- Гляди! Гляди! – и, прячась за табуретку, белый и безумный ткнул пальчиком в небо.
Фараон лениво поднял голову и чуть приоткрыл правый глаз, но тут же распахнулся глаз второй и стал размером с чайное блюдце, в котором поблескивал лихорадочно серый шарик, а тонкие синие брови Аменхотепа очумело уползли к середине высокого широкого лба.
На лиловом горизонте, там, где начинался любимый Аменхотепа Атумовича город – Петербург, и, где о первом бреге его возвещал горделивый Петропавловский луч, парило в воздухе Адмиралтейство, чуть покачиваясь, будто пришвартованный фрегат на морских волнах, и тихо, ласково посмеиваясь голосом сиплой дамочки из радиоприёмника.
Новость отредактировал Dr. Kripke - 8-05-2015, 14:56
Ключевые слова: Фараон существо плавание радио Петербург мираж авторская история