Важные детали
1.Картина будоражила мое сознание, ум и воображение с самого детства. Я никогда не спрашивал, откуда она взялась и что за место на ней изображено. Она просто была и все. Висела на стене, заслоняя собой желтые, с ужасным орнаментом, бумажные обои.
Еще тогда, в детстве, я ассоциировал этот необыкновенный зимний лесной пейзаж с деревней, в которую я приезжал на месяц каждое лето. Зимой, правда, я там ни разу не бывал, но представлял, что в снегу она выглядит именно так, как на картине.
Я часами любовался работой неизвестного художника и никогда не отождествлял её с творением человеческих рук. Она была окном в стене, казалось, я сейчас встану на стол и пролезу внутрь. Ощущение волшебства, излучаемого картиной, сводило меня с ума. Раньше, конечно, я этого не понимал. В детские годы ничего не пытаешься объяснить, наслаждаешься тем, что есть, переживаешь ощущения и чувства всем сердцем. Сливаешься с впечатлениями, производимыми этим явлением. И я не давал им сухую оценку посредством объяснения самому себе природы данного явления. Дети не цепляются за них, не привязываются. Ощутив всю гамму чувств и напитавшись под завязку, отпускают их свободно и легко. Но никогда не прочь насладиться этими явлениями вновь, иногда видя все совершенно по-новому. Оно принадлежит им и только им, но так получается – по мере взросления человек пытается анализировать происходящее вокруг себя, дать всему объяснение, вследствие чего незаметно лишается свободы.
Взрослые незримо, но очень прочно привязываются ко всему, что зацепляет их внимание и нередко искренне страдают, утрачивая объект своего восхищения, понимая, что не в силах удержать его, сделать собственностью, доступной только им одним. За бессмысленными попытками объяснения явлений окружающего мира они не в силах насладиться ими, и, увы, превращают все вокруг себя в пыльную обыденность. Мир в глазах таких людей превращается в поистине ужасающее место.
Дети, рождаясь, познают мир таким, каков он есть, но, взрослея, познают людскую глупость, накопленную тысячелетиями. В этот момент познание мира останавливается и начинается каторга. Бедные дети! Слепое заблуждение родителей - им проклятие.
Несмотря на возраст, память моя не заржавела и с радостью признаюсь, что помню еще далекие детские впечатления, навеянные чудесной картиной, от коей тянуло то свежей прохладой, то убаюкивающим бдительность уютом. Я наслаждался всем, что с ней связано. Пожалуй, во всей квартире это была единственная значимая достопримечательность. Остальное не наводило грусть, а, скорее, было нейтрально, несущественно, и на этом фоне картина контрастировала в моем сознании, приобретая тонкие намеки на одушевленность.
Казалось, она оживала и гипнотизировала меня, призывала, общалась с моим подсознанием. Как упоминалось ранее, я никогда ни с кем о ней не говорил. Я ничего не боялся, просто не хотелось. Это было нечто - только мое, сокровенное, и я наслаждался этой маленькой тайной.
Часто я представлял, как брожу среди маленьких, беспорядочно торчавших из глубоких сугробов, домиков, таких необычных, загадочных, с белыми сугробами на крышах и светящимися красным светом окнами. Я не изучал все подробности чудесного пейзажа, просто наблюдал, как вечерние сумерки обнимают лес гигантских елей и сосен с редкими вкраплениями низких темнеющих елок и голых, запорошенных снегом, кустов.
Каждый вечер я ложился спать, удерживая зрительный образ картины, и мне снилось, как я, повинуясь любопытству, осторожно крадусь между этих кустов и подглядываю за домиками, стараясь всмотреться через одинокие окошки внутрь, но всегда безрезультатно. Влекомый безудержным нездоровым интересом, я в каждом следующем сне все ближе и ближе подбирался к маленьким окошкам в надежде узреть таинственных обитателей домиков.
Вот я вприсядку, крадучись, стараясь не хрустеть снегом, подбираюсь к ближайшему домику. Еще несколько метров и я под оконцем, но вдруг подул морозный ветер, раскачав величественные лапы хвойного гиганта, да обдал меня приличной порцией кристально-белого снега, оставив на макушке поблескивающий в лунном свете сугробик. В другой раз устрашающая вьюга закрутит бешеным хороводом десятки маленьких смерчей, делающих какие-либо дальнейшие передвижения по местности крайне неосуществимыми. И каждый раз я просыпался с маленькой иголочкой отчаяния в сердце.
Кто же эти таинственные хозяева домиков? Эта загадка волновала меня, как волнуют загадки древности ученый мир. Я строил гипотезы, однако, всякий раз самолично их разрушал. Ложась спать, я неизменно находился в твердой уверенности, что уж на этот-то раз я точно, не смотря ни на что, загляну в окно ближайшего одинокого домика и понаблюдаю за таинственными жителями этого чарующего мира. И вновь ничего не выходило.
Картина висела у родителей моей матери, я приезжал к ним с пятницы и оставался до понедельника. В остальные дни, когда был дома, я всегда думал о картине и с нетерпением ждал пятницы. Ждал встречи, с кем-то пугающе живым. С существом, незримым, и безмолвно наблюдающим за мной из картины, словно оно выжидает, накинув на себя лживую маску безопасности и доброты.
2.
Время шло. Я взрослел и стал меньше думать о картине. Сны о ней тоже сократились, впрочем, как и любые другие. Но все же преследовали каждую зиму во время созерцания вечернего снегопада за окном. И хотя мои визиты к старикам так же заметно снизились, в такие моменты зимних чаепитий у окна я продолжал ждать пятницы.
Так уж получается, когда взрослеешь, начинаешь совсем по-иному смотреть на вещи. То, что раньше удивляло и поражало воображение, сейчас, кажется, утратило свои гипнотические свойства. Смотришь на все более осознанно и, следовательно, это некогда удивительное теряет для тебя весь шарм, и магия созерцания сменяется закостеневшей ностальгией.
Я не был у стариков уже полтора года, мать разругалась с родителями и меня перестали возить в гости. Дети зачастую невольно становятся связующим звеном семейных драм, и мать с отцом, заметив, насколько я соскучился по визитам к старикам, объявили перемирие. Долгожданный момент наступил и вот я у них. С трудом скрывая эмоции, выдавливаю улыбку, отвечая на горячие приветствия. Я, конечно же, был рад вновь за долгое время увидеть бабушку с дедом, но все же терпеливо ждал, когда внимание родителей и стариков переключится, и я окажусь, предоставлен самому себе.
Вскоре желанный момент наступил. Борясь с противоречивыми чувствами, я вошел в комнату. По какой-то причине на глазах выступили слезы. Я не смог бы объяснить причину, вызвавшую их, но точно знал, что это связано с картиной. Да мне и не до анализа было своих эмоций. Войдя в комнату, я некоторое время медлю, затем неторопливо поворачиваюсь и смотрю на стену. Желтые, с ужасным орнаментом бумажные обои от времени пожелтели еще больше. Теперь они и вовсе вызывают подавляющее чувство. Но картина совсем не изменилась. И хотя в квартире достаточно тепло, я всем телом ощущаю морозную свежесть и великолепный хвойный запах.
В оконцах горит красноватый свет, и на крышах все так же серебрятся снежные сугробы. Деревья все такие же гигантские, а кусты голые и снег, налипший на их ветках, напоминает летучих мышей-альбиносов. Небо какое-то странное: зеленого оттенка. Неужели такое бывает? Но, в общем, все как прежде, дух зачарованного леса вновь заставляет меня раскрыть рот и молча глазеть на пейзаж.
Но секунду спустя я замечаю некоторые изменения. Картина была прежней, но определенно в ней что-то изменилось. Я изумленно наблюдаю, никак не могу понять, что же не так, как вдруг сознание мое цепляется за объект, коего ранее на картине не усматривалось. Или же я не обращал на него внимания? Определенно ничего не могу вспомнить. Деталь на первый взгляд более чем выразительная, значимая, хоть, правда, и небольшая. Щелкнуло у меня в голове сразу, и тут же я увидел картину совершенно в ином свете. Оконца казались теперь какими-то зловещими, и белые летучие мыши в кустах приняли угрожающие очертание.
Меня пробил озноб, я не сразу понял, что деталь эта придала мрачные гротескные нотки всему пейзажу. Появилась колея, и в центре картины отчетливо вырисовывался наездник на санях, сидящий на собранном в лесу валежнике. Сани с наездником тянула лошадь с большим хомутом. Но вот странность: наездник и лошадь обнаруживали неестественную несоразмерность с остальными объектами на картине. Наездник на первый взгляд вроде бы соизмерим по габаритам с домиками, которые сами теперь казались основательно маленькими, тогда как деревья вокруг приобрели просто исполинские размеры. Кусты на переднем плане сейчас можно было сравнить со стандартными размерами деревьев относительно домов. Дисгармония пропорций и перспективы корежили восприятие, и попытки оценить пейзаж с точки зрения простой пропорциональности отдавали ломаной болью в висках.
В мое сердце безмолвно пробрался безотчетный страх и сжимал его все сильнее и сильнее, по мере того как рушилось привычно сложившееся впечатление уютного сказочного места. Места, дышащего добротой и дарившего мне неиссякаемый позитив и простор для воображения, с того самого первого раза как я его увидел.
Наездник все испортил. Он нарушил привычный уклад и подверг неумолимому изменению все аспекты мира, заключенного в этой картине. Но черт бы его побрал, был он тут всегда или нет? Я не решился поговорить об этом со стариками и под вечер лег спать в удрученном расположении духа.
Небо зеленело подобно океанской пучине. Над темнеющими острыми кронами елей и сосен часть небосвода озарялась призрачным лунным светом, однако самой луны не было. Свет был странным, непривычным, и тени от деревьев выглядели настолько четко очерченными, что чудилось, будто они живые. Общая атмосфера гнетущая, давящая и беззвучная. За стволами деревьев что-то притаилось, что-то, излучающее реальную опасность. Страх упорно нарастал. Все двигалось к некой ужасной развязке. Я ждал, чувствуя нечто. Что-то происходило, незримая угроза пронзала окружающее пространство. Четко обрисованные тени от деревьев завибрировали. Сам воздух словно стал спертым.
Я взглянул на небо. На той его части, что озарялась - по неизвестным причинам - невидимой луной клубились зловещие зеленоватые сполохи, и там, где небо совсем темнело, показались рыжеватые тона. Что-то там было очень нехорошее. Страх достиг точки кипения, я попятился назад. На меня что-то надвигалось. Домики теперь выглядели злорадно. Желание к ним приблизиться у меня растаяло в мгновение ока. Красный свет в оконцах стал ярче и замерцал, я теперь видел, что дома открыто смотрят на меня, ядовито скалясь. Неподалеку затрещал валежник и тут я испустил отчаянный вопль.
Проснулся я, как подобает после кошмара, в ледяном поту, бледный, с учащенным пульсом и сердцебиением, хотя готов поклясться, что сердце от испуга чуть не остановилось.
В комнате было темно. В окно бил лунный свет и чугунная маска ухмыляющегося казака с хохолком и табачной трубкой, висевшая на стене, выглядела очень недобро в её ирреальном свете. Я встал, предварительно включив торшер, и снял маску со стены. Было около четырех ночи. Я спал в маленькой комнате, а в другой: там, где висела картина, почивали старики. Ну и отлично, на нее я бы сейчас не рискнул взглянуть. Чуть погодя, я сходил в туалет, умылся, вернулся в комнату и лег, выключив торшер. В окно что-то застучало. От отчаяния я застонал. По неведомой причине в голову пришел сюжет как ростовщик увидел в окне страшное свиное рыло с желтыми глазами.
От ужаса стало трудно дышать. Квартира стариков находилась на восьмом этаже, и этот факт добавлял перцу. В окно барабанило. Я медленно повернул голову и заметил за шторой явственное движение и очертание чего-то округлого. От чрезмерного испуга меня сковала судорога, я не мог издать ни звука. Остаток ночи я пролежал на спине, не смея повернуться на бок и, уж тем более, высунуть из-под одеяла ногу, несмотря на духоту.
Утро застало меня полумертвым от бессонной ночи. Я проклинал себя за прочтенный на неделе томик Гоголя и мысль о том, что комната с картиной наводила на меня вселенский ужас.
С этим приездом к старикам я узнал настоящую цену чрезмерной впечатлительности. Теперь меня уже не заманить так просто, я утихомирил свое любопытство, но и легче мне не становилось. Я почему-то чувствовал, что поступаю неправильно, и мне необходимо приблизиться к картине и посмотреть в глаза своим страхам. Кажется, я утрачиваю свое восприятие. С болезненным осознанием пришла мысль о том, что я взрослею. Возможно, картина бы спасла меня? О нет, лекарства от неизбежности еще не изобретено. Что за противоречивые чувства? Кто зовет меня из злополучной комнаты с желтыми ужасными обоями? У меня был выбор. И я сделал его, я выбрал сидение на месте. Мой выбор, увы, дрожать от страха и «плыть по течению». Я отказался тогда от нового непознанного и остался в теплом обсиженном хлеву обыденности. Я предал незримое существо, живущее в картине. Я предал себя. Когда приехали родители, чтобы забрать меня, я ощутил покой. На время.
3.
Время шло, прямо-таки летело, и угнаться за ним – занятие не из легких. Все вокруг менялось, кроме людей. Люди лишь надевали маски подстать изменившейся окружающей реальности.
Мои родители разошлись, и мы много путешествовали с отцом, сменив не одну квартиру. Это было самое интересное время. Мне никогда не нравилось сидеть на одном месте и что-то новое всегда дарило радость. Хотя это новое казалось каким-то искусственным и впечатления быстро проходили.
Постоянство почти в любых аспектах бытия губительно для развития человека. Единственное, что, казалось бы, не должно меняться, пугающе изменялось не в самую лучшую сторону – я взрослел. Эта перемена не по душе не только мне.
И вот подкралось совсем незаметно то время, когда я уже мог жить отдельно, один. Жизненные обстоятельства мои сложились в такую причудливую мозаику, что, изъездив весь огромный город, Москву, я вернулся и поселился в квартире на восьмом этаже, где некогда жили мои бабушка с дедом. Мои родные старики. Их уже нет на свете.
Интерьер оставался без изменений и, когда я только въехал, меня более всего интересовала большая комната. Та самая, где висела картина.
Обои совсем уже приобрели мерзопакостный вид. Немного посерев, они выглядели по-старчески болезненно. Те самые желтые обои, все более желтеющие с каждым годом и ужасным орнаментом, бумажные обои. Некогда чистая резная позолоченная рама, обрамляющая картину, обрела пыльный цвет.
Но изображение. Оно оставалось все таким же ярким и новым, словно художник только что закончил писать картину. Что же это был за художник? Но спросить было уже не у кого. Старики умерли несколько лет назад. Теперь-то мне уже хотелось спросить. Ох, как хотелось! Откуда вообще эта картина, и всегда ли был на ней извозчик на валежнике и лошадь с большим хомутом. Мы, люди, всегда хотим что-то сделать, когда уже поздно, почему-то это сразу приобретает для нас чрезвычайную важность. Но возможность упущена, и горькое отчаяние заставляет нас рвать на себе волосы и корить за этот упущенный некогда шанс.
Я с тревогой смотрю на картину: голубые ели и сосны с небольшим вкраплением чернеющих елок, голые кусты с мышами-альбиносами, домики со зловещими ухмылками и окнами-глазницами с красным ядовитым сиянием, извозчик на валежнике, лошадь с большим хомутом и темно-зеленое фосфоресцирующее небо. А главное то, чего я более всего боялся увидеть.
Над острыми мрачными кронами деревьев, там, где небо обретает совсем темный оттенок, я вижу те самые ржавые тона, смутно и, в то же время, отчетливо принимающие очертание голодного дьявольского лица, плавно растворяющегося в зеленоватой дымке. Лицо липкого ужаса, мозолящего тебя своим следящим взглядом, независимо от того, в какой части комнаты ты находишься, скалящего в злобной улыбке расплывающийся рот.
Я не верил своим глазам. Было ли оно на картине раньше? Еще один вопрос, на который мне не суждено узнать ответ.
Я перевел дух, сконцентрировав внимание на извозчике и невольно взор мой пал на колею. Извозчик с лошадью ехали вперед, то есть будто вверх по картине и вдаль. Колея под ними была свежая, точно художник, написав картину, позабыл добавить колею и в грубой форме поспешно пририсовал её уже после окончания работы.
Колея имела необыкновенную развилку, будто извозчик въехал на нее, картину, с разных сторон. Но самое интересное – колея уходила и дальше, и обрывалась – по масштабу картины – в нескольких метрах перед самим извозчиком с лошадью.
Я пребывал в прострации. Неужели я не замечал столь существенных деталей раньше? Попросту не обратил на них внимание? Как могли ускользать от моего внимания такие вещи, когда я каждый день напролет медитировал перед картиной? Следующая мысль разбудила доселе неведомое мне чувство иронии. “Она менялась… сама”. Я ухмыльнулся. Нет. Это уж слишком. Просто людям свойственно с возрастом смотреть на вещи иным взглядом. В таком случае, все эти неведомые мной элементы всегда присутствовали на картине. Вот и объяснение.
Мне как-то говорили, что роман Булгакова “Мастер и Маргарита” читается всегда по-разному. Всегда открываешь для себя нечто новое. Не говорит ли это о том, что и в изобразительном искусстве может существовать нечто подобное? Ведь каждый раз я видел в этой картине все больше подробностей и, разумеется, оценивал всегда все по-новому.
Я не испытывал инстинктивного желания узнать кто же этот извозчик и кто живет в этих таинственных домиках. Я только с ледяным ужасом в сердце наблюдал, как картина открывала мне свои секреты, один за другим.
Вот я уже вижу, как на пути извозчика деревья с голыми ветвями медленно сгибаются в его сторону, и вид этих ветвей неотвратимо напоминает костлявую пятерню, чьи суставы с хрустом шевелятся, словно постепенно оживая. Красными окнами ухмыляются домики, иррациональным ужасом пропитаны четко обрисованные тени деревьев, с каждой секундой увеличивающиеся в размерах. И надо всем этим жуткое лицо, пропитанное злобой, лицо необратимости, отчаяния, безысходности. Лицо, в чьих глазах пульсирует тоскливая бездна хаоса.
Невозможно оторвать взгляд. Депрессия безжалостно скрутила все тело и дух и грубо швырнула в грязный угол гнить. Но кульминации нет! Кошмар повторяется, раз за разом. Боль отнимает силы, делая тебя слабее, сокрушительно хлещет по самым больным местам. Все, от чего человек убегает, разом настигло и обрушилось многотонной лавиной в самый неожиданный момент. Вот-вот и тебя не станет.
Но всегда есть выбор. Будущее не предопределено, судьба изменчива. Сердце еще бьется, пульс замедлен, но есть. И впереди мелькнул лучик света. Это тот момент, когда сознание проясняется, решающий момент: либо проиграть и уйти, либо встать на ноги и вспомнить, кто ты есть на самом деле. Вспомнить себя. И если ты выбираешь борьбу и жизнь, то наградой будет новообретенная воля. Это перерождение.
4.
Я побледнел и осунулся. Сказывается долгая голодовка. Но в остальном чувствовал себя превосходно. Многолетний груз оставил меня, наконец, по телу разлилась долгожданная легкость. Осознание груза, давно душившего и тягостного, отпустило, ушло. Впервые за долгое время я улыбнулся. Просто, без причины, искренне, самому себе.
Я плохо помнил, что было за то время, когда я вновь въехал в квартиру стариков. Все как в тумане, сколько прошло времени? Неделя? Месяц? Не знаю. Я думаю, это неважно. Какие-то обрывки воспоминаний есть. Конечно, это связано с картиной.
Да, я понимаю, я сам наделил картину всем тем, что творится у меня внутри. Вероятно, все эти элементы всегда были на картине и во мне, в глубинах подсознания. С самого детства я стал с ней одним целым. И невинность ребенка отражалась от картины. Но постепенно я что-то вносил в нее: то, что прицепилось ко мне во внешнем мире, и собственную разочарованность в том, что я познавал, пока рос и взрослел.
Так было, пока картина не обрела индивидуальность, что-то в ней жило своей жизнью. Нечто, с чем я, в конце концов, встретился лицом к лицу. Я не знаю в точности, что произошло, но кажется, на этот раз выбор я сделал правильный. Я вдруг увидел свою жизнь, и понял, что нужны решительные действия и перемены.
После очередного кошмара я еле оправился, но та легкость, которую я раньше в своей жизни не ощущал - за исключением разве что раннего детства - помогла мне встать на ноги. Более в этой квартире я оставаться не мог. У меня всегда была мечта и я начал готовиться. Несколько дней сборов и я был во всеоружии. Мне всегда хотелось увидеть мир, так надо уже осуществить свою мечту!
Пора было уезжать. Квартира была подготовлена к длительному отсутствию хозяев. Я завесил картину простыней, и постоял в опустевшей без мебели комнате. Сколько всего тут произошло! Повспоминал детство и юность, проведенные здесь, вспомнил стариков, смахнул прозрачную слезу и уверенно отправился в путь.
Возможно, через много лет я вернусь. Но всегда я буду точно знать, что она ждет. Ждет и готовит для меня новый сюрприз.
Новость отредактировал Elfin - 22-12-2013, 09:17
Ключевые слова: Картина детство авторская история