Глаза в рамке
Это было жаркое лето 2024 года. Мы с пацанами — я, Серёга и его младший брат Ванька — вырвались на выходные за город, в деревню к нашей бабушке. С собой привезли главное развлечение — питбайк «Stels» и старенький, но бодрый квадрик «Yamaha». Задача была проста: устроить гонки по просёлочным дорогам и найти новые экстремальные места.Второй день наших каникул выдался на редкость душным. Воздух над полями колыхался от зноя. Мы углубились в лес за деревней, туда, где, по словам бабушки, «только зайцы да лоси тропы знают». Проселок вскоре превратился в едва заметную колею, а потом и вовсе исчез. Мы петляли между сосен, обжигались о крапиву, продирались через кусты малины.
Ванька, скакавший впереди на питбайке, вдруг затормозил так, что из-под колеса вылетел ком земли.
— Эй, смотрите! — крикнул он, снимая шлем.
Мы подъехали. Посреди леса, на совсем небольшой полянке, стояла старая, покосившаяся ограда из почерневших кованых прутьев. За ней виднелись десятки провалившихся холмиков, поросших мхом и бурьяном. Кое-где торчали обломки каменных плит, а несколько ржавых, пузатых памятников с пятиконечными звездами еще держались, но их надписи давно стерлись. Кладбище было старым, довоенным, может, еще дореволюционным. О нем давно забыли.
— Ничего себе! Класс! — обрадовался Серёга, заглушая двигатель квадроцикла. — Давайте посмотрим поближе.
Мы перелезли через низкую ограду (она хрустнула и поддалась с противным скрипом) и стали бродить между могил. Было тихо, жутко тихо. Даже комары, донимавшие нас всю дорогу, куда-то пропали. Воздух был неподвижен и пах прелыми листьями и влажной землей.
Ванька, везде сующий свой нос, нашел единственный относительно целый памятник. Это была серая мраморная плита, на которой еще можно было разобрать имя: «Анастасия». А под ним — вделанная в камень фарфоровая фотография.
Фотография была цветная, что для такого древнего памятника казалось странным. На ней была изображена молодая женщина с очень бледным лицом и темными, пронзительными глазами. Она не улыбалась, а смотрела прямо на зрителя с каким-то недетским, печальным и глубоким знанием. Вокруг ее головы был повязан темный платок.
— Жутковатая тётка, — фыркнул Серёга. — Смотри, глаза как живые.
И правда, создавалось полное ощущение, что женщина с фотографии следит за нами. Куда бы мы ни отошли, ее взгляд был устремлен на нас. Ванька даже попытался встать сбоку, но иллюзия была полной — глаза на плоской фотографии поворачивались вслед за ним.
Нас охватила ребячья бравада. Мы начали дурачиться, фотографироваться на фоне могил, Серёга даже предложил «покататься на квадре по этим кочкам». Но что-то внутри меня сжалось в холодный комок.
— Пора валить, — сказал я твердо. — Место мертвое, нехорошее.
Только мы собрались уходить, Ванька, который все крутился у той самой плиты, вскрикнул:
— Ой!
Он отшатнулся и указал на фотографию. Нам показалось, что выражение лица женщины изменилось. В уголках ее губ затаилась тонкая усмешка, а в глазах появился не просто взгляд, а интерес. Живой и голодный.
Больше мы не шутили. Молча, давясь внезапно нахлынувшим страхом, вырулили на узкую тропинку и понеслись прочь из этого места, не оглядываясь. Ветки хлестали по лицам, моторы ревели, но нам казалось, что мы движемся слишком медленно.
Вернулись мы бледные, перепуганные. Бабушка, увидев наши лица, сразу спросила:
— Что случилось-то? Где вас носит?
Мы, перебивая друг друга, стали рассказывать про кладбище. Когда мы дошли до описания памятника с фотографией, лицо бабушки стало серьезным и строгим.
— Так и знала. В Заречную слободу попали. Это ж раньше деревня такая была, потом все вымерли от тифа еще до войны. Хоронили там не только своих, но и самоубийц, умалишенных, колдунов. Место проклятое.
Она вздохнула и подошла к нам ближе.
— А женщину ту звали Настасьей, и была она знатной ведуньей. Говорили, могла и болезнь навести, и отвести, и на фотоснимках своих дух заключила, чтобы после смерти на мир глядеть. Тот, кто потревожит ее покой, на себя ее внимание обратит. Она за ним следить начнет. Сначала во снах, а потом и наяву. И заберет с собой того, кто слаб духом. Ванька, ты что такой блёклый?
Ванюша и правда был похож на воскового. Он все молчал и тер кулаком глаз.
— Я... я нечаянно, — прошептал он. — Я тот цветочек, что у памятника рос, сорвал. Она же на меня так посмотрела после этого...
Бабушка ахнула и подошла к нему. Она взяла его за подбородок, внимательно посмотрела в глаза, а потом отшатнулась.
— Господи помилуй... Ванюша, а покажь-ка свою спину.
Он с недоумением приподнял футболку. Мы все вскрикнули. Прямо на его позвоночнике, между лопаток, проступал красный след, похожий на царапину. Но, приглядевшись, мы поняли, что это не царапина. Это был perfectный, ясный отпечаток женского пальца. Длинного, с острым ногтем.
Холодный ужас пополз по моей спине. Бабушка перекрестилась, зашептала что-то, потом схватила с полки бутылку со святой водой и начала кропить Ваньку, нас, все углы в доме.
— Сидите теперь дома до утра! Никуда не выходить! Свет чтобы горел везде!
Ночью Ваньке стало плохо. У него поднялась температура, он бредил и всё просил, «чтобы тётя не смотрела». В бреду он говорил, что за окном стоит женщина в платке и манит его пальцем. Мы с Серёгой сидели у его кровати, а бабушка молилась.
Под утро жар спал, и он уснул ровным сном. Бабушка сказала, что отвела, слава богу, но ходить туда больше нельзя никогда. А след от пальца на спине у Ваньки сошел только через неделю, оставив после себя бледное белое пятно, как напоминание.
Мы больше не катались в ту сторону. И питбайк, и квадрик теперь пылятся в гараже. Иногда мне кажется, что если бы мы тогда не сорвали тот цветок, не стали бы кричать и веселиться... Или если бы мы задержались там на минут десять дольше... То назад вернулись бы не в полном составе.
И теперь, когда я вижу старые фотографии, я всегда проверяю, не следят ли за мной глаза с портрета. Потому что знаю — некоторые взгляды принадлежат не живым.
Новость отредактировал Летяга - Сегодня, 13:13
Причина: Стилистика автора сохранена
Ключевые слова: Кладбище памятник фотография женщина бабушка след молитва авторская история