Сила креста
- Глебушко? Сынок? Обережок на?- Пошто, мать, отвлекашь? Сказал – за водой собрался да в поле опосля.
- Глебушко, - мать за свое, словно и не слышамши. – На-тко, обережок на яром шнурке. Да не вырони, штоли! Што насупился?
- Што ты мне свою бесовщину даешь? Креста на мне не видишь?
- Глебко, мать пожалей, не прекословь, - тетка Луша с печки-то, значится, голос подает.
Она, эта тетка, материна сестра кровная, как овдовела, так и прибилась к материной печи. Некуда горемычной голову приклонить, своя изба – да пустая, што вражье логово, все постыло. Так и коротали век втроем, Глеб да мать с теткой. Память о предках стерегли. Отец у Глебка в черкву на яру ушел, преклонил колени перед новым распятым богом.
Взял сын из материных рук землей пропахших, дождем омытых светлый кругляш рябиновый. На нём знак одолень-травы высечен искусно. Знамо, не мать секла, у ей уменья нет. А вот шнурок из шерстяной красной нити – то материна работа. Повертел меж мальцами кружок Глебко да и сунул за пазуху.
- Не вырони, сынок, - снова наказыват мать.
И помолчав, словно слух напрягши, добавлят:
- Нонеча Таськины вороны вон как разошлись. Гаркают и гаркают над грядками. Накликают, штоль, чаво.
И снова сыну:
- Ты, Глебушко, ступай. Не боись ворон-то. Торопись до вечора оборотиться. Хоть Стрибогову внуку удача в любой день, коли мать об ём просит. Да больно нехороши тучи-то, ой нехороши. Вороны нагаркали. Аспиды ведьмачьи крылатые!
Глебко ткнул могучим коленом разбухшую от дождей деревянную дверь и вышел в сенцы. Слышно было, как он стучит коромыслом, навешивая ведра, и гурчит на молодую в рыжих подпалинах суку:
- Што под ногами вьёсся? Поди! Поди, тебе говорю! Да штоб тебя!
Славная сука – ее зять тетки Луши, покойной Дуни муж, с большого села привел на конопляной веревке, сказывал, што крыс душит не хуже твоей кошки, ворон с поля гонят да ластится. А морда хитрая, рыжая, умильная – прям лисья.
Зачастил парень за водой-то. Бабская работа, а он сам с коромыслом шататся туда-сюда, да все к Таське на двор глядит. Идет да глядит, ажно шею сворачиват! И тут так стало. Идет Глебко мимо дома Таисьиного, на ворон уставился и с испугом, и с любопытством. А сука зятева скулит, к ногам льнет, да уж не ласки ждет, а будто просит – «оборони».
- Поди ко двору, што за мной увязалась! – ворчит Глебко и отпихиават ногой теплый собачий бок.
- Што, Глебушко, до колодца ийдя? – Таисья как тут и была – из калитки выглядыват, зубами сверкат.
- По воду, Тася, по воду, - только и нашел слов Глебко да и стал как вкопанный у калитки Таськиной.
Стоит, пустыми ведрами на коромысле болтат да пялится на девку, а язык будто к зубам прилип. Сука скулит у ног, морду скалит. Таська семки тыквенны лузгат да плюет шелухой прям в Глебка и все смеется да зыркат исподлобья. Ветер подхватыват белые лепесточки пустых семок да разносит окрест. А парень все никак уйти не может – прирос к земле.
- Ну, йди, што встал? – хохочет девка, отряхат ладони от шелухи тыквенной, значится, да головой в сторону колодезя машет. – Йди, говорю!
Отпустило Глебка. Ноги как соломой прошлогодней набиты стали, да все равно идут будто сами собой. Не помнит, как воду подымал в ведрах да на коромысло цеплял. А сука рыжая все тут – вертится, юлит, хвост, тугим колечком скрученный, под брюхо лохматое поджимат.
Идет Глебко в обраток до дому, уж и стены избы родной видать, а все никак тропинка не кончится. Будто бы на месте парень шагат. Глядь, а Таська косищи свои разметала по плечам, в одной рубахе исподней босая меж грядок ходит и будто што сказыват гороху да ботве свекольной. А над головой у ей вьются три ворона черных – да таких могучих, што и барана унесут, не замешкают. Увидала Глебка, зубами сверкнула - да шасть на крыльцо. А вороны к парню – гаркают так, што в пору оглохнуть, крыльями плещут, но не клюют, когтями не рвут. Напугали. Правильно мать сказывала: аспиды крылатые!
Сбросил парень коромысло с плеча, воду расплескал да и машет кулачищами пудовыми, от птиц оборонятся, значится. Да все мимо бьет, только разъярился зазря. И тут посвит такой тоненький, будто манок утиный. Сука словно храбрости черпнула откуда, подскочила и ну брехать, ажно воздух звенит. Враз птицы-то и отстали, унеслись в небо и пропали черными точками. Подхватил Глебко оброненные ведра да бегом к своей избе, так и вернулся пустой. А в сенях на соломе обережок материн лежит – обронил все ж таки разиня.
- Шоб тебя! – ругатся Глебко то ли на себя, то ли на Таську-ведьму.
- Сынок? – зовет мать из горницы. - Воды-тко принес, не?
- Принес, - а сам опять за коромысло - и к колодцу. Да не мимо Таськиной избы, а все дальними соседями – через Кабанчиков да Ярей, да через заросший крапивой старой бабки Исайки двор. И обережок с собой не забыл – второпях-таки сунул под рубаху.
Нанес воды в избу, за косу взялся, в поле пошел.
- Я уж не дойду до поля. Дома дело сыскалось, до обеда не управлюсь. Надоть прибрать в овине. Овинник серчат, беспорядничат. Яблок ему окрошу да кваску в дежке снесу. А ты воротись, сынок, до затеми, слыхал?
- Вернусь, мать.
А у самого образ Таськин так и висит перед взором. И сам не поймет, то ли боится ея, то ли приголубить хочет. Издали еще воронов приметил над полем. Ближе подошел, приложил мозолистую ладонь ко лбу, поглядел на птиц со злобой. Ишь, налетели проклятые!
- Не кляни ворон-тко. Што ты, как дурной, бабские сплетни собирашь? – Таська как из-под земли выскочила.
И уж не исподнее на ей, юбка нарядная тканая полосатая, да рубаха льняная, да косищи вкруг головы уложены, маками убраны. Красавица – глаз не отвести. Глебко и не отводит – молчит и сморгнуть не могет. И понимат подспудно, не жмется сука рыжая к ногам. Как сгинула куда псина. С колодца за ним шла, а тут раз и убралась.
- До поля йдя, Глебко? А яблок-тко нету за пазухой?
- Нету, Тася. Мать овиннику окрошила.
- И квасу не найдешь?
- И квасу нету… - как сквозь морок отвечает Глебко. А у самого коленки трусятся.
- Што ж, миловаться хошь? – а сама все похохатыват, будто шчокотит кто за бока ея.
- А и хочу! – гаркат Глебко и руки тянет к девке-тко, значится.
Взяла Таисья парня за руку да как телка на веревке к стожку повела. Повалила, стала ему жарко на ухо шептать, а сама все холодными ладонями за пазуху лезет.
- Зачем тебе бабские сплетни да безделицы, чай мужик ты, а не тетка Луша…
- Зачем обережок материн ищешь, ведьмачка? – вдруг огорошил ея Глебко.
- А зачем она мне яблок не дает? Зачем овинником меня стращат? – изогнулась Таисья вся, как кошка, глаза огнем горят, пальцы, што кохти звериные, скрючила. – Заберу да и своим сделаю, бушь вороном по свету летать, юность мне искать, страхами кормиться! Ну? – хохочет: - што молчишь?
Тут скрюченными пальцами подцепила она шнурок да вытащила материн обережок, што с одолень-травой-тко.
- Сгинь, нечисть, - с силой отпнул Таську Глебко.
- Как?.. – в желтых глазах ведьмы вопрос застыл, прямо-тко наивное дитячье изумление на мгновенье проскользнуло.
- Да што ж вы, бабы, креста не видите? – выпрямился над скрюченной Таськой Глебко и тут же громогласно принялся читать: - Оборони, сохрани, Господи! Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое яко на небеси и на земли, хлеб наш насущный даждь нам днесь…
Виделось ему, што вороны со всего свету белого слетелись. И теперь оне не плескали крыльями, а били клювами в темя, целили кохтями в глаза.
Глядь – идет мужичонко. Седенький, босенький, ряска на ем – рубище серое, вервью худой подпоясана. И ведет, прямо-тко как зять тетки Луши, суку ихнюю на привязи.
- Ату их, нечистей! – крикнул мужичонко и снял с собачьей шеи петельку конопляную.
Залаяла рыжая сука, ажно земля зашаталась. Бросилась не на воронье, а на Таську, что у стожка на карячках сидела да хохотала.
Очнулся Глебко на печи в своей избе. Мать и тетка Луша вокруг хлопотали, охали.
- Што вышло, мать? Как я тут? Голова гудет…
- Лежи беспутный, - махнула рукой тетка Луша да прижала морщинистой ладонью голову парня к соломе на печи.
Больше месяца выхаживали мать и тетка Глебка. Травами отпаивали, што-тко шептали.
- Опять идолам своим молитесь, окаянные, - кряхтел парень с печи.
Нашли Таисью у стожка – яблоками засыпанную. Мертвую. Будто погреб ея кто под яблоками-тко. А мужичонки и суки рыжей как и не бывало. Мать крест Божий приняла, просила сына научить молитвам.
Новость отредактировал YuliaS - 8-08-2019, 10:49
Причина: Стилистика автора сохранена.
Ключевые слова: Легенда ведьма крест молитва вороны авторская история