Ламия
"И в темноте ночей безлунных,
Гонимый похотью своей,
Искать он будет, как безумный
Кровь алую живых людей".
Что ощущает проживший не одно столетие человек? Какие мысли могут посещать его в часы раздумий, какие желания обуревают, когда он остается наедине с собой, с прибрежных утесов оглядывая бескрайние просторы величественной морской глади? Страждет ли он покоя после стольких веков бесстрастного и тягучего, будто предрассветная дрема, существования? Или, быть может, вожделеет чего-то иного – куда более прозаичного и земного?
В этих водах, кишмя кишащими древними, как сам Йормунганд, титанических размеров змеями, попасть в объятия стихии практически равносильно верной смерти. Рагнару, как, впрочем, и всем его соратникам на утлом дракаре, успевшему перевидать не один десяток вылазок, было об этом прекрасно известно, так что, как только небеса быстро, почти мгновенно, затянуло темными, как сажа, тучами, а где-то на горизонте заполыхали первые ветвистые вспышки молнии, им оставалось лишь молиться, что на сей раз Тор прогонит стихию прочь, подальше от их судна.
К несчастью, владения Тора не безграничны и в этих водах всецело царствовал великий Посейдон, а в небе над головами уже неслась стремглав колесница всесильного Зевса и гулкий топот его коней отдавался на земле утробными раскатами грома.
В считанные минуты окружающее море вспенилось, а небесные врата разверзлись, опрокидывая, словно из гигантского ушата, на головы викингов ледяной, пронизывающий до самых костей, ливень. Дождь лил сплошной стеной – так, словно небожители по неосторожности уронили гигантское ведро с водой прямиком на одинокий драккар, доселе мирно дрейфовавший на волнах.
Судно трясло и качало, да так, что несколько людей, не удержавшись, быстро свалились за борт. Еще несколько секунд и до Рагнара донесся утробный, низкий гул, но исходил он уже не сверху, не оттуда, где Зевс гневно рвал и метал облака в клочья, а из-под воды. Мгновение спустя на поверхности, в какой-то сотне футов от лодки с отчаянно боровшимися со стихией людьми, показалось неимоверных размеров чешуйчатое тело, напоминающее змеиное, но намного более мощное, необхватное, вздымающееся на десятки футов над водой.
Сцилла ли, Харибда или сам Йормунганд – Рагнару было невдомек, но, стоило чешуйчатому обитателю глубин приблизиться и явить свой ужасающий лик остолбеневшим от страха викингам и Рагнар тут же осознал, что все они, все до единого, обречены на погибель.
Широченная пасть, многочисленные ряды острых, как бритва, размером с локоть, клыков – чудище запросто способно было проглотить весь драккар, со всеми моряками, ни разу не поперхнувшись.
Люди на судне кричали. Кто-то в панике избрал смерть в объятиях стихии, лишь бы не оказаться проглоченным древним змеем, который, казалось, искренне потешался над викингами, появляясь то с одного борта, а затем тут же выныривая в десятке футов от палубы.
Рагнар что есть сил ухватился за мачту и потянулся к канатному тросу, пытаясь что есть мочи перекричать гул шторма и рев чудовища, подзывая соратников к себе, но было уже поздно.
Монстру, видимо, надоели бездумные игры, и теперь он лениво обвивал драккар кольцами своего покрытого стальной чешуей тела. Кольца быстро смыкались вокруг судна и Рагнар, вознеся предсмертную молитву Одину, уже готовился очнуться в бескрайних залах Вальхаллы.
Раздался душераздирающий треск, щепки взметнулись до самых небес. Мачта, вместе с уцепившемся за нее Рагнаром, натужно прогнулась и полетела во тьму пучины, туда, где вовсю бесновался древний змей.
Очнулся он уже на берегу, когда лучи рассветного солнца мягко, но настойчиво опалили густую рыжую бороду, приводя викинга в чувство. Любое движение отдавалось сильной болью во всем теле и он, кряхтя, кое-как привел себя в вертикальное положение, встав на колени и оглядевшись. В сотне ярдов от него лежал обломок корабельной мачты. Прилив лениво, будто нехотя, поигрывал с раскиданными на берегу щепками – все, что осталось от его драккара. Море успело совсем успокоиться, тучи рассеялись, но, кроме самого Рагнара, на всем берегу не видать было ни единой живой души.
Сквозь боль и окутывавшую разум белесую пелену, викинг все же нашел в себе силы подняться и, пошатываясь, кое-как прошелся вдоль прибрежной линии в надежде, что вместе с ним прибой вынес на сушу и других его товарищей.
То, что он не погиб и что окружавшие его земли не были чертогами Всеотца, Рагнар понял практически сразу. Столь диковинной растительности и соленым морским водам не место в Вальхалле.
Кроме шума волн, до него не доносилось ни единого звука. Даже отдаленного пения птиц или язвительного гоготания чаек – и то слышно не было.
Так или иначе, выжил он один. Морской змей унес остальных за собой в бездну вод, откуда нет возврата. Горевать по усопшим – дело недостойное викинга. Кое-как выложив пирамидку из валявшихся то тут, то там камней, в память об отнятых чудовищем жизнях славных соратников, Рагнар принялся за дела куда как более насущные.
Следовало отыскать еды, а значит, придется двигаться вглубь острова и молиться, что где-то там, среди бессчетных пальм и высокой, по пояс, травы, затерялось поселение местных аборигенов, которые не убоятся приютить одинокого воина. А коли и убоятся – верная секира, все так же заткнутая за пояс и чудом не унесенная морскими водами, в очередной раз послужит самым верным орудием убеждения.
Но, прежде всего, Рагнару необходим был источник пресной воды – водопад ли, озерцо, ручеек – жажда неумолимо взывала к нему пересохшими губами и осушенной глоткой.
Собравшись с силами, викинг покинул берег и, секирой прорубая себе путь сквозь сплошную стену зарослей, зашагал прочь, подальше от сиротливо лежавшей на песке мачты и скорбного брега.
Негромкий шепот настиг его внезапно, уже на закате, когда он, обессилевший и отчаявшийся, лежал на траве, под тенью высоченной пальмы, своими огромными листьями защищавшей его от жгучих солнечных лучей.
Поначалу ему подумалось, что это лихорадка, сотрясавшая последние часы его обезвоженное тело, добралась своими липкими, вязкими пальцами в глубины его разума. Но нет, шепот, казалось, доносился со стороны высившихся в самом сердце острова холмов, но так отчетливо, будто шептали в самые уши, склонившись над голодным и терзаемым жаждой викингом.
- Рагнар! – шептала она. Томно, сладостно, будто маня за собою в постель, обещая страстные утехи и внеземное блаженство.
Викинг приподнялся на локтях и, все еще не веря собственным ушам, затаил дыхание.
- Рагнар! – теперь голос зовущей звучал капризно, обидчиво даже, словно она негодовала, отчего викинг столь долго не отзывается. Вместе с тем такой шелковистый, будто шерсть с персидских ковров в Аравии и такой нежный, словно диковинная ткань из еще более отдаленного Китая, голос попросту не мог принадлежать существу человеческому. Быть может, это и есть Вальхалла, а где-то там, в холмах, сокрыт вход в чертоги Всеотца, откуда одинокая валькирия подзывает его на пир и последующие за ним любовные игры.
Рагнар тряхнул головой, отгоняя нахлынувшую дрему и обезоруживающие разум мысли. Вальхалла осталась где-то там, за бескрайними морями, за вершинами хладных, как лед фьордов. Здешние божки коварны – сулят доселе неиспытанное наслаждение, манят плотскими утехами, размягчают самую душу – валькирии, как, впрочем, и прочие обитатели залов Одина, не станут юлить, ибо знают, что нет для викинга награды более желанной, нежели вечная битва, день ото дня гремящая на полях Вальхаллы.
- Погань иноземная. – медленно процедил Рагнар пересохшими, кровоточащими губами, поднимаясь с земли и доставая на ходу секиру. – Трепещи, ибо Рагнар, сын Хродгара грядет с высоко поднятой головой и закаленной в огнях Нифльхейма сталью.
В ответ – лишь переливчатый смех. Беззлобный, будто заботливая мать тихо потешается над едва проделавшим свой первый шаг и тут же оступившимся чадом.
- Рагнар! – теперь укоризненно, но все еще маняще, всепрощающе.
Он упорно шел в сторону подернутых туманной дымкой холмов, а солнце за его спиной медленно, но неумолимо скрывалось в морских водах.
Возвышенность, еще одна, крутая, почти отвесная тропинка, за ней еще, но Рагнар позабыл об усталости, о голоде, жажде и боли. Пыл берсерка, столь часто дававший ему силы сокрушать врагов на поле боя буквально голыми руками, вновь разгорался в готовом к битве викинге.
Стоило ему взобраться на вершину очередного холма, как перед ним предстали руины древнего амфитеатра, разместившиеся внизу, в долине. Голос, до того момента продолжавший нашептывать его имя, вдруг умолк. Там, в самом центре арены, пылал костер, а тени плясали по рядам скамей, полуразрушенных, растрескавшихся, обвитых плющом.
Разодрав ноги в кровь, Рагнар буквально скатился вниз по гальке, позвякивая кольчугой. Весь в пыли, с рваными ранами и ручейками пота, стекающими по лбу, он распрямился и огляделся. Он стоял напротив костра. Языки пламени, казалось, так и стремились облизать спутавшуюся бороду, но жара от огня он не ощущал, словно огонь был ненастоящим. Искусственная имитация или декорация для невидимых зрителей, молча наблюдающих за представлением со своих мест на скамьях.
- Рагнар! – она явилась из ниоткуда. Викинг готов был чем угодно поклясться, что еще мгновение назад арена пустовала и вот, стоило ему лишь моргнуть, как в тени, не вступая в круг света от костра, уже стояла высокая, статная дева. Не успел он вымолвить и слова, как она все же подалась вперед и Рагнар буквально остолбенел. Такой дивной красоты за все годы рейдов и все свои путешествия в дальние, экзотические страны ему не доводилось лицезреть еще ни разу.
Она была совершенно нагой, но ее, казалось, это совершенно не смущало. Наоборот, она стояла с высоко поднятой головой, вздернув прелестный носик, торжествующе глядя Рагнару прямо в глаза и даже не пытаясь прикрыться, явно наслаждаясь произведенным эффектом. Длинные, струящиеся вдоль самой талии золотистые локоны напоминали чистейшие языки пламени, переливаясь яркими отблесками в свете костра. Тонкие брови, острый подбородок, так заманчиво проступающие скулы, пухлые губки, растянутые в злорадной усмешке, колышущаяся в такт ее поступи, небольшая, но донельзя соблазнительная своей формой грудь. Кожа цвета парного молока и широкие бедра – столь прекрасных созданий Рагнар не видел и на самых прекрасных полотнах искуснейших заморских мастеров.
Но эти глаза. В них не было ничего. Они не искрились, отражая огонь, не полыхали пламенем. Они были совершенно черными и пустыми – будто бы смотришь в глубокий колодец, пытаясь разглядеть его дно.
- Рагнар… - ее губы не шевелились, но голос звучал обольстительно, а вкупе с ослепительным образом обнаженной девушки и вовсе сводил викинга с ума.
Рагнар лишь крепче сжал секиру, заскрежетал зубами и на мгновение прикрыл глаза. На одну лишь секунду он снова перенесся на то славное в своей беспощадности поле боя. Картина, будто выжженная на сетчатке, запечатлела битву в малейших деталях. Холодное, стального цвета небо, затянутое низко висящими тучами. Дельта неглубокой, по щиколотку, реки. Дождь, льющий сплошной стеной. Сонмы воронов, в жадном предвкушении кружащие над полем. Грязь, хлюпающая под ногами. Грязь вперемешку с багровыми потоками крови. Сотни, тысячи воинов яростно схлестнулись в бою. Вот Йорвик занес свой топор, чтобы тут же обрушить его на голову упавшего на колени чужеземца. Сталь смачно, с хлюпающим звуком пробивает череп и рассекает голову врага чуть ли не напополам. Вот Берг размахивает тяжеленым молотом, отбрасывая противников, будто щепки. Хрустят кости, кровь брызжет фонтаном. Вот юркий Трор со своим трофейным ятаганом одним ловким движением подрубает ноги чужеземца. Тот падает ниц, истошно вопя.
Рагнар распахнул глаза и застыл в страхе, ибо теперь перед ним стояла не прекрасная дева, но настоящее чудовище, будто исторгнутое из самых темных пучин Нифльхейма. Тело, лоснящееся, будто слившееся воедино из раскаленной смолы; перепончатые крылья, как у летучей мыши, но огромные, испещренные пульсирующими артериями; длинные, щуплые руки, свисающие до самых колен, увенчанные внушающих размеров когтями, острыми, как бритва; совершенно лысый череп, вытянутый, овальный, со впалым отверстием вместо носа и рядом оскалившихся клыков там, где буквально только что алели пухлые губки. Прежними остались лишь глаза. Два темных, бездонных провала все так же бесстрастно взирали на викинга лишенным всяких эмоций, всякой жизни взглядом.
- Что ты такое? – Рагнар ощутил, как все его нутро разом перевернулось, заставив все тело покрыться мелкой испариной. Он прошел немало сражений, поверг дюжины врагов, выходил на бой даже с превосходящим численностью противником и смотрел в лицо смерти без страха, но, стоило ему рассмотреть истинный облик представшей перед ним твари, как викинг понял, что на кону даже не его жизнь, но сама его душа. Существо было способно вобрать его самую сущность, не позволив павшему отправиться в чертоги Одина, а что может быть страшнее для воина?
Рагнару показалось, что морда чудовища скривилась в злобной ухмылке, но, стоило еще раз моргнуть, как перед ним вновь стояла нагая девушка, все такая же ошеломительно прекрасная. Теперь, правда, викинг не мог смотреть на нее без содрогания и более не мешкал. Секира взлетела и одним резким движением понеслась вниз, метя в самую макушку сокрытого за привлекательной личиной богомерзкого создания.
Но, вместо того, чтобы с треском вонзиться в череп твари, оружие неожиданно лязгнуло о невесть откуда взявшийся металл и тут же отскочило, да так, что Рагнар едва устоял на ногах.
Рагнар, не веря собственным глазам, глядел на поблескивающее в свете разгоревшегося с новой силой пламени костра лезвие ятагана. Того самого, трофейного. Ятагана Трора. Рагнар перевел взгляд на владельца оружия и обомлел. В изодранной кольчуге, весь в струпьях, с раздутым лицом, с которого стекали струйки воды, на него теми же самыми провалами черных, как сама ночь, глаз уставился Трор. Никаких эмоций, ни единого просвета во взгляде – Трор был мертв, сомнений быть не могло. Нет, не мертв, хуже – он стал частью той твари, что теперь злорадно заливалась адским клекотом, разительно контрастирующим с безупречной личиной сладострастной девушки.
Оцепенев, Рагнар едва успел уклониться от удара пудовым молотом, пронесшегося в паре сантиметров над его головой. Берг, еще более крупный и кряжистый от раздувшей его воды, неуклюже подался вперед и вновь замахнулся, целя Рагнару в грудь. Тот отскочил и выставил секиру перед собой, все еще не веря, что его верные соратники, дьявольским колдовством поднятые из подводных глубин, лишились собственной воли и обернули оружия против своего ярла.
Воздух у самого виска прорезало лезвие топора. Йорвик, при жизни обладавший ястребиным взором, никогда не промахивавшийся и разивший точно в цель, теперь промазал, оставив Рагнару небольшое пространство для маневрирования.
Рагнар действовал на рефлексах, его тело будто двигалось само по себе, вне зависимости от приказов разума, протестовавшего и все еще отказывавшегося верить в происходящее. Викинг завертелся юлой, отражая удары разом набросившихся на него противников. Блокировать ятаган Трора, проскользнуть под молотом Берга и, продолжая движение, секирой отбить лезвие топора. Блокировать, проскользнуть, отбить. Казалось, будто грозные викинги, слывшие славными воинами и отчаянными рубаками, повторяли одни и те же движения, даже не пытаясь атаковать Рагнара в полную силу.
Викинг отступал. Шаг за шагом он двигался в сторону полуразрушенных скамей амфитеатра и, только приблизившись к ним почти вплотную, он осознал, что павшие соратники вовсе и не пытались его прикончить. Они загоняли его так, как загоняет свора гончих псов одинокого волка, отрезая пути к отступлению и не позволяя вырваться из окружения.
Костер резко погас, и арена амфитеатра тут же погрузилась во тьму. Мрак ослепил Рагнара, дезориентировал его и заставил слепо размахивать секирой, не подпуская к себе оживших мертвецов. Вместе с окутавшей его темнотой наступила и звенящая тишина. Трупы как будто исчезли вместе с пламенем костра, но их отступление не принесло желанной передышки, а, наоборот, лишь обострило все чувства викинга, напряженно вслушивавшегося и безуспешно вглядывавшегося в окружающую тьму.
Неожиданно в нос ударил сладковато-приторный запах гнили, словно смердящий, давно уже разлагающийся труп вдруг оказался у Рагнар за спиной. Повеяло холодом, но не тем освежающим холодком, ощущаемым у подножия фьордов, а действительно леденящим душу, пронизывающим до самых костей хладом.
Рагнар резко обернулся. Силуэт прекрасной девы быстро менял очертания, заполняя все больше и больше пространства. Перепончатые крылья взметнулись в воздух, а где-то на уровне отвратительной морды два черных, темнее ночи, провала торжествующе пожирали его мертвым взглядом. Рагнар взметнул секиру в последней отчаянной попытке сразить злорадствующую мерзость, в своем последнем богатырском крике он призывал Всеотца к себе на помощь, но было уже поздно. Черные провалы промелькнули совсем рядом, а огромные крылья сомкнулись в смертоносных объятиях, поглощая могучего ярла всего без остатка.
Что ощущает проживший не одно столетие человек? Какие мысли могут посещать его в часы раздумий, какие желания обуревают, когда он остается наедине с собой, с прибрежных утесов оглядывая бескрайние просторы величественной морской глади? Страждет ли он покоя, после стольких веков бесстрастного и тягучего, будто предрассветная дрема, существования? Или, быть может, вожделеет чего-то иного – куда более прозаичного и земного?
Рагнару было невдомек. Людские заботы, думы и переживания канули в Лету вместе с его славным, некогда гремевшим на весь Север, именем. Любые мысли, чувства и ощущения исчезли в объятиях ненасытного вампира.
- Говорила я тебе, Энди, поплывем дальше. Нет тут ничего, сам разве не видишь? Даже птицы не поют. Остров необитаем.
- Джулия, тебе разве неинтересно? Этого острова даже на картах нет. Значит, мы вроде как первооткрыватели – ну, не здорово, что ли?
- Я бы предпочла отдых на лазурном берегу с бокалом игристого, а не блуждания по необитаемым островам, среди камней и кустарников, спасибо огромное.
- Да ладно тебе, не ворчи. Марко. Ну, давай. Марко.
- Поло. И катился бы ты ко всем чертям, Энди.
Голоса доносились с самого побережья, но для Рагнара, неподвижно восседавшего на самой вершине холма в центре острова, расстояние не являлось помехой. Он явственно различал каждый издаваемый пришельцами звук – шелест травы у них под ногами, шорох камней вперемешку с песком, когда они преодолевали небольшую насыпь, их тяжелое дыхание, каждое произнесенное ими слово. Ноздри викинга жадно втягивали доносившиеся до него запахи – приторный запах пота, резковатый аромат дезодоранта, легкий запашок алкоголя, но более всего – запах свежей, вовсю кипящей и бодро струящейся по венам крови.
Рагнар бесшумно поднялся и молча уставился вдаль. Спешить было незачем – добыча сама приведет их в логово твари, а уж здесь их будет ждать он. Позади, так же не издав ни единого звука, с земли поднялись еще три безмолвных силуэта. Промелькнул пудовый молот; из полуистлевших ножен показался проржавевший ятаган; топор, хоть и покрытый многочисленными зазубринами, все такой же острый и беспощадный, оказался в сгнивших, но все таких же хватких руках.
Четыре пары темных провалов, сотни лет назад лишенные всего человеческого, в унисон глядели туда, где ничего не подозревающие путники, пошучивая и подтрунивая друг над другом, добровольно двигались в безжалостные объятия ламии.
Новость отредактировал Летяга - 20-09-2018, 16:09
Причина: Стилистика автора сохранена.
Ключевые слова: Викинги море змей нападение кораблекрушение злой дух смерть нежить творческая история авторская история избранное