Заботы ради
-Нет, а почему я должна испытывать угрызения совести? – не унималась Мария, разговаривая с мужем за утренним кофе, - Разве ты не заслужил этот дом? Разве мы не достаточно хорошо заботились о твоем родственнике? И, в конце концов, такой дом, да возьми мы его, он бы упал здесь с лестницы где-нибудь да шею себе свернул! Так что все правильно мы сделали, - разгоряченная, она с неприятным звуком отхлебнула кофе из чашки.-Так оно так, - вяло отвечал ей супруг, - но Федор Григорьевич хотел, чтоб не бросали Андрюшку…
-Андрюшка! – воскликнула жена грубым, прокуренным голосом,- Идиот! Ему почти пятнадцать, а он ни читать, ни писать не умеет! Он даже ест-то мимо рта!
-Но он больной…
-Вот именно, что больной! А больных нужно лечить, и не дома, а в специализированной клинике! Куда мы твоего Андрюшеньку и отправили. Пойми, ему там будет значительно лучше. За ним там уход круглосуточный, а представь здесь? Мы оба работаем, и что? Нанимать сиделку? Мы не миллионеры! И твой дядя не так уж много нам оставил, в плане денег.
Муж робко глянул на раскрасневшуюся жену и покачал головой. Он сознавал, что поступили они скверно и даже подло, ведь дядя его, Царствие ему Небесное, покойный Федор Григорьевич, оставил ему с женой немалое состояние, да еще и неплохой дом, только с тем условием, что они будут заботиться о его слабоумном внуке, что остался от разбившегося много лет назад брата. И под «заботой» Федор Григорьевич подразумевал проживание в родных стенах и именно их с женой заботу, а не присмотр больничных сестер и казенную палату. Все это Виктор понимал и чувствовал за собой вину, однако переубедить жену или попытаться достучатся до ее совести, не пытался - трудное это занятие, если не бесполезное.
Он и сейчас украдкой поглядывал на нее, какую-то высохшую, растрепанную, вечно недовольную, и не понимал, как только мог десять лет назад жениться на ней, и так долго не замечать ее сварливости и неуемной жажды денег. Возможно, подумал Виктор, Господь справедливо поступил, что не связал его с нею детьми - так оставался хоть ничтожнейший шанс когда-то вырваться из кабалы неудавшегося брака.
Жена нервно щелкала зажигалкой, буравя мужа взглядом бесцветных рыбьих глаз. Тот, как всегда, молчал.
В ночь, когда со смерти Федора Григорьевича прошло сорок дней, Виктор пробудился от неясного шума. В комнате было темно, тикали часы и где-то далеко, нагоняя тоску, выла собака. Жена мирно сопела рядом, нелепо приоткрыв рот. Виктор прислушался - было тихо. Быть может, ему просто приснилось? Он хотел было лечь, как вдруг звук повторился. Виктор посмотрел на стену впереди – звук шел именно оттуда, словно кто-то ковырялся пальцем изнутри. Мыши? Раздался тихий стук, и Виктор в страхе сглотнул слюну. Дом был не особенно старым, чтобы издавать такие зловещие звуки, и если царапанье мужчина еще мог себе разумно объяснить, то вот стук, совершенно отчетливый и явный, был задачкой непосильной.
Следующей ночью все повторилось вновь. Опять Виктор проснулся среди ночи от того, что за стеной что-то стучало и скреблось. Только если вчера эти звуки были едва слышны, то сейчас они стали настойчивее и громче, и казалось уже, что там копошилась не одна мышь, а целая стая. Виктор потряс жену за плечо - она недовольно пробурчала что-то и, перевернувшись на другой бок, продолжила спать.
Виктор натянул тапки и подошел к стене, прислушался. Нет, это не могли быть мыши - шорох раздавался на уровне человеческих рук. Виктор приложил к стене ухо и тут же отпрянул, когда услышал из-за стены какое-то не то кряхтение, не то хриплый сап. Он быстро включил свет и осмотрел стену – стена, как стена, оклеена обоями, висят фотографии… И только сейчас Виктор заметил, что на снимке, где они были сфотографированы вчетвером, - он с женой, дядя и Андрейка, - на заднем плане появились какие-то размытые пятна, вытянутые и темные. Их не было раньше, Виктор был в этом уверен. Он посмотрел в глаза покойному дяде, и вновь его сердце заныло от несправедливости и вины - даже со снимка Федор Григорьевич, казалось, смотрел на него с упреком. Виктор взглянул на мирно спящую жену и позавидовал ее толстокожести.
В ту ночь он так и не заснул - долго прокручивал в голове события последних месяцев: болезнь дяди, его последняя просьба позаботиться о внуке, потом смерть, все эти похоронные дела, и вот, наконец, переезд в новый дом…
Звуки за стеной то затихали, то с новой силой напоминали о себе, и вот странность: когда он думал, что пора бы поставить жену на место и забрать Андрюшку из лечебницы, звуки вроде бы исчезали, а когда представлял кривую физиономию жены и допускал мысль, что она может быть права и мальчику лучше будет под присмотром врачей, стук и скрежет появлялись вновь.
Виктор уже не обращал на них внимания, мысли его занимал одна вещь, которая его некогда заинтересовала, потом как-то выбилась из головы, и вот теперь снова всплыла в памяти.
Незадолго до смерти, Федор Григорьевич подозвал к себе племянника и попросил снять в этом доме все кресты и иконы, и оставить его на ночь одного. Виктор удивился: дядя хоть и не отличался христианским смирением, но был крещен и даже носил крестик. Он спросил, конечно, зачем это нужно, но дядя странно ухмыльнулся и ответил, что «не доверяет стерве-Машке, а об Андрюше побеспокоиться надо». Виктор не стал допытываться более, - какие только причуды не возникнут в восьмидесятилетнем возрасте! - и выполнил просьбу. На следующий день Федор Григорьевич скончался.
Утром Виктор проснулся разбитым и усталым, тело его ныло и болело, словно всю ночь он разгружал вагоны, но больше всего его вымотали сны, беспокойные, темные сны. Он вроде и спал, но в тоже время видел всю свою комнату, и стену с фотографиями, с которой постоянно падал снимок покойного дяди и племянника, и сколько бы во сне Виктор не поднимал ту злополучную фотографию и не вешал на место, она падала и падала вновь.
Виктор рассказал обо всем жене - та подняла мужа на смех, обозвала «соплежуем» и «бабой», и предупредила, что если он и впредь будет накручивать себя, то из-за своей совестливости отправится либо вслед за Андрюшенькой, то есть в психушку, либо и вовсе за Федором Григорьевичем.
-И запомни, - пригрозила жена, нервно закуривая - Я не собираюсь терпеть здесь этого придурка! И из этого дома я не уйду никуда! А если тебя так мучает совесть, то, пожалуйста, выметайся! А я заплатила за свой покой в этом доме своим же временем и нервами! Я уже сроднилась с этим домом и этими стенами! Эти стены только мои! И никуда от этих стен я не уйду! Они мои! Запомнил? И все тут! - и она, ставя решающую точку в споре о главенстве в семье и злополучном доме, гневно постучала желтым от сигарет пальцем о стену.
Октябрьской ночью ветер рвал деревья и расшвыривал листья выпотрошенных крон по всему саду. В окно бился дождь, все в доме содрогалось от громовых раскатов, и вновь где-то далеко-далеко выла собака.
-Пристрелить бы этого пса, - бурчала Мария, глядя в окно, - Поназаводят живности, а тут слушай тоску эту…
Виктор вновь не мог заснуть и мучился предчувствием чего-то нехорошего, а супруга его только и сетовала на жизнь, на пса, на плохую погоду и неумело покрытую крышу, которая могла потечь после такого ливня, а это повлекло бы за собой новые траты, к которым она была совершенно не готова.
-Еще этот дурак здесь, свалился на мою голову! – фыркнула она, - Слушай, последний раз мы этого идиота Андрюшеньку на выходные берем, запомни это! Пусть лечится и дальше. Представляешь, он сегодня в мой кошелек залез и из денег сердечки вырезал! Да еще, гад, подошел ко мне со спины и на меня эти сердечки как бросит, мол салют! А сам стоит ржет, идиотина, в ладоши хлопает!… Хорошо еще, деньги мелкие были, а то б я его вообще убила бы!
-Это я его научил сердечки вырезать, - тихо отвечал Виктор, - и еще кораблики делать из бумаги. Он приятное хотел тебе сделать. Маш, может все-таки возьмем его, а? Ну Федор...
Жена грозно посмотрела на мужа и рявкнула: "Нет!"
-Ну нет, так нет, - промямлил Виктор и тяжело вздохнул. Он грустно смотрел на фото, то самое, что вечно падало во сне, и вдруг заметил, что ней было явно не четверо людей, а уже больше. Он пригляделся, но фотография вдруг дрогнула и, соскользнув со стены, обрызгала пол осколками стекла, почти следом - раскатистый удар грома, ослепительная вспышка, и в доме погас свет.
Этот скрежет... Показалось? Нет, вот еще раз, и еще… Испарина выступила на широком лбу Виктора, и даже сквозь шум непогоды и треп жены он различал шорохи там, за стеной…
Выбитые пробки оказались не единственной неприятностью для нечестной пары. Обои на стене вдруг с треcком прорвались, и застывшие супруги увидели несколько фигур, угловато и рывками выходящих из внезапно образовавшегося проема.
Мария истошно завизжала, когда молния,сверкнув, осветила то, что отдаленно напоминало людей: в грязных лохмотьях, со свисающими кусками сморщенной кожи на изуродованном лице, медленно и прямо к супругам двигались три полуразложившихся трупа. Виктор в этом кошмарном человекообразном подобии, сквозь собственный ужас, узнал трех местных выпивох, с которыми отчаянно воевала его жена и которые частенько захаживали к Федор Григорьевичу «подзанять на поправку здоровья»: они как-то разом пропали пару лет назад… «Дворничиха! – сверкнуло в голове у Виктора, - Дворничиха говорила тогда участковому, что алкашня под вечер к Федору Григорьевичу зашла, да не вышла… А ей никто не поверил, сама баба выпить горазда, вот и почудилось, как решили все».
Виктор не смел пошевелиться, он видел, как трупы схватили его визжащую жену и приставили ее к стене.
-Мы с подарками от Федора Григорьевича,- прощелкал выпадающей челюстью один из трупов, - Не бойся, мы не отнимем твои стены. Ты останешься с ними.
Виктор оглох от собственного крика, когда на его глазах упырь молотком вбил в горло жене огромный гвоздь, и она повисла, тощая, хрипящая, с безобразно открытым ртом и закатившимися глазами.
-А твое место около твоей потаскухи Машки, мямля, - выплевывая изо рта слизкую пену, осклабился упырь и показал Виктору еще один гвоздь, - Это твой. И у меня еще их много...
Ураган смолк, и даже несносный пес угомонился.
На полу тихой комнаты, расставив ноги в стороны, сидел мальчик и деловито мастерил кораблик. Когда он закончил, то обернулся и показал его тем, кто сидел за его спиной - послышались одобрительные возгласы. Мальчик широко улыбнулся, язык его выпал изо рта, а голова зашаталась, как воздушный шар на ветру.
-Мы тебя в обиду не дадим, не бойся. Дед твой так наказал, Андрюшка,позаботиться о тебе велел, - раздались голоса позади, - Давай, опускай свой флот на воду!
Мальчик передернулся и неловко пустил свой бумажный кораблик в плавание по вязкой поверхности огромной кровавой лужи, что образовалась меж двух пригвожденных к стенам трупов.
Автор - Сарагоса.
Источник.
Ключевые слова: Семья наследство Мария покойный Федор Григорьевич трупы