Мёртвый граф
Не стоит верить тому, чего не видел сам. Да и своим глазам тоже нельзя доверять полностью. Мельник частенько в корчме утверждал, что мальчонкой ему довелось как-то увидеть самого графа, но мужики лишь усмехались в усы, стряхивая с них густую пену обратно в кружки. Последней, кто мог это подтвердить, была тёща старосты, но и та сгинула в подвалах обители отцов-инквизиторов.Можно было бы подумать, что никакого графа нет. Но кто же тогда жил в старом замке за тисовой рощей? Для кого каждое утро молчаливая обслуга закупала свежие продукты на рынке? И к кому в таком случае часто приезжали именитые сарацинские лекари с многочисленной челядью, вставая вокруг замка пёстрым лагерем? Несомненно, нет на свете более любопытных и вездесущих существ, чем дети, но в этом случае даже они были бессильны, натыкаясь либо на безмолвие слуг, либо на суровые взгляды стражников.
С годами, разумеется, интерес постепенно утих, и жизнь обитателей старого замка уже не столь будоражила умы простых обывателей. Тем не менее, так как никто уже давно не видел графа живым, то его с чьей-то лёгкой руки стали называть мёртвым.
Замок мог бы считаться проклятым местом, но иногда, раз в несколько лет, в его ворота въезжала угольно-чёрная карета епископа с эскортом храмовников. А они, как известно, жгли еретиков и ведьм при малейшем подозрении. На всякий случай.
Легенды о буйном нраве и жестокости хозяина замка передавались из уст в уста. Самые отчаянные приписывали графу бочки выпитого вина и табуны поруганных девиц. И с каждым годом бочки становилось многочисленнее, а девицы юнее и прелестнее.
Изредка из замка выезжала красная карета с фамильным гербом в сопровождении хмурых гвардейцев. Она вихрем проносилась по узким улицам города, всадники расшвыривали в стороны зазевавшихся прохожих. В неброском переулке карета останавливалась возле лавки ростовщика, выпуская из своих глубин неброско одетую женщину с густой вуалью на лице. Угрюмые вышибалы у входа, старательно выдавливая из себя улыбки, приветствовали постоянную гостью и почтительно распахивали двери. Ростовщик самолично загружал в карету пару приятно звенящих кошелей, сопровождаемый внимательными взглядами охраны. Через час эти же кошели принимали послушники монастыря, пока аббат сопровождал загадочную даму в прогулке по ухоженному саду, внимательно слушая и согласно кивая.
Менялись аббаты и ростовщики, но неизменной оставалась вуаль на лице женщины. Попытки подойти поближе и взглянуть на незнакомку неизменно пресекались конными гвардейцами. Ростовщик же при малейшем упоминании в разговоре таинственной кареты делал знак своим телохранителям, и незадачливый собеседник, проклиная длинный язык, ворочался в пыли грязной мостовой.
Всё это сапожник знал с раннего детства, когда был всего лишь вторым сыном сапожника и с толпой друзей бегал за красной каретой. Некоторые потом хвастали, что видели в окне мелькнувшее лицо. Ясно дело врали – занавески кареты из плотной ткани не пропускали внутрь ни одного любопытного взгляда.
Позже ремесленник ещё пару раз видел карету, отойдя к обочине и стараясь не попасть под копыта разгорячённых лошадей. Следом по-прежнему неслась ребятня, взрослые же лишь провожали их равнодушными взглядами и, отряхивая одежду, шли дальше по своим делам.
Никто не мог заранее знать, когда карета появится снова. Поэтому в тот вечер её появление для сапожника стало полной неожиданностью. Но если раньше он отпрыгивал в сторону, вжимаясь в стену, то сегодня лишь невидящим взглядом буравил запряженную четвёрку статных коней.
Ещё полгода назад жизнь казалась удавшейся и безоблачной. Молодая жена, уведённая у сельского увальня, множество заказов от знатных горожан и почётное место в цеховой гильдии. Чёрная полоса началась резко и неожиданно, всё сплелось воедино – и вороватый приказчик, и гнилые кожи, за которые заплатил втридорога, и жена, закрутившая шашни с начальником городской стражи. Теперь не хватало монет хотя бы для ежемесячной десятины, полагающейся гильдии. А двуличная бестия смеялась ему в лицо, пьянея от своей безнаказанности – после попытки устроить скандал с рукоприкладством два дюжих стражника доступно указали буйному мужу его место.
Возница остановил коней в пяди от шатающегося человека. Гвардейцы, попирающие наглеца конями, остановились, заслышав негромкий скрип открываемой дверцы. Женщина замерла, пристально рассматривая мастера. Он, как сквозь дымку, увидел, что осмотр её удовлетворил – женщина сделала небольшой жест рукой окружавшим всадникам, и удар сзади прервал затуманенное сознание.
Последующие дни были самыми восхитительными в жизни сапожника. И что с того, что его не выпускали из покоев, в которых были лишь узкие бойницы под потолком? Здесь он получил то, о чём мечтать не мог. Пища и вино, о вкусе которых он раньше и не догадывался. Безмолвные, но миловидные служанки, омывающие его тело днём и согревающие постель ночью. Одежда из тончайшей ткани, приятно ласкающая кожу.
На исходе третьего дня, в первую ночь растущей луны, стражники отвели его в другой конец замка. Даже полумрак в свете факелов не мог скрыть богатое убранство опочивальни. Служанки разоблачили мастера и подтолкнули к кровати с точёным женским силуэтом, угадывающимся за балдахином. Лишь на рассвете обессиленный сапожник вернулся обратно и проспал до вечера.
Дни сменяли друг друга, сливаясь в однообразии. Изысканная еда уже не радовала, женщины не ласкали взгляд. Каждый вечер бывший мастер ждал, когда в коридоре снова послышится звон доспехов латников, предвещающий встречу с женщиной, ночь с которой он не мог забыть. Постепенно надежда угасала, тлея небольшим угольком на дне души и вспыхивая каждый раз при скрипе двери.
Когда луна умерла и вновь возродилась, каменный пол вновь загудел от шагов тяжеловооруженных гвардейцев. Сапожник шёл между ними, тщетно уговаривая своё сердце не колотиться с такой силой, но в этот раз тёсаные ступени вели вниз. Подвал был освещён гораздо ярче, и он зажмурился после полумрака тёмных коридоров.
ОНА сидела на высоком троне, густые чёрные волосы оттеняли благородные черты лица, обычно скрываемые вуалью. На другом троне застыл синебородый старик с остекленевшими глазами. Со стен смотрели женщины, множество искусно выполненных портретов как будто заглядывали в глаза нечаянному гостю. Мастер застыл, слушая певучий голос – ОНА говорила, не обращаясь к нему, но перед глазами вставали события давно ушедших лет.
Он видел графа, уже немолодого, но безрассудного и буйного во хмелю. Печальная участь его жён – мало кто из них встретил в замке две весны, но все они навечно остались в рамках холста картин. Жестокие забавы в селах – избитые мужчины и плачущие дети, зовущие матерей, увезенных в замок гвардейцами графа. Безлюдные ночные улицы города, по которым скакали всадники в поисках развлечений. Тугие кошели в руках бургомистра и начальника стражи.
Как воочию представала пустая улица и юная девушка в скромном платье, увозимая разгоряченным графом. Вездесущие боевые тройки храмовников, прочёсывающие окрестности города в поисках племянницы епископа. Вырезанная охрана у ворот замка, залитые кровью коридоры и бледный граф в исподнем, неподвижной статуей застывший на кровати. И рядом повзрослевшая за одну ночь девочка.
Аббат, венчающий странную пару – молодую невесту с мёртвым взглядом и смертельно испуганного графа. Два бокала рубинового вина и бурлящая таблетка на дне одного из них. Гвардейцы на коленях, присягающие новой хозяйке замка. Смуглый эскулап, колдующий над телом графа с всевозможными мазями и бальзамами.
Маленькая девочка, озарившая мрачные коридоры и разогнавшая тишину звонким смехом. Женщина с пустыми глазами, которые наполнялись мягким светом лишь при виде ребёнка. Постаревший епископ, чеканящий слова, что тяжелыми плитами ложатся на душу. Девочка, испуганно заглядывающая в глаза матери, в которых она впервые увидела слёзы.
И снова священник, венчание и два бокала вина. Юная графиня в подвале бережно возлагает букет к портрету очаровательной женщины, первому в длинной череде, под мёртвым взглядом навсегда застывшего на троне графа.
Сквозь туман, застилающий глаза, сапожник увидел стоящие на небольшом столике бокалы. Длинный ряд портретов с засохшими букетами. Из-за спины к трону прошёл аббат. Вместо стражей уже стояла личная охрана епископа, а сам он мягко увлёк мастера к графине, сошедшей с трона.
Тягуче лилась латынь обряда венчания в тишине, нарушаемой лишь треском факелов. Бокал рубинового вина с крупинками на дне. И лишь глаза напротив.
Графиня тяжело вздохнула и взглянула на последний портрет, остававшийся без букета. Храмовники аккуратно выносили тело сапожника, епископ едва заметно шевелил губами, произнося слова индульгенции.
Женщина оставила букет и, накинув привычным жестом вуаль, поднялась наверх – ещё многое надо сделать. Сегодня она снова побывает у ростовщика, предкам которого когда-то храмовники передали почти всю казну графа. Потом завезёт аббата в монастырь, в этот раз кошелей будет гораздо больше – монахам предстоит девять дней отмаливать душу несчастного ремесленника. Но под сердцем уже билась новая жизнь, и она чувствовала, что это мальчик. Впервые за несколько сотен лет в роду графа появится мужчина. Проклятие было снято.
Новость отредактировал Lynx - 18-04-2017, 23:14
Причина: Стилистика автора сохранена
Ключевые слова: Синяя борода граф дева убийства проклятие авторская история