Черный ангел
У меня больше ничего не напишется. Никогда.- Это безобразие! – сказали мне. - Комнатушку взять можно, но это что за физия?
Кивнули на стену и харкнули в угол.
У меня больше никогда ничего не напишется…
А почему?
- Потому что ты, Сима, очень хороший человек, - томно вздохнул Псих и улыбнулся белой стене нашей комнаты.
Стена, обласканная малярной кистью – взъерошенной, как старая проститутка – слезилась свежей штукатуркой. Псих напевал старинные сюиты. И порой глубокомысленно заключал, глядя на свою работу: «Да-а!».
Поскрипит-покряхтит и снова малюет.
Моя жизнь рушилась… Скрипело в груди.
А сам бы я смог? Да никогда.
Я назвал Психа «черным ангелом». Черт его знает, отчего. Я помню лишь свежую розу в петлице его изношенного пиджака, накинутого поверх белой полосатой пижамы.
С мелодичным упоением он убивал вонючей белизною портрет на стене.
Я никогда не забуду этих васильковых глаз. Как давно это было. Господи, до чего я старый. А это лицо! - я увековечил его, чтобы… Я сам не знаю, зачем. Может, оно вообще приснилось мне, оно, глядевшее на меня из белой-белой метели у Зимнего. Да и какой смысл отвечать на подобные глупости? Что разъяснят мне эти ответы, фальшивые, как сюиты моего Психа?
Река прогорклой белизны разъела синь туманных глаз, полились глаза слезами наземь… Сгинули берега мои сизые, дальние. Оголтелая, вальсирует малярная кисть по стенам моей комнаты. Так умерла моя Жизнь. Псих заплакал, бросил кисть.
Уставившись на заходящее солнце, на обнаженные позвоночники улиц, я закурил.
- И все-таки ты мразь, Сима. – Ушел Псих, хлопнув дверью. Денег не взял.
Заходило и восходило светило – то кровавое, то золотое, то блеклое, как моя память. И все шло своим чередом: я мёл дворы, пил в сереньких переулках, читал газеты. Продал комнату. Уехал жить – подальше, в серую хрущевку на Черной речке.
Иногда мне снилось с похмелья, что Псих гуляет по облакам над нашим городом и собирает какие-то хилые цветы, белые, как снег.
Весною он умер. Его труп полусидел на ступеньках парадной старого желтого дома в соседней улице. Все та же полосатая пижама, и улыбка – как тень тихой, бесшумной смерти.
А через неделю мне приснились те самые васильковые глаза; остекленев за метельной пеленой, они снова пропали. Осталась лишь белая, пустая площадь, немой дворец и черный ангел, взмывающий в небо.
Ключевые слова: Художник комната псих портрет смерть Петербург авторская история