Как Марья за мертвяка замуж ходила
- Что же ты, Марья, нос воротишь от моего Илюши? - сгорбленная, одетая во всё тёмное, Кулапиха кружила вокруг Марьи чёрным вороном, заглядывала в лицо, дышала тяжело, сверкала злобно выцветшими глазами.Марья, уставившись под ноги, не глядя на старуху, и лишь крепче сжимая руками коромысло, на котором несла в тяжёлых вёдрах воду из колодца, упрямо шла вперёд.
Хороша была Марья! Нынче пошёл ей семнадцатый год, заневестилась - коса до пояса, глазищи бездонные, статная да стройная, как идёт по деревне с коромыслом, покачивая упругими бёдрами, так все парни оборачиваются. Она вроде и без умысла дурного, а разве красоту да стать скроешь?
Марья была девка строгая да скромная, к себе шутников близко не подпускала, зубоскальство на корню пресекала. Парни поначалу-то пытались к ней подкатывать, да не тут-то было. Взглянет Марья быстрым взглядом из-под чёрных ресниц, обожжёт будто. Слова бесстыдные у парней сами в горле застревали, отходили те оглушённые, вот так без слов Марья сказать могла.
А однажды, когда на реке она бельё полоскала, подошёл к ней сзади Илья - рыло у его, как у порося, глазки маленькие, бегающие, сам толстый, как боров, на голове не волосы, а щетина белобрысая, губы мясистые, улыбка самодовольная.
Наглый был Илья, гоголем по деревне-то ходил, и то понятно - бабка его, Кулапиха, ведьмой слыла, могла любому устроить такое, что мало не покажется. Боялись её люди, старались на глаз её дурной не попадаться и не перечить. А то и до беды недалёко, то ветрянку пустит, то пошепчет вслед, а у человека потом ничего не ладится, то на порог перья подбросит, красной ниткою перевязанные, и вся скотина передохнет в хозяйстве, то сору под порог подметет, и пошло-поехало, ссоры да ругань в той избе. Много чего умела Кулапиха, да только ничего доброго. А прозвали-то её так оттого, что на левой руке не было у ней трёх пальцев, кулапая она была, ещё в детстве, сказывают, собака на неё бросилась, отхватила.
Ну а Илья был единственным внуком у ведьмы, дочка-то её умерла вскорости после родов, как люди говорили - Бог покарал ведьму за её ремесло, а зять сбежал от такой тёщи в город, вроде как на заработки, да и не возвратился. Кто знает - жив ли теперь.
Вырастила Кулапиха Илью как родное дитя, во всём потакала, души не чаяла, баловала, пестовала. И вырастила борова Илюшеньку, себе на радость, людям на муку. От него, что от бабки, одна морока деревенским-то была. Ворожить он не умел, толку в том не знал, как и ни в чём другом, однако ж гадости творил на раз-два. Чуть что не по нём, так напакостит обязательно - то забор сломает, то кур передушит, то огород потопчет.
А связываться с ним боялись, другого бы давно уже отмутузили да и дело с концом, а этого поди ж ты тронь. С эдакой бабкой-то. Так и жили, мучились. Ждали, пока Кулапиха кони отбросит, а там, глядишь, и на Илюшеньку управа найдётся.
А как Илюша женихова возраста достиг, так и заприметил он Марью. Да и как не заприметить, когда она на деревне первая красавица! И стал он караулить девку, да приставать к ней, мол, всё одно - моя ты будешь, зря ломаешься. Уж как Марья от него бегала, как отбивалась. А тятеньке сказать не смела, боялась, что тятя не стерпит, поколотит Илюшу, а после Кулапиха отомстит им за внучка своего. Так и молчала, своими силами держала оборону.
Вот и сейчас, значит, подошёл Илья к Марье, а та бельё в реке полощет, не слышит ничего. Юбку за пояс заткнула, ножки стройные до колен оголила, коса распушилась, на личике капли пота выступили, рубаха мокрая стан облепила - ох, и хороша Марья!
Илья так и разомлел, ближе подкрался, да как схватит её, к себе развернул, целоваться полез. Растерялась Марья в первое мгновение, а после опомнилась, да давай мокрыми штанами Илью по роже свиной хлестать!
Отступился тот от неожиданности, после захохотал:
- Чего ты, Марьюшка, ерепенишься? Всё равно моя будешь, сама не захочешь по доброй воле, так бабка моя заставит. Она слова знает заветные!
- Да катись ты к чёрту, боров проклятый! - крикнула Марья. - Не боюсь я тебя!
- С чёртом моя бабка в друзьях, а мне ни к чему, - зубоскалит Илья, а сам так и норовит прижаться, губами толстыми чмокает.
Тут бабы с пригорка к реке спускаться начали, корзины с бельём несут, отошёл Илья от Марьи, вздохнул тяжело, облизнулся, как хищник, пальцем погрозил:
- Не дури, Марья! Всю семью твою изведу...
И засеменил на коротких толстых ножках вверх по склону, к деревне.
Мало было Марье Ильи-борова, так и Кулапиха принялась её теперь обихаживать, то у колодца подкараулит, то из-за забора закаркает, когда Марья в саду яблоки собирает, то в переулке тенистом встретит, в котором даже в самый солнечный полдень темно, и давай вокруг колобродить, бурчать, приговаривать, то угрозами осыпает, то речами слащавыми убаюкивает.
- Смотри, Марья, до конца лета жду я, не дашь ответа Илюшеньке добром, присушу тебя присухами. Не хотела я волю твою мутить, нужна мне преемница, а потому ясным ум твой нужен мне, но коли не согласишься, то не стану я глядеть, как Илюшенька страдает, наведу такой морок, что сама к нему прибежишь да в ножки упадёшь.
Стала Марья пуганой, от малейшего шороха вздрагивает, от всякой тени, как заяц шарахается.
А тут в воскресный день собралась Марья по ягоды. В логу за деревней много их уродилось нынче. С раннего утра, на зорьке ещё, по утренней прохладе и снарядилась Марья.
А кругом благодать разлита какая! В тумане клубистом над рекой солнце встаёт, чтобы по небу покатиться, свет и тепло миру Божьему подарить, чтобы цвело всё, да радовалось, чтобы новое нарождалось, чтобы старики на завалинку выходили кости древние погреть, чтобы девки хороводы водили да песни пели, чтобы жизнь продолжалась. Росы на травах лежат медвяные, сладость в воздухе стоит немыслимая, тягучая, ароматная, сердце замирает от восторга и умиления. Крикнет где-то птица, рыба в реке всплещется, ветерок пролетит, и снова тишина.
Как вдруг - ветка хрустнула, кусты затрещали, и вылез на тропку Илюша-боров. Побледнела Марья, никого кругом, что хочет, может сотворить он с нею. Попятилась она, корзину с ягодами вперёд выставила, дрожит вся, как зайчонок. А Илюша ухмыляется, ближе и ближе крадётся, как зверь, напасть готовится.
- Посиди со мной, Марьюшка, - молвит.
- Ни к чему мне с тобой сидеть, - отвечает Марья. - Ступай своей дорогой.
-Так куда ж мне идти, коли я к тебе и шёл? - спрашивает он, скалясь.
-Уйди, Илья, добром прошу...
-А то что? - усмехается.
А сам руки растопырил, и идёт на Марью.
А сзади кусты росли на склоне лога, пятилась Марья, пятилась, да в кусты те спиной и уткнулась, нет дальше пути.
Захохотал Илюша-ведьмин внук:
- Что, попалась, птичка, в силки?
Бросила Марья корзину в него, да Илья её рукой откинул. Подскочил к Марье одним прыжком, схватил её ручищами, целовать принялся.
Закричала Марья, да нет никого поблизости, никто не услышит. А тот уж лапает её, да под юбку лезет. Вцепилась Марья нахальнику в руку зубами, что было сил. Завопил Илюша-боров одурью, запрыгал, рукой затряс, захныкал, что дитя обиженное:
- Ну всё, допрыгалась ты, Марья, сегодня же вечером бабке скажу, пусть ворожит!
И вдруг, Марья опосля и сама не смогла бы сказать, как это произошло, то ли камушек какой под ногу ему попал, то ли оступился, то ли от боли в глазах помутилось у Илюши-борова, да только увидела лишь Марья, словно невидимый кто Илюшу толкнул, закачался он на краю лога, замахал руками, глаза выпучил - замер на мгновенье - и... Полетел вниз с обрыва...
Охнула, Марья, бросилась за ним, да только воздух пустой руками схватила. А лог-то глубокий был, обрывистый, по нему лишь потихонечку, полегонечку спускались деревенские, высо-о-кий. Понизу, в прохладной низине, среди кустов густых ручей бежит широкий, тут и в жару солнца не видать.
Покатился Илюша кубарем, за траву хватается, да обрывается трава, лишь клочья зелёные летят, всё быстрее и быстрее катится Илья, подпрыгнул на невысокой кочке, подняло его в воздух в последний раз, да и бросило рывком вниз. И пропал Илья, исчез в клубах тумана, что в логу стелется.
Старается Марья скорее за Ильёй поспеть, спускается скоро, да быстро тут никак, больно уж крут лог. Сердце у девушки как птица бьётся, хоть и поганый человек Илья, а ведь человек, Божье создание, коли в беду попал - спасать надобно.
Спустилась, наконец, Марья в туман, тишина её объяла, окутала, лишь ручей журчит рядом. Стала она кликать Илью - не отзывается.
Принялась искать - и нашла вскоре. Лежит недвижимый, руки-ноги раскинул, вывернулся весь, что кукла тряпичная, а у самого виска камень большой, аккурат на него налетел Илюша, кровь алая на траву вытекла.
Заплакала Марья, ужас её обуял, затрясла за плечо Илюшу, дыхание слушает, да где там! Испустил Илюша дух, мёртв лежит, и мёртвым взглядом прямо в Марью вперился... Смотрит Илюша мёртвым взглядом и словно говорит:
- А и теперь не уйти тебе от меня, Марья.
Откуда ни возьмись, ворона чёрная налетела, да огромная какая, сроду Марья таких ворон не видела, крыльями захлопала, закричала пронзительно, закаркала, на грудь Илюшину опустилась, когтями рубаху его скребёт, перебирает.
А после глазом красным на Марью сверкнула, взвилась в воздух, да как бросится камнем вниз, и прямо на Марью, когтями сарафан её рвёт, клювом острым в лицо метит.
Свернулась Марья калачиком, голову спрятала, плачет, а ворона насмерть клюёт, не останавливается ни на миг, по всему телу у Марьи кровавые пятна уже. Тут чует она, прямо под ней палка корявая лежит, ветка видимо. Схватила Марья суковатую палку, вскочила с земли, и давай ворону охаживать. Та увивается, отлетает, а клевать уже не может.
Изловчилась Марья и ударила страшную птицу, по крылу попала. Упала ворона на траву, клювом стучит, красными глазами жжёт. А Марья палку бросила и прочь побежала.
Выбралась она из лога, да домой, в бане спряталась, отмылась, косу переплела, сарафан переодела, никому ни словом не обмолвилась о том, что случилось, будто и не было ничего. Корзину, правда, мать искала, да после забыла, не до того ей, забот много.
А днём по деревне весть пронеслась - Илюша, внук Кулапихи, помер, в лог упал, да и разбился насмерть.
- Истребил Господь ведьмин род! - шептались люди.
Про Марью никто не обмолвился, никто не видел её в то утро, огородами она вернулась домой.
А под вечер Кулапиха к ним в избу ввалилась. Чернее ночи встала у порога, и всегда-то тёмная была, а тут, словно туча грозовая, в несколько слоёв одёжа на ней чёрная, полы развеваются, на голове чёрный платок повязан, а рука правая косынкой подвязана, как сломана будто.
Встала каменным изваянием, зыркнула на всех недобро и рыкнула:
- Слыхали, небось, что внучок мой единственный помер, Илюшенька ненаглядный? Нашла я его нынче в логу с головой разбитой. Чую я, что не сам он убился, ну да ничего, убивцу я отыщу, и тогда не поздоровится ему.
А сама всё на Марью глядит, сверлит взглядом. Мать с отцом притихли в недоумении, младшие за материну юбку попрятались, зарылись в складках. Страшная бабка к ним пожаловала. Марья ни жива, ни мертва от страха, у печи с ухватом замерла.
А ведьма продолжает:
- Думаете, для чего я к вам пожаловала? Так скажу я. Марью вашу за Илюшу хочу взять!
Встрепенулась мать, вскинулась:
- Да в своём ли ты уме, Кулапиха?! Что ты несёшь?
От горя видать разум твой помутился! Где это видано, чтоб живых за мёртвых сватали?
Ударила старуха с размаху посохом своим об пол, задрожали в избе стены.
- Ум у меня яснее вашего! Али не знаете вы, дурни, что коли молодец али девица умрут безбрачные, то надобно обычай соблюсти, свадебный обряд провести!
- Знаем мы обряды, не морочь нам голову, - разозлился отец. - Уж сколь лет в нашей деревне дерево обряжают вместо жениха аль невесты! На кой ляд тебе Марья?
- То-то и оно, что дерево, - прошипела ведьма. - Забыли, забыли люди обычаи, разве заменит деревяшка живого человека? Тут плоть с душой нужна, иначе нет толку от обряда.
- Да хоть и так, нам какое дело? - гаркнул отец. - И почему Марью? Бери кого хочешь, полно девок в деревне.
-Э, не-е-ет, - протянула вкрадчиво Кулапиха. - Только Марья мне нужна, Илюшенька мой любил её без памяти, свататься хотел. Да вот не успел, родимый.
Карга всхлипнула и тут же подобралась, взъерошилась, став похожей на чёрную ворону, просипела:
- А добром не пойдёт, так силой возьму. Сколько у вас там ребятишек?
Она протянула к детям свои костлявые, скрюченные пальцы с острыми когтями:
- Не отдадите одну, всех заберу!
Отец схватил кочергу и, замахнувшись на Кулапиху, закричал страшным голосом :
- А ну пошла отсюда, нехристь проклятая!
Сверкнули красным старухины глаза, взметнула она вверх руку, вспыхнул на кончиках её пальцев огненный шарик, словно молния шаровая, завис в воздухе, задрожал, а после одним махом к отцу полетел, да в грудь его вошёл.
Упал отец на пол, глаза закатил, будто и не дышит уже.
Закричала мать, заплакали дети, упала Марья на колени перед отцом, зовёт его:
- Тятя, тятенька, очнись, родимый!
- Сколь слёз не лей, не очнется твой тятя, пока ты согласие мне не дашь.
- За что ты сгубила его?
- Не сгубила ещё, жив он покамест, но в моей воле погубить его или нет. Соглашайся, Марья, за отцом и всех остальных сгублю.
Глянула Марья на ведьму, поднялась с колен, слёзы отерла и бесцветным голосом молвила:
- Согласная я.
- Что ты, что ты, доченька, - зарыдала мать.
- Не плачь, маменька, пропадём мы без тяти. Ничего со мной из-за обряда не сделается.
Жадно сверкнули глаза Кулапихи, расхохоталась она радостно, посохом стукнула:
- Так-то, девка! Утром завтра чтоб у меня была. Не придёшь, умрёт твой отец.
Сказала так Кулапиха, взмахнула бесчисленными своими подолами и чёрной тучей вылетела из избы.
Всю ночь не спали Марья с матерью, сидели подле отца. Лежит тот на лавке, словно неживой, дыхание еле слышно, белее снега лицо его, руки-ноги похолодели. И такая злоба Марью взяла, что и страх весь прошёл. Да и чего бояться, в самом деле, прабабка ещё сказывала, что был такой обряд у них в деревне.
Коли девушка молодая умрёт, не успев замуж выйти, то выбирают ей жениха среди парней, обряжают его как и положено, песни свадебные поют после панихиды, подружки невесты наряжаются в сарафаны вышитые, а жениха потом семья умершей зятем считает. То же и с парнем холостым. А коли не соблюсти обряд, не будет покоя на том свете умершему, и станет душа его по земле шататься, как неприкаянная, а может и того хуже - нежитью стать, вроде ырки.
Да только было это давно, с тех самых пор обряжали вместо жениха да невесты деревце простое, ленточками да бусами украшали, нитками красными обвязывали, да приговаривали, причитали, а после похорон сажали то деревце на могиле.
А Кулапиха-то вот что удумала - Марью невестой сделать мёртвому Илюше, и станет она после обряда вдовицею, наденет платок чёрный, не распустит косы длинной, не запоёт песни весёлой. Посвататься-то после можно к такой девице, да только много ли будет желающих взять в жёны ведьмину сноху.
Тоскливо у Марьи на душе. Вот и зорька утренняя в окнах забрезжила, первые петухи запели. Мать у лавки прикорнула, возле отца.
- Пора идти, - подумала Марья, - Не стану маменьку будить, незачем ей сердце рвать. Авось вернусь домой живой.
Перекрестилась Марья на образа, вышла на крылечко, росой медвяной умылась, солнышку поклонилась, оглянулась на дом родительский да направилась к дому Кулапихи.
Вот и изба её. Сроду бы сюда ногой не ступила, да тятеньку ведьма погубит, надо идти. Толкнула Марья дверь и шагнула в сени. Дохнуло на неё сладким, тошнотворным, прелым. Помутилось в глазах, однако ж вошла Марья в избу, огляделась. Темно в избе, тихо. Вдруг еле различимый шёпот послышался со всех сторон сразу, пронёсся ветерком, зашуршало по стенам, по полу, по потолку и видит Марья - полчища пауков полезли отовсюду, изо всех щелей, побежали по стенам, по потолку, по полу. Подняла Марья глаза, а в центре избы гроб стоит на лавке, покрывало белое из него свесилось, лапы еловые внизу постланы, а в гробу том Илюша лежит.
И при жизни-то нехорош был, а теперь и вовсе страшный сделался - лицо-то тёмное, вокруг глаз чёрные круги залегли, рот приоткрыт, будто сказать что силится, руки вспухли. Мерзко стало Марье и жутко, да назад ходу нет, тятя пред очами на лавке возник - недвижимый от ведьминых чар. Подошла Марья ближе, а пауков всё больше и больше становится.
«Морок, - думает Марья. - Запугать меня хочет ведьма проклятая».
А пауки уж по покрывалу взбираются, и вдруг видит Марья - все они Илье прямо в рот полезли, много пауков и конца края им нет, и всё лезут и лезут внутрь. Тошно стало Марье, прикрыла она глаза, молитву читать про себя принялась, и тут ударило что-то по крыше, загрохотало, дверь отворилась и Кулапиха вошла. Открыла Марья глаза и смотрит - пусто кругом, сгинуло наваждение.
- Что, пришла, Марья? - оскалилась старая карга. - Молодец, что слово держишь. Ну чего встала? Обряжайся давай, скоро в путь. Вот и гости уже подоспели.
Глянула Марья по сторонам, хотела спросить - где же гости? И тут видит, как прямо из стен образины полезли пакостные, рожи жуткие, с копытами да рогами, и худые, и толстые, и с глазами, и без глаз, и низкие, и высокие, корявые, кособокие, у иных клыки торчат, иные вовсе без рта.
Дурно стало Марье, закружило голову, а сзади уж подхватили её невидимые руки, потащили куда-то, волосы распустили, сарафан стащили, другой напялили, а перед тем измазали с ног до головы мазью вонючей, на ноги обувку обули, на голову венок, с виду цветы как цветы, а как на голову-то надели, словно шипы впились, вскрикнула Марья от боли, а руки дальше продолжают, бусы красные на шею накинули, а на грудь траву неведомую прикололи, вроде как веточка с горошинками чёрными.
Толкнули Марью куда-то вперёд, распахнулись створки тёмные от времени, а там - зеркало огромное, с головы до пят в нём Марья отразилась, себя в отражении не признала, Словно чужая девка на неё из зазеркалья глянула. Как во сне всё Марья видит. Кулапиха подлезла сбоку, засуетилась, складки на сарафане Марьином расправила, оглядела придирчиво, кивнула одобрительно.
- Пора! – крикнула, и завертелось всё кругом, закружилось, поднялось, как в вихре, и упала Марья без чувств.
Но снова невидимые руки подхватили, потянули больно за волосы, плеснули в лицо холодным, кислым и очнулась Марья.
Видит она, крыша избы неведомым образом раскрылась и все они - Кулапиха, нежить, гроб с покойным и Марья, вверх поднялись. Всю деревню увидела как на ладони. Из-за реки солнце взошло, поднялось над горизонтом, разлилась над миром зорька алая, народ деревенский, многострадальный, по хозяйству уж хлопочет, пастух коров погнал, хозяюшки печи растопили, хлеб печь собираются, мужики да молодёжь на луга идут с косами. А Марью с Кулапихой и всем полчищем бесовским будто и не видит никто, что за наваждение?
Но, как глянула Марья на ведьмину избу, так и поняла всё - увидела она, что посреди избы гроб на прежнем месте стоит, а в гробе Илюша, рядом Кулапиха безутешная, а чуть в стороне она сама, Марья, замерла. А вокруг них, в горнице, деревенские, вон и тётка Груша, и бабка Игнатьевна, и дед Макар уже тут. Кто ради любопытства заглянул, кто из страха перед ведьмой, поди ж ты знай, может она всех запомнит, кто не зашёл с Илюшей проститься, да опосля и отомстит.
Перехватила Кулапиха Марьин взгляд, усмехнулась недобро:
- Что дивишься? Не мы это там, внизу. Тульпы это.
Тут загогоготали нечистые, и почувствовала Марья, как взмывают они ввысь, засвистело в ушах, завертелось всё перед глазами, темнота, звёзды, и далеко-далеко внизу земля, реки как веревочки, города, как платочки вышитые, леса зелёными омутами. Холод объял колючий. Всё неслось на немыслимой скорости в потоках воздуха.
Сколько продолжалось всё это и не знает Марья, потеряла она счёт времени. Наконец стало затихать, медленнее полетели они и вот начали опускаться вниз. Лес дремучий внизу, самая чаща, посреди чащи поляна круглая, ровная, словно тысячами ног вытоптана, отполирована, а вокруг поляны вал высокий из земли, веток, мха да камней.
- Ведьмина поляна, - вспомнила Марья.
Слышала она от деревенских про места такие, мол, на поляны эти ведьмы слетаются на шабаш, творят тут злые свои дела. Ежели простой смертный забредёт случайно в такое место, да перелезет через вал, то обратно уже выбраться не сможет, пока кто-то из ведьм не отпустит бедолагу. А вот когда они прилетят в следующий раз это неизвестно, может, и вовсе сгинешь тут за то время.
Опустились на поляну. Гроб ровнехонько стал на земле, нежить по кругу разбежалась, а Кулапиха велела Марье рядом с ней стоять, сама же достала из бесчисленных складок своей одёжи какую-то старую, потрепанную книгу, неимоверной толщины и, раскрыв её, принялась читать что-то, бормоча себе под нос.
Закачались деревья-исполины, обступившие поляну плотным кольцом, застонали, потянули к ним со скрипом сухие ветви с корявыми пальцами. Небо вмиг потемнело, тяжёлый вздох пронёсся над лесом, словно сама земля вздохнула тяжко. А Кулапиха всё быстрее читает, всё громче.
Смотрит Марья - покрывало на мёртвом поползло, упало с гроба, дрогнули веки у покойного и внезапно распахнул он глаза и сел во гробе, мутным взглядом обвёл всех - страшный, раздутый. Марье вдруг вспомнились полчища пауков, что лезли к нему в рот нескончаемым потоком.
Закричала Марья от ужаса, а Кулапиха расхохоталась довольно :
-Что, Марья, страшно? Ну ничего, скоро всё закончится. А там вернёмся мы в деревню и на кладбище пойдём, пусть все думают, что чин чином похоронили мы Илюшеньку моего.
- Думают?..
- Да, думают! Потому как на самом-то деле тульпу мы похороним, пустышку, а настоящий Илюшенька будет и дальше жить.
- Так ведь умер он! - со слезами ужаса прошептала Марья. - Умер! Обман это всё.
- Обман, не обман, бабушка надвое сказала, а будете вы с Илюшей муж да жена теперь.
- Не понимаю я ничего, - вскричала Марья. - Ты сказала, что хочешь обряд провести, какой испокон веков в деревне нашей был. Я думала, что до погоста провожу Илью, и всё на этом, а что же это творится?
- Творится то, что блажь одна этот ваш обряд, пустое всё! Настоящий-то обряд вот он.
- Стало быть, обманула ты меня?
- Стало быть так, ухмыльнулась карга. - Но раз уж Илюшеньку не оживить, то ведь можно и по-иному поступить.
- Как это, по-иному?
- Тебя мёртвой сделать! - загоготала ведьма. - Что ж ты недогадлива кака!
Марья покрылась вся холодным потом, задрожала:
- Да ведь узнают все про то, не сойдёт тебе это с рук, расправятся с тобой люди наши!
- Ох, Марья, ты меня видать за недоумка держишь? Никто тебя и не хватится. Видела, поди, когда над избою мы поднялись саму себя-то, там, внизу?
Кивнула Марья.
- Вот так и будет эта тульпа вместо тебя на свете жить. Никто и не отличит. Одна лишь мать может, да кто ей поверит, ежели и скажет кому о том?
- А я?..
- А ты с Илюшенькой тут останешься.
- Где это, тут?
- В этом мире, в оборотном. Да что противишься, дура, ведь ты теперь знаешь какой соделаешься? Сильнее меня! Сколь бы ты там прожила? Десятков семь, восемь? А здесь ты вечно жить будешь!
Кулапиха оглянулась назад, на покойного, что сидел в гробу подобно восковой кукле.
- А сейчас пора, ступай к Илюше, вставай рядом с ним, да за руку бери, осталось недолго.
Илюша, выгнув шею назад, выпростал одну руку, затем вторую, и медленно выполз из гроба, а опосля поднялся на ноги и, уставившись белёсыми, пустыми глазами на Марью, оскалился в улыбке.
- Не пойду, - закричала Марья во весь голос. - Ни за что не пойду! Ненавижу тебя и Илюшу твоего, борова, да будьте вы прокляты оба!
- А из тебя хорошая ведьмачка выйдет, - кивнула Кулапиха.
- Ненавижу, ненавижу! - кричала Марья.
- А ну, - скомандовала Кулапиха. - Держите её, с норовом девка, да оно так-то и лучше будет.
- Хорошая, хорошая ведьма выйдет, - бормотала карга.
А нежить тем временем облепила Марью со всех сторон, повисла на шее, руках, подоле.
- Конец мой видать пришёл, - мелькнула мысль.
С тоской вспомнила она деревню свою, промелькнули перед очами её мать с тятенькой, братцы младшенькие, сад их яблоневый, что цветёт по весне белой пеной, колодец у тёткидуниного дома, река их широкая, певучая, небо над ней бескрайнее, синее...
- Прощайте, родненькие, - прошептала Марья прикрыв глаза.
И тут вдруг ещё один образ всплыл в её памяти, неведомый, далёкий, словно сон, было ли то, иль привиделось... Стоит она у кромки леса, маленькая совсем, года три, не больше, а деревья перед ней высокие раскинулись, качаются приветливо, словно зовут к себе, как оказалась тут, не помнит, верно, через поле перебежала, пока родители жали. А из леса смотрит на неё кто-то, выглядывает из-за дерева, щурится от яркого света, к себе манит. Сам длинный, худой, крючковатый, глаза жёлтым горят, а в руке у него колокольчик золотой на верёвочке, звенит колокольчик, хочется девочке поиграть с ним.
И Марья уже совсем было близко подошла к чудищу, как вдруг неведомо откуда старичок вышел горбатенький, одет во всё чёрное, борода седая, как снег, на палочку опирается. Взял он Марью за руку и повёл по полю туда, где родители её остались.
-Идём-идём, Марьюшка, идём, голубушка. Что же ты убежала от маменьки, от тятеньки? Чуть было в лапы не попалась душегубу. Ну пойдём, я провожу тебя.
А когда до родителей осталось всего ничего, остановился старичок, наклонился к Марье пониже, да и сказал, глядя на неё лучистыми, голубыми, как небушко, глазами:
- Слушай меня, Марьюшка, внимательно, и запоминай. Коль вдруг случится с тобой беда какая, ты только кликни меня, и я помогу тебе. Зовут меня Митенька.
Марья даже рассмеялась, таким забавным показалось ей, что старенький дедушка себя Митенькой величает, ровно маленький.
А дедушка ничего, не обиделся, улыбнулся лишь Марьюшке, да за ладошку её взял:
- А чтобы не забыла ты про меня, пусть у тебя на память вот это останется.
Тронул он тихонько Марью за запястье, а когда пальцы свои убрал, то увидела она, что на том месте след остался в виде крестика махонького.
Подняла Марья глаза на старичка, а того уж и след простыл. Только видит она - родители к ней бегут по полю.
Подхватили её на руки, забранились:
-Куда ж ты убегла, окаянная?
А ежели волк бы из лесу вышел?
- Меня Митенька проводил!
- Какой ещё Митенька?
- Дедушка добрый, он горбатенький и с палочкой.
Переглянулись мать с отцом, ничего не ответили. А вечером, когда уж домой вернулись, снова давай Марью расспрашивать про того дедушку. Когда Марья уж спать улеглась, то сквозь сон и услышала она, как маменька с тятенькой шептались, мол, не наш ли это Митенька Марьюшке явился?
Был у отца старший брат, хворым родился, слабым, думали и не выживет. Выжил он. Окрестили его Димитрием. Рос мальчик болезным, да на одно плечо кособокеньким, а когда подрос, то и вовсе горб у него образовался. И вот однажды пришли в деревню богомольцы, много их тогда по Руси ходило, и запросился Митенька с ними. Не хотели родители отпускать, мол, куда пойдёшь ты, слабенький ты, сынок, а идти далёко. Но тот на своём стоял. Отпустили тогда. А когда вернулся Митенька, то и сказал, что делает он Богу служить и в монастырь идти.
- Забудет ещё, - думали мать с отцом.
Однако не забыл мальчонка, и как пятнадцать ему исполнилось, так, после долгих уговоров, испросив родительского благословения, и ушёл он в монахи. Раза три приходил он после того к родителям, после те умерли, а вскоре и Митеньки не стало, умер он ещё до Марьиного рождения, Марьин-то отец, у родителей, вишь, последышем был. Поздно народился.
Поговорили так Марьины родители, поахали, подивились, да спать легли. А у Марьи тот след на запястье так и остался на всю жизнь, да только подзабылось всё за годы-то, а вот сейчас и вспомнилось.
- Митенька, миленький, помоги! - вскричала Марья. - Спаси меня, Митенька!
Ещё сильнее деревья сухие заскрипели, заволновалась нежить, почернело лицо Кулапихи, один Илюша-боров всё пялился бессмысленными своими рыбьими глазами на Марью. И тут, откуда не возьмись, зайчик махонький через вал перескочил, да по бурелому вниз, да к Марье, запрыгал вокруг, заскакал, сам беленький и словно будто светится даже! Обрадовалась Марья, засмеялась.
А зайчонок вокруг Марьи три раза обежал и на вал запрыгнул, а сам глядит оттуда глазенками ясными, мол, иди за мной, Марьюшка, иди, не бойся! Бросилась Марья за ним, а нежить следом, за ноги хватает, тянет назад, Кулапиха подскочила, тянет за подол, рвёт на Марье сарафан. Но чувствует Марья, что не та хватка уже у них, что прежде, рванулась она и выбралась на вал. А там старичок стоит горбенький, в рясе чёрной, чётки в руке его, перебирает он их и шепчет что-то, прикрыв глаза. А после поднял лицо, глянул на поляну, на которой нечисть бесновалась, да перекрестил всех широким жестом.
Что тут началось! Завизжали бесы, как резаные, паленым запахло, захрюкали они, запрыгали, завыли, по земле катаются, друг на друга лезут. А в середине поляны Кулапиха скорчилась, упала, вертится, что уж на сковороде, пена изо рта её идёт. А после жижа чёрная, как смола, зловонная, потекла из ведьмы и засмердило так, что дышать стало нечем.
Три раза перекрестил Митенька поляну, а после к Марьюшке обернулся:
- Вспомнила меня, родимая? Вот и умница. Не бойся ничего. Не сделает карга старая никому больше зла. А сейчас прощай, Марьюшка, оставайся с Богом! Никогда Бога не забывай, с Ним ничего не страшно!
И потемнело всё в Марьиных глазах. Ничего больше не помнит.
Очнулась она в светлой горнице, в избе родимой. Над ней матушка с тятей склонились, плачут, целуют её. Как отошла Марья, так и поведали они ей, что приключилось тут.
Проснулась мать и видит - нет Марьюшки в избе, убежала к Кулапихе, не сказавшись. Тут же бросилась мать следом, побежала к дому ведьмы старой. Прибежала, а там уж народ, и гроб стоит, и Кулапиха рядом, и Марьюшка её стоит в стороне, бледная, недвижимая. Принялась мать доченьку трясти, да обнимать, а та как неживая, вроде и глядит, и слушает, а всё не то, как не Марья это будто.
- Подумала я, что ты умом от страха тронулась, - сказала маменька. - Уже и не чаяла в твоих глазах больше разум увидеть, как вдруг грохнуло что-то по крыше и по стенам, свет всю избу залил, будто молния пронеслась, все, кто там был из наших, ничком пали, ослепило нас.
А как растаял свет, смотрим - Кулапиха мёртвая лежит рядом с гробом, а ты тоже будто умерла. Схватила я тебя, плачу сама, на двор выволокла, на траву положила, и тут дождь полил, да такой, как из ведра, и льёт, и льёт, и вижу я - порозовело личико твоё, глазки ты приоткрыла, и глядишь на меня прежним своим взглядом ясным. После поднялась и спрашиваешь меня: "А где Митенька?" А после снова заснула, да только я уж не боялась, поняла, что всё теперь хорошо будет.
Тут гляжу, по дороге тятя наш бежит к дому Кулапихи - живой, невредимый! Ну и подняли мы тебя, да домой принесли, и проспала ты два дня! За это время уже Илюшу с Кулапихой схоронили. А в избу-то их в тот же день молния ударила и сгорела она подчистую. Как на соседние избы только огонь не перебросился? Так ведь словно кто держал его, ровной стеной горело пламя, никуда дальше ведьминого дома не ушло.
Так-то, доченька.
***
Пролетело лето, а за ним и осень, зима пришла с морозами крепкими, со днями студёными, со снегами белыми, с метелями да вьюгами. А как сошёл снег, да весна-красна пришла, и яблони расцвели, посватался к Марьюшке жених - Данила из соседнего села, хороший парень, добрый да статный, любая работа в руках его спорится. Вскорости и свадьбу сыграли, а следующей весной народился у них сыночек-первенец, Димитрий Данилович.
Автор - Елена Воздвиженская.
Источник.
Новость отредактировал Estellan - 25-07-2020, 12:42
Ключевые слова: Ведьма мертвец свадьба молния