Узник
«Если Господь не созиждет дома,
напрасно трудятся строящие»
(Псалтырь, 126:1)
напрасно трудятся строящие»
(Псалтырь, 126:1)
Вой сирены, вначале едва уловимый, от шага к шагу становился все раскатистее, свирепее. Не успел я свернуть за ближайший угол, как рядом с тротуаром, пропыхтев тормозами, остановился пожарный «ЗиЛ». Сирена смолкла, а из полуоткрытого окошка машины меня окликнули.
- Ново-Луговая - это следующий перекресток?
- Да, а вам какой номер нужен? – эту улицу я знал хорошо.
- Восемнадцать.
- На перекрестке сворачивайте направо, от него еще метров двести, - последнее слово утонуло в реве внезапно ожившей сирены.
Машина дернулась и покатила вперед. И только когда она исчезла из виду, меня осенило: «Это же дом!».
До злополучного места я добрался быстро. Дом полыхал. Пламя вырывалось из окон, ярко-красными языками жадно облизывая края серой шиферной крыши. Невероятно - прямо на глазах погибал мой давний заклятый обидчик. Зловещий и в то же время притягательный. Уносящий с собой неразрешимую загадку и заодно накопленную за долгие годы жуткую коллекцию…
Наше знакомство состоялось незадолго до моего седьмого дня рождения. Родители привезли нас с сестрой к бабушке в небольшой городок. Дом был куплен ею не так давно. Стоял он посреди тихой улочки, густо обсаженной фруктовыми деревьями.
Улочка пересекала русло мелкого ручья, когда-то по словам старожилов строптивого, а теперь потерявшего былую прыть и безжалостно втиснутого в широкую бетонную трубу. Островки камыша, теснящиеся по соседству с трубой, напоминали о тех временах, когда здесь единственным и полновластным хозяином был ветер.
Нынче все вокруг заполонили бескрайние огороды, дома и нескончаемые заборы. С первого взгляда дом не выделялся среди множества своих собратьев располагавшихся по соседству.
Сложенный из саманных кирпичей, обшитый крашеными досками, с двускатной крышей, на высоком бетонном фундаменте он казался основательным и даже уютным. Но это было обманчивое впечатление.
Неприметно, своими многочисленными глазами – окнами дом, словно живое существо, исподволь разглядывал вас, изучал, всматривался.
Находясь внутри дома, меня не раз охватывало тревожное ощущение, словно кто-то пристально смотрит в спину. Маленькие дети более восприимчивы к тонким проявлениям окружающего мира, и что взрослому покажется пустяком, для ребенка становится большим событием, почти откровением.
Буквально с первых дней пребывания у бабушки, я твердо усвоил для себя – в этом доме что-то не так. Дом скрывает кого-то, прячет. Только вот где он, этот таинственный «кто-то» затаился, было непонятно.
Сначала я осторожно, словно боясь вспугнуть «его», осмотрел закоулки и потаенные уголки всех трех комнат. С трудом унимая бешено колотящееся сердце, заглянул за два больших старинных шкафа, залез под диван и кровати. Никого. На занавешенной печной полке и за сундуком никто не прятался.
В сарае, привалившемся к задней стенке дома, все свободное пространство занимали дрова и расположенный у стены стеллаж для хозяйственной утвари и инструментов. Сарай поделился со мной густым запахом прелой древесины и старинной монетой, валявшейся в ящике с гвоздями. Разочарованный, я стал присматриваться к чердаку.
В один из дней я вскарабкался по лестнице и приоткрыл дверцу ведущую в запотолочный мир. Следом за мной туда проник и солнечный свет. Пропитанное пылью помещение подарило мне разорванный желтый абажур и лежавшую под ним картонку.
На ней было нарисовано лицо без шеи и волос, c закрытыми глазами. Эта странная маска не произвела на меня никакого впечатления. Зато бабушка, увидев ее, вздрогнула, переменилась в лице и спроcила: «Это еще откуда?». Выслушав ответ, покачала головой, после чего, совсем уж неожиданно для меня, а дело происходило на маленькой кухоньке, расположенной обособленно от дома, вытащила из нутра газовой плиты противень и бросила на него картонку.
Я затих и с любопытством наблюдал за происходящим. Бабушка, заметно нервничая, несколько раз чиркнула спичкой по коробке. Сломала ее. Вытащила еще одну, снова сломала. Наконец подожгла картонку. Пламя неохотно охватывало рисунок.
В одно мгновение, мне не могло показаться, – когда огонь подступил к закрытым глазам, они медленно распахнулись, всего лишь на миг и сомкнулись заново. Заметила ли это бабушка? Не знаю. Но меня это тогда совсем не удивило – я не раз видел картинки с переливающимися изображениями: подмигивающим волком из знаменитого мультфильма, или махающим рукой Карлсоном.
Одним словом, поиски таинственного «кого-то» не привели ни к чему. Откуда мне было знать, что не стоит искать ловца, который сам давно приглядывает за тобой, ожидая лишь удобного случая, чтобы застать врасплох. Возможно даже, – своей детской игрой, своим неуемным любопытством, я окончательно разбудил некую сущность, являвшуюся частью дома. Случайно, по детской опрометчивости нажал страшный спусковой крючок последующих событий. Впрочем - это всего лишь предположение.
Спустя какое-то время, после посещения чердака, я заболел. Еще не закончилось лето, стояли погожие теплые дни, а мне приходилось проводить их в кровати, мучаясь от скуки и одиночества. Бабушка весь день хлопотала на кухне, огороде или в саду, изредка заглядывая ко мне.
Измерив температуру, она давала питье и лекарства, а затем удалялась по своим многочисленным делам. Сестре, которая была старше меня на несколько лет, быстро наскучило сидеть со мной.
На долгие часы, я оставался наедине с домом. Слушал шелест маятника, бой часов. Разглядывал мебель и тихо грустил. Читать я еще не научился, единственную детскую книжку с рисунками затер до дыр, а в книжках, стоящих в шкафу, картинок не было.
Зато на плюшевом коврике, висевшем на смежной стене над диваном, разворачивалась трогательная сцена из жизни дикой природы. У самого края озера, в зарослях камышей большой волк, оскалив пасть, провожал взглядом уносящегося по берегу олененка. Широкая протока не позволила серому разбойнику, заполучить вожделенную добычу. Перепрыгнуть через водный поток он не смог, а лезть в воду явно не желал.
Я рассматривал коврик, наверное уже в сто первый раз, в душе радуясь оплошности хищника и даже в порыве переживаний показывал ему язык. Фантазии переносили меня в сердцевину драматичного поединка за выживание, заставляя испытывать глубинный ужас, ведь окажись я там, в камышовых дебрях, в отличие от олененка, шансов уцелеть не было ровным счетом никаких. Но мне повезло оказаться по эту сторону действа, в абсолютной безопасности.
Так мне хотелось думать. А дальше… Глаза волка ожили. Опешив от неожиданности, я моргнул, стараясь прогнать наваждение. Жуткое явление на стене продолжалось - в самом деле, они стали настоящими!
Цепкий кошмар, оттолкнувшись от стены, молниеносно навалился на меня поверх одеяла. Хлопнула входная дверь, и донесшиеся в комнату тяжелые бабушкины шаги вернули все на круги своя.
- Ты чего трясешься? Знобит? - участливо поинтересовалась прародительница, но ответ застрял в горле, свинцовым комком…
Той же ночью, во сне, волк щерился, обнажая крупные клыки, и вместе с рыком выдавливал слова. Фраза впечаталась мне в память накрепко.
«Глупый! Это не моя добыча, а «его»! И вы тоже!» - хрипел хищник. Следом за этим я успел заметить, как к олененку из воды метнулось нечто темное, и резкий, жалобный вопль ударил мне в уши. Я пробудился в холодном поту. C этого времени страх перед «этим» неизвестным прочно занял укромное место в моей душе.
Спустя, наверное, пару дней бабушкины заботы о моем здоровье дали долгожданный результат: температура пришла в норму, и я с радостью перебрался с кровати на пол, где на ворсистом ковре мог вволю повозиться со своими немногочисленными игрушками. Иногда я с опаской все же бросал взгляд на стену. Вылинявший от солнца волк истуканом торчал посреди вышитых желтыми нитками камышей – все было тихо.
В комнату сквозь ветви дерева пробивалось солнце, очерчивая на белоснежном подоконнике и желтых половицах непроницаемые контуры листвы. Одна из веток давала настолько длинную тень, что она дотягивалась до пластмассового солдатика, стоящего на посту у края ковра. Этот часовой находился в передовом дозоре и должен был в случае приближения врага подать сигнал. Тогда ему на помощь поспешили бы железный танк и десяток красных кавалеристов, в буденновских шлемах.
Со своей карманной армией я наловчился бесстрашно громить воображаемых недругов. Рубили пластмассовые сабли, строчил оловянный пулеметчик, танк сердито ухал своей железной пушкой. Чтобы не бояться подвоха с тыла, я поставил на диване, рядом с настенным ковриком, еще одного часового. Волку я не доверял.
Теперь, когда за спиной разместился недремлющий караульный, я снова присел на пол. Странно: тот самый часовой на краю ковра лежал плашмя. Потянувшись к солдатику, я только теперь заметил, как тень от ветки медленно ползет в мою сторону. Сантиметр за сантиметром она все ближе подтягивалась к моим коленям. Очертания ее стали похожи на когтистую лапку с шевелящимися пальцами.
Черная лапка скользнула под брюхом пластмассовой лошади и оказалась рядом с моей ногой. Я словно ужаленный подскочил и отпрянул к выходу. Дверь в комнату была прикрыта - от сквозняка. Я навалился на нее всем телом, но она не поддалась. Еще раз! Тщетно. Ее будто удерживали с противоположной стороны. А между тем черная лапка змеей заструилась к кончикам моих пальцев.
Чувство самосохранения отбросило меня в сторону к подоконнику, я вскарабкался на него и, схватив в руки цветочный горшок, не раздумывая запустил вниз. Вместе с разлетевшимися черепками и комьями земли исчезла кошмарная тень.
Крепко мне тогда досталось: бабушка не хотела слушать в оправдание «всякие глупости и чепуху». Однако мой перепуганный вид несколько озадачил ее. Оставаться в доме один я наотрез отказывался.
Чтобы как-то занять меня, она посоветовала пригласить в гости кого-нибудь из соседских мальчишек.
Через два дома проживал мой ровесник Ромка. Его я и позвал составить мне компанию. Сначала мы играли в «войнушку» во дворе, а потом Ромка из любопытства попросил показать солдатиков и, не чинясь, без приглашения открыв дверь, вошел в дом. Я нехотя отправился за ним. Мой новый товарищ, увидев коробку с игрушками, по-свойски опрокинул ее на ковер, засмеялся и предложил, поделив имеющихся бойцов, устроить сражение.
Едва мы построили свои армии, как бабушка позвала меня на кухню. Я оставил Ромку, увлеченно катающего по полу танк, в комнате и пулей умчался к бабусе. Та вручила мне тарелку с пышущими жаром пирожками и отправила восвояси. Я отсутствовал в доме не больше пары минут. Но перемена, произошедшая за это время с моим компаньоном, была разительной: он сидел тихо на диване, крепко обняв коленки и уставившись в стену остекленевшим взглядом.
- Ромка! - перепугавшись закричал я.
Ромка вздрогнул, соскочил с дивана и, подозрительно оглядываясь, засеменил к выходу. Уже выскочив из дома, он повернулся ко мне и шепотом сообщил: «Давай я тебе котенка принесу». При этом Ромка боязливо заглядывал через мое плечо. Я согласился и спустя короткое время стал хозяином серо-полосатого зверька.
Котенок обошел все комнаты, познакомился с печкой и мебелью, а потом облюбовал себе местечко на ковре. Внезапно он весь подобрался, поджал уши и зашипел, как будто что-то увидел в углу. Правда, как я ни силился, ничего там не разглядел, но котенок не переставал шипеть и выгибать спину. Он задирал головенку: словно этот «невидимый» был высокого роста. Не дожидаясь развязки, я схватил зверька в охапку и выбежал из дома.
Конечно, благодаря своему необыкновенному зрению, котенок мог стать «глазами», от которых не ускользнуло бы ничто и никто. Но эти глаза нужно было бдительно оберегать. И тут я сплоховал, не уследил за своим питомцем. Оставил на попечение вечно занятой бабки, а сам полдня пробегал на улице с пацанами. Вечером у калитки меня встретила зареванная сестра и насупленная бабушка.
- Нету, Тишки, не ищи! - зло закричала сестра, прилепила к лицу ладони и затряслась всем телом.
У меня екнуло в груди, я взглянул на бабушку. Та грустно покачала головой.
- Ножки у комода подломились, так его, бедолагу, и придавило.
- Там крови натекло! – сквозь всхлипывания выдавила сестра.
Страх перед домом на мгновение прошел, и я, охваченный нахлынувшим негодованием, подскочил к стене, забарабанил кулачками по доскам.
- Проклятый дом! Верни Тишку! - кричал я так, будто сейчас могло произойти чудо. - Верни Тишку! Проклятый дом! Ненавижу тебя! - не унимался я.
И дом услышал мои стенания.
Ночью мы с сестрой подскочили почти одновременно. На диване страшно завывая, металась бабушка.
- А-а-а-а! - каким-то необычным грудным голосом выводила она.
Было жутко и, главное, непонятно, что же происходит. В темноте казалось, что она кого-то пытается сбросить с себя. Сестра зажгла свет.
И тотчас же бабушка приподнялась, моргая сонными глазами.
- Напугала вас? Дурной сон приснился. Душно у нас в комнате, - она пыталась улыбаться, но улыбка была вымученной.
Я заметил у нее на шее свежую царапину.
- Кто тебя, ба? – участливо, пытаясь справиться со страхом, поинтересовался я.
Бабушка махнула рукой, мол ерунда, и велела нам укладываться. Но сон долго не шел.
На следующий день, «по большому секрету», сестра сообщила мне, «кто приходил» ночью к бабуле. Это оказалась большая черная кошка, пытавшаяся вцепиться в горло. Лучше бы мне ничего не говорили! Наплевав на обещание хранить тайну, я отправился к прародительнице.
Страх за нее подкреплялся недавними происшествиями. Я уговаривал бабушку бросить дом, уехать. В конце-концов она рассмеялась, погладила меня по голове, а на следующий день отвела к доктору.
Тот долго заглядывал мне в глаза. Водил перед носом блестящим молоточком, стучал им же по коленям. После задавал вопросы: что меня пугает? Какие сказки мне читают? Я отвечал уклончиво: мол, боюсь оставаться один в доме. Сказки мне читают разные: про Бабу Ягу, леших и домовых.
Доктор, внимательно выслушав, покивал головой: «Так я и думал!». Потом несколько раз повторив: «Хо-ро-шо. Хо-ро-шо. Хорошо», вызвал в кабинет бабушку.
Следуя предписаниям врача, мне пришлось сменить обстановку: в нескольких часах езды от городка, на берегу моря, проживала бабушкина двоюродная сестра, у нее я и разместился на несколько месяцев.
Неприятные воспоминания постепенно блекли и обсыпались, обдуваемые свежим морским ветром, набегающие на берег волны успокаивали и врачевали душевные ранки. К приезду бабушки я почти позабыл давешние кошмары. К тому же она сообщила мне чудесную новость: родители должны были приехать со дня на день. В городке им давали квартиру. От радости у меня кружилась голова.
Кружилась, пока мы не добрались до дома. Тот от самой калитки недобро впился в меня своими окнами-глазами.
- Чего ты растерялся? – бабушка подтолкнула меня к двери.
- А где Светка? – спросил я, нехотя перешагивая через порог.
Как оказалось, сестра угодила в больницу с аппендицитом. Огорченный, я без аппетита поужинал, потом немного поиграл, после чего бабуля уложила меня в маленькой комнате, почитав на сон грядущий сказку. Под размеренный бабушкин бубнеж я медленно сполз в дрему.
«Бом! Бом! Бом!» - много раз раскатисто пробили часы в большой комнате, сдернув с меня лоскутное одеяльце сна. Было темно и тихо. Тишина была гнетущей, вязкой, внутри нее начинало вызревать непонятное, пугающее…
- Бабушка! – осторожно позвал я. Никакого ответа.
Глубоко вдохнув для храбрости, я слез с кровати и на цыпочках, обходя печку, подкрался к большой комнате. Прислушался затаив дыхание. Тихо.
- Ба! – и снова ни звука.
Выключатель высоко, не дотянуться, потому я неспешно подобрался к дивану. Бабушки не было в комнате. Ее не было и в доме. Еще мечущейся пичугой билась в голове спасительная мысль, что она де просто вышла и сейчас же вернется. Уповая на это, я бросился к дверям и с разбега впечатался в них. Дверь в коридор была заперта. И запереть ее можно было только на ключ.
От осознания своего положения на глаза навернулись слезы, и, я, пожалуй, дал бы им волю, но скрип в большой комнате заставил меня собраться и обратиться в слух. Вот заскрипела половица, вот опять, вот и еще.
Сердце, ранее колотившееся в груди маленьким докторским молоточком, забухало огромной кувалдой. Я метнулся к кровати и мгновенно заскочил под одеяло, оставив небольшое отверстие, через которое можно было слушать подозрительные звуки. Звуки? Теперь из комнаты отчетливо донеслись шаги. Босые ноги зашлепали по половицам возле печки. Они приближались. Я плотно запахнулся одеялом и оцепенел.
Шаги затихли у моей кровати. Волосы на голове встали дыбом, и сердце остановилось. Стоило мне сбросить одеяло, и я увидел бы «его». Но руки одеревенели и лишь в голове стыла мысль: «Не смотри! Нельзя!». Сколько так я пролежал тогда – не знаю. Может, миг, а может, и час.
Чудовищное напряжение закончилось забытьем.
Утром меня долго тормошили приехавшие родители. Бабушка, как оказалось, дежурившая ночью у сестры в больнице, вернулась одновременно с ними. Я не мог улыбаться и говорить. Слезы нескончаемым соленым потоком текли по щекам, а руки плетками висели вдоль тела - поднять их не было никаких сил.
Ужас истощил меня, обескровил и сплющил, словно маленького резинового лягушонка.
Никогда больше я не оставался ночевать у бабушки. А если и приходил в гости, то ненадолго.
Шли годы. Мерзостная кошка, являвшаяся прародительнице во снах и терзавшая ее, наконец, приобрела свои зримые черты, обернувшись неизлечимой болезнью. Бабушка «сгорела» за пару недель. Я в это время был в спортивном лагере, совершенно не подозревая о происходящем. А когда приехал домой, все уже было кончено. Как видно, дом не только питался страхами, но и потянулся за чем-то более важным – жизнью.
После ухода бабушки дом простоял несколько лет пустым. Я успел отслужить в армии, прежде чем родители наконец продали его. Приобрел его для своей престарелой матери какой-то залетный нефтяник с Крайнего Севера. Обустроив мамашу, он вскоре уехал к себе.
А еще через некоторое время в центре городка я случайно повстречал Ромку, по-прежнему проживавшего рядом с бывшим бабушкиным домом. Сначала мы поговорили о работе, потом о политике, потом… разговор соскользнул к теме, которая занимала нас обоих.
- Ты знаешь, - Ромка понизил голос, как будто нас могли подслушать и продолжил: - У нас там несколько дней назад темная история произошла.
Он помолчал, нахмурился, встретился со мной взглядом, вытащил из кармана пачку сигарет, закурил.
- Никифоровна, ну та, которая дом у вас купила, она того, преставилась.
- Ну, что же, возраст уже преклонный, - ответил я, а неприятный озноб между тем пополз скользким ужом вдоль спины.
- Тут не в возрасте дело, - веско произнес Ромка.
- А в чем? – с напускным равнодушием процедил я.
- Хм, говорю же тебе, темная история, - он что-то поискал глазами. - Пойдем присядем.
Мы уселись на скамейке рядом с парком, и Ромка, прикурив новую сигарету, начал сбивчиво мне объяснять:
- Никифоровне я еще при ее переезде помогал, перетащить вещи, ну и так, по мелочи. Бабка она общительная… была. Я ей сказал, что если надо будет, чем смогу - помогу, пусть не стесняется. Она отнекивалась: "Что ты, не надо, как-нибудь сама". Как-то иду мимо ее дома, она у калитки, лицо испуганное. "Ром, - говорит, - пожалуйста, приколоти в кухне несколько гвоздей для полки". Зашел. Приколотил, полку подвесил. Засобирался домой. Она мне чаю наливает, вижу - не хочет, чтобы я уходил. Посидел еще чуток, - Ромка выбросил окурок, поскреб пальцем облупившуюся скамеечную доску. - Она помялась, значит, и спрашивает: "А кто раньше в этом доме жил?". Ну, я сказал, что тоже пенсионерка, а потом в доме не жил никто. Она давай качать головой, что плохо это, когда в доме очень долго не живут. И снова осторожно выспрашивает, а не рассказывала ли хозяйка чего-нибудь необычного. Я ей говорю: "Нет, не рассказывала, дом как дом", - тут Ромка, конечно же, очень сильно лукавил. - "Страшный дом, - говорит она мне, - боюсь в нем спать. Которую ночь стелю себе в кухне, хотя в ней холодно и неудобно". Я спросил: "Чего в нем страшного?". Она не ответила сразу. Начала говорить, что уедет на днях к сыну, телеграмму ему отправила. Уже у калитки сообщила мне, что по ночам, когда она оставалась в доме, кто-то подкрадывался к ней в темноте. Резко оборвала разговор и пошла в кухню. Так вот мы и распрощались… навсегда.
- А дальше?
- А дальше мне соседка поутру давай сообщать, что у Никифоровны ночью в доме раздавались жуткие крики. Я вместе с ней прошел во двор. Несколько раз громко позвал Никифоровну. Без ответа. Подергал дверь. Заперта. Подошел к окну, вроде никого, присмотрелся… ноги торчат из под кровати. Постучал в стекло. Бесполезно. Ну, тут соседка уже побежала милицию и скорую вызывать…
Ромка посопел, вытащил очередную сигарету. Долго провожал взглядом случайного прохожего.
- Приехали, значит. Дверь сломали. Эти на скорой, шустрые, зашли вместе с опером, пробыли там минут двадцать, вытащили Никифоровну на носилках вперед ногами. Умотали. А опер, въедливый оказался, давай расспрашивать, что да как. В общем, на работу я в этот день не пошел. Протокол подписал и на тысячу вопросов ответил. Были у нее недоброжелатели? Может, не ладила с кем-нибудь? Где живут ее родственники? Держала ли в доме кошку?
При этих словах спазм внезапно стиснул мне горло. Я повернулся к Ромке всем телом:
- Держала ли в доме кошку?
Ромка кивнул головой.
- Я об этом же спросил опера, а он сказал, что у нее одна нога в здоровенных царапинах, как будто крупная кошка когтями вцепилась. Ну, тут я припомнил про себя вечерний разговор с Никифоровной, но сообщать о нем не стал. Бегай потом к ним в отдел, объясняй, что да почему. А я и сам ничего в этом не понимаю. Ни-че-го! – по слогам произнес он последнее слово, сжал пальцы в кулак и крепко припечатал им по скамейке.
Мы долго молчали, пока Ромка снова не заговорил.
- Кто ее так напугал, что бабка не только залезла под кровать, но и померла от страха? У меня знакомая в больнице, так вот она сказала, что старушку вскрывали, у нее разрыв какой-то аорты, ну, в самом сердце значит. Опять же нога когтями исполосована. Я что-то не припоминаю, чтобы у нее была кошка. Может, приблудная?
Я промолчал, потому что догадывался, откуда «приблудилась» эта тварь…
- Слушай, что-то муторно мне на душе, давай хоть бабку помянем, посиди пока тут, - c этими словами Ромка встал и быстрым шагам отправился в сторону ближайших магазинов.
Он вернулся с бутылкой портвейна, граненым стаканом и кульком конфет. Портвейн был дрянным, зато избавил меня от притаившегося за пазухой застарелого, разворошенного беседой страха. Стало ощутимо легче, тиски, сжимавшие горло, разжали свою стальную хватку.
Сколько же лет я проносил с собой тот незабываемый ужас, испытанный осенней ночью?
И даже повзрослев и запрятав кошмар в самый дальний, потаенный чулан своей души, заперев его на мощные засовы, я не смог до конца избавиться от напоминания о его существовании.
Страх разносил в щепки двери своей темницы и врывался в сон. Я снова оказывался в большой комнате дома. Часы били полночь. И нечто начинало преследовать меня. Сами собой захлопывались двери, я пытался их открыть, не смея посмотреть назад, бросался на них всем телом, распахивал, выскакивал на крыльцо и пытался бежать, но ноги подкашивались, и тогда я полз в сторону спасительной калитки, ломая ногти о тротуарные плитки и воя от ужаса…
- На вот, жахни еще, - Ромка набулькал в стакан портвейна и легонько подтолкнул меня в плечо. - Прикинь вот, вчера поздно возвращаюсь c работы, иду мимо этого дома, вокруг тихо. Слышу, плач как будто. Остановился. Точно, плач. Детский. Прислушался, из дома доносится. Думаю, что за ерунда? Родственник этой Никифоровны, Царство ей небесное, после похорон дом на замок запер. Кто туда войдет? А плач, не поверишь, продолжается. Жалобный такой, пронзительный. Я постоял, покурил. Ну и плач постепенно затих…
Он посмотрел на бутылку и вылил остатки содержимого в стакан, стиснул в руке, покачал головой.
- Бабка моя покойная, помню, давно рассказывала матери историю занятную, а я крутился рядышком, делал вид, что играю, а сам подслушивал. На месте дома вашего… ну, ладно, Никифоровны, пустырь был, вокруг деревья, а здесь ничего. Никто не строился на этом месте. Многие приценивались к нему, но никто так и не решился на нем обосноваться. Потом, после войны уже, я не помню всех подробностей, кто-то все-таки решил возвести дом. Стали строить. Как-то проходила мимо старушка, она была малость того, с приветом, жила в полуразвалившейся хибарке, но безобидная, сама с собой разговаривала, предсказывать могла. Так вот, посмотрела она, как крышу на доме стелют, и вдруг бесноваться начала, кричать. Вроде того, что нельзя здесь дом строить, душно ему будет, запрете его, плохо станет. Никто ничего не понял, старуху прогнали. А она потом частенько у дома задерживалась. Стояла, качалась и горько плакала…
Ромка прервался, хлебнул портвейна.
- А что, ты сам ничего в этом доме не замечал?
Я пожал плечами.
- Неприятное место.
- Уж куда неприятнее, - пробурчал он, опорожнил стакан и поднялся со скамейки. Смеркалось. Разговор угас.
- Пойду я, - Ромка протянул мне руку, и тут у меня с языка неожиданно слетел вопрос.
- Ром, помнишь ты ко мне первый раз в гости пришел? Я оставил тебя в комнате, вернулся, а ты какой-то нахлобученный сидел, что ты там увидел?
Товарищ мой прищурился, помотал отрицательно головой.
- Не увидел, а услышал…
Он повернулся и, больше не сказав ни слова, зашагал вдоль парка.
Воспоминания схлынули, и надсадный гул пожарной помпы втащил меня обратно, в настоящее…
Пламя взметнулось над крышей, раскачиваясь из стороны в сторону, похожее на джинна, вырвавшегося из лампы. Джинн беспощадно расправлялся с постройкой: с гулким треском лопался шифер, разлетаясь множеством кусочков по двору и улице, друг за дружкой, как по команде, обваливались горящие ставни и водосточные желоба, осыпались облицовочные доски, обнажая темно-коричневую кладку стен.
Наконец наступил кульминационный момент, стропила крыши просели вместе с прогоревшими перекрытиями и потолком. Дом агонизировал, и вместе с его кончиной, я постепенно начинал испытывать глубокое облегчение. В голове возникла простая и ясная мысль - что вот здесь и сейчас восстанавливается нарушенный ранее порядок вещей.
Объяснить почему так, я, наверное, бы не смог. Да в этом и не было никакой необходимости. Теперь меня неудержимо тянуло пройти вдоль улицы к ручью, который какой уже год подряд толкался в недрах здоровенных бетонных труб, прорезающих поперек тихую улочку.
Именно здесь находился ответ на давно занимавший меня вопрос. Ответ я получил, внимательно прислушиваясь к недовольному, еле слышному журчанию потока.
«Он» невольно стал заложником дома. Как и бегущий под ногами ручей, оказался стиснут границами, запечатан и скручен.
«…Душно ему будет, запрете его, плохо станет…» - разве это важно, когда речь идет о наших насущных, сиюминутных интересах? А чем же тогда были жуткие проявления этого «нечто»? В них определенно присутствовала некая «последовательность» и может быть даже логика. «Он» мстил своим «тюремщикам». Воспроизводил условия, в которых находился сам, пугал, загонял в угол, ожидал реакции. Наконец пресытился…
Я постоял еще немного и неспешно побрел вдоль нескончаемых заборов.
Часы пробили полночь. И я в который раз стоял посреди большой комнаты. Разворачивался и бежал к выходу. Дверей больше не было, я выскакивал на крыльцо и пытался бежать, но ноги отказывали мне. И тогда, преодолев себя, я впервые оборачивался назад.
Дома не было. Был небольшой пустырь и больше ничего. Вдали поднимался диск солнца.
Автор - Илья Мальцев.
Источник.
Санкт-Петербург, декабрь 2015.
Новость отредактировал Lynx - 19-05-2018, 20:42
Ключевые слова: Дом пожар сущность страх черная кошка жуткие крики тварь ужас заложник дома