История шамана. Начало.
Наш род уходит своими корнями в глубокую древность. На протяжении нескольких веков среди моих предков рождались могущественные шаманы. Последний из них родился за сто лет до Революции, он не дожил до Октябрьского переворота всего нескольких месяцев. Его внук, мой дед, был уверен, что его единственный сын, мой отец, унаследует дар своих предков, но на дворе был Советский Союз и надеждам деда сбыться было не суждено. Но кровь не вода, она всегда берет своё, отец всю жизнь страдал от необъяснимой болезни, от приступов которой он впадал в кратковременный ступор. Врачи, к которым он обращался, не могли ему помочь, они ставили разные диагнозы, пытались лечить его, но всё было напрасно. Несмотря на болезнь, отец женился, в браке они с мамой зачали семерых детей, но по необъяснимой причине мать смогла выносить и родить живыми только троих, мальчиков. Все остальные дети были женского пола и рождались мёртвыми. Несмотря на то, что отец никогда не упоминал о своих шаманских корнях, тем не менее мы, дети чувствовали, что что-то не так с нашим отцом. Так мы знали, что он всегда держал под кроватью железный топор, но не те топоры, которые можно купить в хозяйственном магазине, а настоящий топор, выкованный умелым кузнецом, насаженный на крепкое топорище из лиственницы. Зачем этот топор мы узнали только когда выросли. Оказалось, что по преданиям, во сне, душа шамана очень уязвима, и поэтому шаманы всегда держали при себе железный топор. А топор, который держал при себе отец, был очень необычным. Когда-то его выковал в дар моему далекому предку кузнец, в дар за спасение от смертельной болезни. Топор был знаменит тем, что был выкован из небесного железа, закалён в человеческой крови, его рукоять была сделана из ствола лиственницы, которую сожгла молния. При жизни отец был нелюдимым человеком, он много времени проводил в лесу или на реке, был хорошим рыбаком и охотником. Свою кончину отец предчувствовал заранее, в последнюю неделю своей жизни наши родственники приезжали семьями, чтобы получить от отца благословение. Когда отец отошёл в мир иной, посреди чистого неба и яркого солнца прогремел гром и сверкнула молния. Старики в деревне шептались, что душа нашего отца спустилась в Преисподнюю, чтобы оттуда управлять нашими судьбами. Как бы то ни было, управлял он нашими судьбами удачно. Старший мой брат, Михаил, с отличием закончил политех, удачно женился. Его тесть был одним из тех, кто стоял на трибуне Мавзолея во время майских и ноябрьских демонстраций. Благодаря протекции жениной родни, брат быстро продвигался по служебной лестнице. У них родились трое детишек. Средний мой брат, Николай, не мог похвастаться такой удачливостью как старший, но и его судьба баловала. У него была своя "шабашка", с которой он исколесил всю необъятную Советскую страну. Заработанные деньги не лежали мёртвым грузом, он пускал их в оборот и делал неплохие деньги на спекуляциях. Благодаря протекции старшего брата, всегда был в курсе столичных новостей и тенденций. Мне же от отца достался топор и дар путешествовать по бесконечным отражениям нашего мироздания. До сих пор помню, как на похоронах отца старейший из наших родичей, Глухой Семён, взял топор, который мать вложила отцу в руки, и передал его мне, сказав, что именно мне переходит сила моих предков. Я чувствовал себя придурком, держа в руках топор и не зная, что мне с ним делать. Так и стоял с ним до конца похорон. Топор, несмотря на свою массивность, оказался на удивление лёгким. После похорон все направились в родовое урочище Эргис, которым владели наши предки с незапамятных времён. Даже Советская власть не смогла лишить наш род земель предков. Официально они числились покосом нашей семьи, но фактически все знали, что земли от озера Усун и до речки Мастах были нашим личным владением. После поминальной трапезы, которая, по обычаю, длилась от восхода до заката, мы остались ночевать в урочище. Спали мы обычно в летних шалашах, которые делались из берёзовых стволов и берёзовой же коры. Такие жилища в летнюю пору самое удобное место для ночлега, там не жарко и, благодаря сеткам, нет докучливых комаров. Топор по совету старца Семёна взял с собой и положил рядом с одеялом, на котором спал. В шалаше я был один. Старшие братья ночевали в своих шалашах, с друзьями и родичами. Мать ночевала в родительском шалаше, с ней были несколько престарелых родственниц. Мне не спалось, долго лежал с открытыми глазами, сон бежал от меня. Светлая северная ночь, не созданная для сна, дышала покоем, в тишине отчётливо слышались звуки природы, крики сов, шумное дыхание коров, которые паслись вокруг шалашей, редкие крики каких-то ночных птах. Я смотрел на топор и вспоминал отца, невольно слёзы наворачивались на глаза. В конце концов, меня сморило и я уснул. Пробудился я от гнетущей тишины. Казалось, что я оглох, но когда встал, то явственно услышал, как шуршит солома под одеялом, которое было моей постелью. Однако кроме моего дыхания и шума, который я производил, передвигаясь, вокруг не было слышно ни звука. Откинув полог, я вышел наружу. Все урочище было покрыто туманом, таким густым, что казалось, что его можно было резать ножом, мне не было видно ничего из того, что должно было меня окружать. Неожиданно, рядом мелькнула чья-то тень. Решив, что это кто-то из моих родичей, я громко окликнул тень, но ответом мне была тишина. Немного постояв, я уже хотел было вернуться в свой шалаш, как снова заметил тень. Она прошмыгнула мимо меня и я почувствовал холод, который шлейфом тянулся за тенью. Меня разобрало любопытство, и я направился в ту сторону, куда шмыгнула тень. Так как ни зги не было видно из-за тумана, то идти приходилось медленно, выставив вперед руку, чтобы не налететь на чей-нибудь шалаш. Постепенно впереди в тумане стало проявляться красное пятно, это был, судя по всему, отблеск костра. Я прибавил шагу, но шагать пришлось долго, по моим расчётам я уже давно покинул урочище, где мы ночевали, но вокруг меня была пустота, хотя должен был быть лес. Внезапно я вышел из стены тумана и увидел костер. Вокруг костра сидели какие-то фигуры. Когда я подошел поближе, то увидел, что это мой отец и незнакомые мне старики. Все они, исключая моего отца были одеты в шаманские одежды, у каждого к ноге был прислонен бубен. Я всё ещё в растерянности осматривался, когда отец повернулся ко мне и, улыбнувшись, сказал: "Я рад видеть тебя, Тёгюрюк" (Круглый; такое прозвище было у меня в детстве). Я подошел поближе, отец жестом пригласил меня присесть рядом с ним. Когда я поудобнее примостился у костра, отец сказал, указав на старика сидящего слева от него: "Знакомься, это Тас Харах". "Каменный Глаз", так переводится это имя, я сразу вспомнил истории моей двоюродной бабушки Александры о известных шаманах нашего рода и первом из них, которого звали Каменный Глаз. Говорили, что у него был каменный глаз, который некогда принадлежал самому Арсан Дуолаю, подземному владыке и мог показывать своему хозяину все что угодно. Напротив, развалившись на шкуре чёрного теленка, у костра возлежал Сюрюк Этербэс, это был внук Каменного Глаза, его имя переводилось как "Бегущий Сапог". Со слов бабушки я знал, что его так назвали за чудесную обувь, которую он выиграл, играя в загадки с повелителем Третьего Неба, Джесегеем, владельцем лучших табунов во всей Вселенной. Говорили, что этим сапогам не было сносу. А когда было нужно, они могли развить такую скорость, что их владелец мог обогнать ветер. Четвертым был старик, чьё имя переводилось как "Старик Росомаха", Сеген Огонёр – это был прадед отца, последний известный шаман нашего рода. О нем бабушка знала мало, говорили, что он был дружен с росомахами, а некоторые поговаривали, что и сам он был росомахой, и что матерью его была дочь Баай Байаная – повелителя лесов, отсюда и его прозвище. Все четверо молчали, усиленно раскуривая свои длинные трубки, набитые душистым табаком-самосадом. Наконец, вынув трубку изо рта, Каменный Глаз, показывая трубкой на меня произнёс: "Он слишком молод". Снова повисло молчание. Предки продолжали дымить трубками. Наконец, откашлявшись, отец произнёс: "Он, конечно, молод, но он наш единственный наследник, больше некому продолжить наш род". В ответ на это Росомаха выбил трубку и спросил у отца, а как же старшие сыновья. Отец лишь махнул рукой. Бегущий Сапог молча кивнул отцу и тоже выбил трубку. Последним трубку выбил в костер Каменный Глаз. Старики поднялись, и каждый взял в руку бубен. Мы с отцом продолжали сидеть, первым в бубен ударил Росомаха, звук от удара, был похож на всплеск воды в тишине. Казалось, подобно кругам на воде, звук расходился от костра, охватывая всё пространство до горизонта и дальше за ним. Следующим в бубен ударил Быстрый Сапог, его глухой удар, казалось, вызвал дрожь земли: я явственно чувствовал, как затухал звук, уходя под землю. Наконец, в бубен ударил Каменный Глаз, звук его бубна потряс небеса и оттуда посыпались звёзды, это было очень красиво. Как завороженный, не мог я отвести взгляда от сыплющихся подобно искрам от костра звёздам в чёрном как чернила небосводе. Когда стих последний отзвук бубна, Каменный Глаз сказал: "Мы известили Вселенную о том, что ты избран нашим наследником, пройди испытания и заслужи своёновое имя". Новое имя?! Я посмотрел на отца: "Что это значит, какое такое имя, что за испытания?" Отец печально мне улыбнулся и сказал: "Не бойся, я верю, что ты сможешь выдержать испытания и обретёшь новое имя". Мы встали, и я хотел обнять отца, но, когда я подошёл к нему, он вдруг усмехнулся и толкнул меня прямо в костер. Дикая боль охватила меня, я закричал. Я пытался сбить с себя пламя, весь крутился и вертелся. Врачи и родные называли это эпилептическими припадками, кормили меня таблетками, пичкали уколами и жалели. Огонь, в который толкнул меня мой собственный отец, разгорался всегда неожиданно, он пожирал меня изнутри, в тоже время изменяя меня. Так, после того, как огонь прожёг мои уши, я стал слышать, как течёт кровь у людей, как шумит ветер между звёзд, о чём говорят травы и деревья, животные и даже рыбы. А после того, как огонь добрался до моих глаз, я мог видеть всё насквозь, я пытался выцарапать глаза и меня поместили в психиатрическую больницу, где я полгода провел привязанным к кровати, пока огонь продолжал меня пожирать. Когда огонь дошёл до моих ноздрей, я получил способность чуять запахи, теперь вокруг меня всегда витали ароматы и вонь, пахло всё. От всех этих запахов, которые смешивались в моих ноздрях, меня тошнило. Вся еда, казалось мне, пахла гнилью. Я перестал есть, меня кормили насильно, вливая бульоны и жидкие каши. Моя мать и братья сходили с ума от беспокойства и только бабка Александра всех успокаивала. Она часто навещала меня в психбольнице. Это она убедила лечащего врача поместить меня в отдельно палате. Она, конечно, не могла убедить врачей не лечить меня, но она всегда поддерживала меня, не давая мне сойти с ума. Она как могла объясняла, что со мной происходит и как я должен всё это воспринимать. Когда огонь переставал меня пожирать, я слушал Эдьей (так звали тетку в нашей семье) и верил ей, что со мной всё будет хорошо, но как только пламя разгоралась, все мои надежды и мечты рушились, подобно башням из облаков. Однако моим мечтам, что всё плохое уже позади не суждено было сбыться, когда костёр дошёл до моей головы. Припадки усилились настолько, что я знал, что врачи поговаривают о лоботомии, которая хоть и была запрещена, но иногда врачи прибегали к ней, когда не оставалось других путей излечения, или хотя бы длительной ремиссии больного. Когда огонь коснулся моих воспоминаний, то перед моими глазами проплыла история всех моих предков, начиная с самого первого, имя которого было непередаваемо, так как он жил в те времена, когда люди носили звериные шкуры и не знали огня, и заканчивая воспоминаниями моего отца. Все имена и даты событий были в моей голове, порой мне казалось, что моя голова не выдержит подобного наплыва информации и взорвётся. Мой средний брат рассказывал мне позднее, что когда он навещал меня в последний период болезни, порой ему казалось, что у меня от припадков лопнут глаза, так они выкатывались из орбит. Однако всё кончилось в один прекрасный день. Я проснулся рано утром, за окном была зима. Я слышал, как падали снежинки, разбиваясь с хрустальным звоном о снежный покров. Слышал, как переговариваются мыши в своих норах под полом, осуждая скаредность старшей медицинской сестры, которая крала продукты из рациона больных и потому им доставались только крохи. Слышал, как бежит ток по проводам в комнате. Слышал, как тяжело хрипит в соседней комнате умирающий больной и знал что сегодня вечером он умрёт. Слышал, как скрипит ручка по бумаге и знал, что это пишет своё заключение главный врач больницы, готовя меня к лоботомии, и чувствовал, как жалость распирает его сердце и видел его мысли, которые стремились найти выход из создавшегося положения, и, не находя его, водили хороводы вокруг его головы. Лёжа в постели, привязанный к кровати, я чувствовал, как угасает огонь, который бушевал внутри меня так долго. Однако огонь не угас совсем, он только потух и стал ручным, искры огня тлели во мне, подпитыва меня силой. Я знал, что теперь могу, когда мне будет нужно, разжечь огонь внутри себя и питаться его силой. Я спокойно лежал, предчувствуя радость всех тех, кто любит меня, кто в скором времени будет обнимать меня и целовать. Но ещё больше я ждал того момента, когда смогу увидеть моих предков и прежде всего моего отца, получить новое имя и открыть дверь в бесконечные отражения мироздания, но это уже совсем другая история...Ключевые слова: шаман огонь лес боль психбольница авторская история