Хозяин туннелей
Попрошайки из нас получились аховые. За полчаса пути от «Алтуфьево» до «Менделеевской» в пакет для пожертвований не бросили ни монеты. Девять станций, восемь вагонов, табличка «Помогите на операцию» и аутентично-затрапезный внешний вид — казалось, всё сделано по уму. Но, похоже, в этой сфере деньги с потолка не падали. Хотя нас они и не интересовали, целью были настоящие попрошайки-инвалиды, а вернее — их хозяева.Затея была рискованной, но Женя сама вызвалась сыграть инвалида. Ей надоело торчать дома, монтировать видео и накладывать субтитры, пока я добывал материалы «в поле». Она и раньше спускалась в метро со скрытой камерой, но тогда мы не изучали криминальную сторону подземки, а пытались найти истоки городских легенд и прочего народного творчества. Никаких особых дверей наши журналистские корочки не отворяли, так что с Метро-2 и секретными бункерами не сложилось, хотя знакомый диггер устроил нам небольшую экскурсию по ночным туннелям. Ничего интересного, как выяснилось. Измазались, как черти, а ни одной даже самой завалящей крысы-мутанта так и не встретили. Не говоря уже про путевого обходчика или чёрного машиниста.
— Дальше по серой? Или перейдём? — спросила Женя, когда я выкатил коляску из вагона.
Сальные волосы, бледное лицо без косметики, куртка из восьмидесятых, джинсы в пятнах и тапочки на шерстяных носках вместо башмаков — Женя выглядела кошмарно. Пожалуй, мы даже чуточку переборщили. Я смотрелся не лучше, но, по крайней мере, не прятал руку, демонстрируя людям пустой рукав-культю, и не изображал парализованного ниже пояса.
— Дальше поедем, — шепнул я, осматривая платформу. — Не таскать же эту телегу по переходам, а к твоему чудесному исцелению народ пока не готов.
В потоке пассажиров мелькнул «ветеран». Классика. Безногий мужик в форме шустро передвигался на какой-то подставке с колесиками, работая руками. Ему уступили дорогу, поэтому до вагона он дополз быстро. Но перед дверью вдруг остановился. Повернул голову, уставился на нас и тут же покатил прочь от поезда. Охраны, которая обычно таскается за добытчиками, рядом не было.
— Вы как здесь? Кто такие?
На пальцах сидели татуировки, на форме награды, на лице борода. Натуральный ветеран.
— Беда у нас, — сказал я. — Серьёзная. Вышли у народа помощи просить.
— Ну дают, — усмехнулся калека, — опять самодеятельность. Хозяин, сталбыть, не в курсе?
Ему подобные — лишь песчинки в огромном организме метрополитена, марионетки, у которых есть кукловод. За месяц работы здесь я записал десятки часов видео: интервью с подземными аборигенами, разговоры по душам, моменты различных сделок — от продажи наркотиков до оформления регистрации очередному душману, — разоблачения «беременных» попрошаек, бездействие полиции, зачистку молодчиками вестибюля, когда к ряженым нищим стала приставать компания пьяных фанатов. Удалось узнать даже некоторые имена держателей бизнеса. В общем, материала было навалом. За исключением одной темы. Как только речь заходила об инвалидах, все сразу замолкали, какие бы деньги я ни предлагал. Мол, у них свой хозяин. Хозяин туннелей. Будто бы и живут они все в туннелях где-то, наверху не показываются. Короче говоря, отдельная структура в подземельном синдикате. Как музыканты, только те и сами в охотку общаются, нормальные ребята, а эти всегда особняком. Странные, мол, и нечего о них рассказывать.
— Какой ещё хозяин? Мы сами по себе.
Ветеран осмотрел коляску, Женю, табличку.
— И что за болезнь такая страшная? Сколько денег надо, чтоб тебя починить?
Женя начала было рассказывать, но ветеран схватил её за коленку. Она вскрикнула и рефлекторно дёрнула ногой.
— Ну-ну, — поморщился калека, разворачиваясь. — Валите, пока не поздно!
Он прокричал что-то про хозяина, но слова зажевал гул поезда. Инвалид нырнул в вагон и исчез за волной пассажиров.
— Не нравится мне всё это, — сказала Женя.
Первый раз она произнесла ту же самую фразу, увидев новую себя в зеркале. А вдруг кто знакомый узнает?
— Всё по плану, не волнуйся.
У меня и впрямь всё было под контролем. Во внутреннем кармане хватало денег, чтобы откупиться от кого угодно, а на быстром наборе ждала своего часа пара полезных номеров. Да и занятия боксом даром не прошли, хоть и отъелся я в последнее время, сменив редакционный офис на фриланс и ведение популярного блога о Москве. Главное, что контакт был налажен. Раньше инвалиды — в меру возможностей — от меня бегали, другие о них говорить не хотели, а стоило только покуситься на их хлеб, как сами полезли с допросами. Но это была мелкая рыбёшка, хотелось увидеть кого-то поинтереснее. Или разговорить одного из калек. Хозяин туннелей, живут прямо в туннелях, наверху не показываются… Нужно было всю эту чушь расшифровать.
Мы поехали дальше, вниз по Серпуховско-Тимирязевской линии. Народу в вагонах хватало, но обходилось без толкучки. Время было выбрано идеально. На каждой станции я ждал, что нас встретят добрые ребята с головами в виде шаров для боулинга. Внутри бурлило какое-то детсадовское предвкушение, словно мы с Женей секретные агенты в тылу врага, работаем под прикрытием. И миссия наша сколь опасна, столь и интересна. Но Женя, похоже, былого энтузиазма не испытывала. Нервно смотрела по сторонам и каждый раз вздрагивала, когда её случайно задевали в вагоне.
Срисовали нас на Нагорной. Высокий тип в кожаной кепке и пальто, с засунутым в карман пустым рукавом. Для попрошайки инвалид выглядел слишком прилично, но принадлежности к той же песочнице даже не скрывал. Сперва демонстративно пялился на Женю, затем на Нахимовском проспекте перешел с нами в соседний вагон, а выйдя на Севастопольской, принялся кому-то звонить. Я даже чуточку расстроился, когда до конца серой ветки мы доехали без приключений.
Я катил Женю вдоль платформы «Бульвара Дмитрия Донского», а она подсчитывала прибыль.
— Один билет на метро мы уже отбили, — с усмешкой сказала она. — Как делить богатство будем?
— Добровольно отказываюсь от своей доли, так и запишите в протокол.
— Лучше запишу, что у меня попа затекла.
— Я бы размял твою попу, но за это нас точно загребут.
— Фу, пошляк, — засмеялась Женя, — нас вообще-то две камеры пишут.
С неё слетела тапочка, и я обошёл коляску, чтобы водрузить её обратно. Со стороны это наверняка смотрелось какой-то извращенной сценой из «Золушки». Сказочный принц в лохмотьях припал на одно колено и примеряет парализованной красавице тапку. Та ей подходит, и живут они дальше долго и счастливо. Женя улыбнулась, будто прочитав мысли. Погладила меня по немытой шевелюре.
— Мы выглядим слишком счастливыми для сирых и убогих, — сказала она.
— Без разницы уже. Нас эти заметили.
Я хотел поцеловать Женю, но вдруг увидел его. Великан стоял в тупиковом туннеле, доставая почти до потолка. Чёрное лицо, безразмерная дубленка на голое тело, повсюду ожоги и палёная шкура. Он прижимал к стене калеку в военной форме, того самого. Сотканный из горелой плоти великан одним движением оторвал попрошайке руку, сгрёб его под мышку и шагнул в туннельную тьму. Из чёрной дыры не донеслось ни звука.
— Гребануться можно…
— Что такое?
Я развернул Женю, но в туннеле уже никого не было.
— Ну и?
Действительно, ну и что?
— Ничего, забудь. Померещилось, — ответил я, прикидывая, засняла ли это камера в куртке. Хотя, даже если засняла, на таком расстоянии качество картинки будет «вырвиглаз».
— Когда у тебя «гребануться можно», значит, дело плохо.
На противоположный путь подали поезд. Народ пошёл на абордаж. Я затолкал коляску в вагон и пристроился у закрытых дверей. Изображать попрошаек больше не хотелось. Все мысли были только о машине, а её, как назло, мы оставили в «Алтуфьево». Час пути.
— Ты скажешь мне, что стряслось?
— Сам не знаю. Ерунда какая-то почудилась.
В вагон что-то ударило, и я заметил огромную обожженную пятерню на стекле соседней двери. Со стороны стены, где быть никого не могло. Помнится, гуляла по Сети байка о призраках, которые пугали пассажиров, стуча в окно. Вроде бы потом пара машинистов призналась в розыгрыше с резиновыми руками на палках, а может, это и не у нас было. В любом случае, на резинку или призрака такая лапища не тянула. Поезд зашипел и двинулся в темноту. Рука исчезла, оставаясь лишь в моем больном воображении.
Мы прошли пару вагонов, подальше от отмеченного, и решили третий раз по тому же маршруту не ехать. Женя ничего не заметила. Пугать её я не хотел, поэтому просто предложил свернуть наше расследование до лучших времен. Попадется нам кто-то до конечной — хорошо, нет — и чёрт с этими инвалидами, без них сюжет сделаем.
Ближе к центру людей становилось больше. Вскоре началась давка, на кольцевой вагон забился под завязку. Я всё время смотрел в окно за спиной, сверля глазами надпись «Не прислоняться». Так ждал эту проклятую руку, что пропустил самое главное. Когда Женя дёрнула меня за рукав, я, наконец, увидел наших попутчиков. Все они были калеками. Не полный вагон, конечно, но вокруг нас собрались только инвалиды. Одноглазые, однорукие, на костылях с пустой штаниной, у одного на лице зияла дыра вместо носа.
— Саша, — прошептала Женя, крепче хватая меня за руку.
Они смотрели на нас и скалились. Качали головами, облизывали губы и переговаривались друг с другом.
— Саша… — совсем уж тихо сказала Женя, и я опустил взгляд к ней.
Из-за коляски выполз маленький безухий цыганёнок, пряча что-то в карман. Нырнул между ногами мужика в кожанке и слился с людской массой, которая в этом гребаном вагоне переваривала сама себя.
— Саш… я не могу… шевелиться…
Поезд ворвался в туннель, и я перестал её слышать. Женя уронила голову на грудь. Я наклонился к ней, чувствуя, как чужие пальцы шарят в карманах. Женя была в сознании, по щекам змеились ручейки слёз. Приближалась станция. Я продвинул коляску к выходу, и тут состав тряхнуло. На меня повалился одноглазый жирдяй в спортивном костюме не по сезону.
Из глаз посыпались искры, а из лёгких пополз последний кислород. В нос ударила вонь немытого тела, по сравнению с которой мой собственный запах казался цветочным благоуханием.
— Хозяина нельзя обмануть, — сказал жирдяй.
Коляску с Женей подхватили и вывезли на платформу.
— Стоять! Вы чего творите, уроды!
Я поднялся, но передо мной выросла живая стена. Калеки. На платформе мелькнула коляска с двумя провожатыми. В вагон хлынула людская река, вдавливая меня в стекло, на котором уже красовался отпечаток руки.
— Женя! Помогите! Люди, вы не видите, что ли?!
Ногу кольнуло.
— Я журналист! У меня камера! Все ваши рожи…
Слова больше не вылетали изо рта. Язык не слушался. По телу разливался холод. Цыганёнок улыбнулся мне, убрал шприц в карман и спрятался за взрослых. Меня взяли под руки и забрали остатки вещей, включая камеру. Последнее, что я услышал, прежде чем уйти в наркотическую дрему, окрик кого-то из пассажиров:
— Да выкиньте вы отсюда этого бомжару!
…станции плыли сквозь туман, вспышками пробивались сквозь молочную стену, а потом вновь приходила тьма, непроглядная тьма туннелей, ходов чёрного мира, которые сожрали землю под городом, а скоро сожрут и сам город, фантомы кружились вокруг, фантомы с людскими лицами, людские лица в отражениях ламп, людские голоса в стонах железа, людские…
— Хозяин должен тебя попробовать. Как и любого новичка.
…мрак, первородный пещерный мрак, который пришёл к нам из древних времен и обосновался в человеческих городах, в муравейниках электрического света, чтобы враз поглотить всё и вся, и в этом мраке дышит он, в этом мраке живёт и питается он, этот мрак и есть он…
— Лучше мы, чем хозяин.
…я слышу его шаги, слышу его дыхание, стук сердца, тук-тук, тук-тук, тук-тук, он древнее туннелей, древнее нас, древнее всего этого, он был всегда, и всегда был голоден, потому что голод тоже он…
Боль ослепила, иглами влезла под кожу, но прогнала морок. Я лежал на земле в каком-то тёмном закутке, из дыры открывался вид на туннель. Оттуда несло могильным холодом, сыростью. А ещё была страшная вонь. Будто в нору забралось раненое животное и там сдохло. Похоже, я и был этим животным.
В темноте скрылся калека, держа в руке… другую руку. Я застонал. У правого плеча вились жгуты, а дальше ничего не было. Только забинтованная культя.
— Бл*ди, я всех вас убью… Всех… Где она…
Рядом над инструментами колдовал тот тип в плаще и кепке. Он усмехнулся:
— Всё это не имеет никакого значения, молодой человек. Ни вы, ни ваша подруга больше не поднимитесь на поверхность.
Голова кружилась, боль рвала на лоскуты, но я нашёл силы на один удар. Ногу мне отрезать не успели, и он вышел что надо. Даром что лёжа. Если бы у этого мясника были яйца, по туннелю разнесся бы колокольный звон. Пока он корчился на земле, я кое-как подполз, нащупал в инструментах нож и всадил ублюдку прямо в горло.
— Да пошёл ты.
Меня шатало из стороны в сторону, но я шёл вперёд. Ощущал на себе липкий взгляд из темноты, слушал эхо, которое перемешивало жуткий шёпот со звериным рычанием. Я знал, что хозяин видит, как я покидаю тупиковый туннель, как падаю на контактный рельс, но тот оказывается обесточен. Как какой-то выпивоха помогает мне забраться на платформу, и как я сажусь в поезд.
Снова «Алтуфьево», снова вниз по серой ветке. Я выходил на каждой станции, искал её, пытался привлечь внимание людей, но теперь я стал частью этого мира. Человеком из подземелья. Меня сторонились, игнорировали, отсаживались в вагоне, толкали и шли дальше. Даже полицейские. Ведь я был никто, грязный калека без документов.
А на поверхность меня не пускали они.
Когда станции на серой ветке закончились, я понял, что Женю больше не увижу. Я походил на лабораторную крысу в макете лабиринта. Сотни ложных ходов вокруг, иллюзия выбора. Но, в конце концов, крыса всегда придёт туда, куда ей положено прийти. За моей спиной топтались наблюдатели без частей тела. Страшно представить, сколько их в метро. Они подталкивали крысу в правильном направлении, следили за тем, чтобы та играла по правилам, не нарушала границ лабиринта. И я подчинился.
Свод туннеля на «Бульваре Дмитрия Донского» подпирала громадная тень, и я покорно спустился туда. Чернота пришла в движение. Загудел от голосов туннель. Исполинская фигура нависла надо мной чернильным облаком. Хозяин раскрыл объятия, и я задохнулся от его запаха…
Теперь я живу в туннелях. Разумеется, я жив, иначе как бы рассказал эту историю? Вы можете встретить меня на серой ветке с восьми утра до полуночи. Каждый день. Пока от меня ещё что-то осталось. Калеки — самые уважаемые люди в метро. Нас никто не трогает, нас боятся все работники подземки — как официальные, так и теневые, — мы можем оставлять себе всю выручку и отправлять гонцов на поверхность. Потому что у нас есть хозяин. Говорят, если слушаться и не пытаться сбежать, хозяин никогда не съест тебя целиком.
Я не слушаюсь, я жажду наказания. Иначе зачем мне вам всё это рассказывать, правда? Я устал, сломался. Пропитался туннельной мглой, запахами нашей норы, точно выгребной ямы. Но покончить с собой здесь не может никто.
Женя тоже жива. По крайней мере, они так говорят. Но встретиться нам не суждено. Она много дней провела в яме под рельсами, пока не оглохла, а потом хозяин съел её язык. Ни услышать меня, ни позвать она не сможет. Лишь увидеть. А от этого никакого толку, ведь хозяин объел моё лицо, забрав и глаза. Теперь мы с Женей, словно покалеченные мухи, застрявшие в паутине метрополитена. Можем находиться рядом, можем спать в соседних норах, но никогда друг о друге не узнаем.
Пора заканчивать, за мной уже идут. Дам вам последний совет. Держитесь подальше от калек в метро, не пытайтесь с ними заговорить, не старайтесь помочь. Просто уходите. А особенно опасайтесь четвертованного уродца на инвалидной коляске. Безглазого, безгубого, безносого. Да, этот комок мяса — я. Понятия не имею, что написано на табличке, но прибыль я приношу. Впрочем, речь не обо мне. Сам я передвигаться не могу, и коляску должен кто-то толкать. Не знаю, кого все видят за моей спиной, возможно, он умеет надевать на себя других людей, но… Но я его чувствую. Этот запах горелого мяса и сожжённой собачьей шкуры нельзя спутать ни с чем. Поэтому, если увидите меня, — бегите. Бегите, не задумываясь.
Наш хозяин всегда высматривает новичков в толпе. Потому что очень любит есть.
Автор - Александр Подольский.
Источник.
Новость отредактировал LjoljaBastet - 11-04-2016, 06:59
Ключевые слова: Метро калеки хозяин страх безысходность