Прощание
На дворе стояла уже поздняя осень. Небо прочно затянуло свинцовыми тучами, ветки деревьев грустили по своим листьям, под ногами слякоть и грязь, а в душе странное чувство, скорее всего это была тоска… Пока стоял и курил, прислонившись к воротам, я насчитал только одного прохожего. Это был мужик лет шестидесяти, в пиджаке 60-70-х годов, надетом поверх тёплого свитера, в грязных калошах и старенькой шапке. Проходя мимо меня, он повернул голову в мою сторону, прошел ещё несколько шагов, замер и снова повернул голову. Я поднял руку, потому что узнал его. Это был старый знакомый моего покойного отца - Михаил Игнатьевич. Он не спеша подошёл ко мне.- Нууу… Андрейка? - сказал он с удивлением, протягивая мне свою крепкую руку.
- Здрасьте, дядя Миша, - ответил я и пожал ему руку.
А рука у него и вправду была крепкая. Сжал мне фаланги пальцев, как говорится, от души.
- Давненько, давненько я тебя уж тут не наблюдал, кхе-кхе, Семёныч-то говорил, что в городе ты у нас большой человек? - спросил он меня.
Я немного сконфузился. Какой же я «большой человек», если всего-то работаю… ну это не важно. Николай Семёнович, мой дед, явно преувеличил.
- Ну… дедушка немного погорячился на этот счёт, - улыбнулся я.
- А как вообще, кхе, поживаешь-то?
- Потихоньку, на хлеб хватает… деда вот решил навестить…
- Это правильно, это правильно. Это ты молодец, да! – перебил меня дядя Миша. – Ты знаешь, как не зайду, всё о тебе рассказывает, вот Андрей то, Андрей, понимаешь, сё… кхе-кхе, только ты чего ж не ехал-то? Года два поди тебя не видал.
Как мне тут ответить? Я любил своего деда, и кроме него и брата, который сейчас за границей, у меня больше никого и не было. Дел полно, это успеть, там не прозевать, вот и не заметил, как два года прошло. Но с дедом посредством телефона связь поддерживал и вот недавно узнал, что старик серьёзно болен…
- Замотался я немного, дядь Миш, - как-то невпопад ответил я.
- Ммм… ну понятно, понятно… - сказал дядя Миша и скривил рот. - Ну, хорошо, что приехал. Кхе, я тут, понимаешь в магазин шёл, на обратном то пути думал к Семёнычу зайду... а который час-то теперь?
- Пять минут третьего.
- Пять… Тьфу ты, чёрт. Опять может учёт развели, а то бывает прёшься в такую даль, а они чаи там гоняют, учёт, учёт… Ну сейчас зайду тогда.
Михаил Игнатьевич хлопнул меня по плечу, снял тяжёлые от грязи калоши и прошёл в дом.
Я достал из пачки ещё одну сигарету и чиркнул спичкой. Размышления довели меня до того, как быстро летит жизнь… Ещё вроде бы недавно я, будучи совсем мальцом, случайно утопил целый садок с уловом на озере во время рыбалки. Помню, как дед чертыхаясь нырял за садком. А отец добродушно хохотал, чем вводил дедушку в ещё большую раздражительность. Да… славное было время... Теперь уже больше никогда дед не сходит на утреннюю зорьку…
В избе на маленькой кухне готовила овсяную кашу тётя Надя, соседка. Женщина, которая за так ухаживала за больным стариком в моё отсутствие. Просто так, по-человечески, ничего не требуя взамен.
А из соседней комнаты раздавался пронзительный смех. И его издавал дядя Миша, больше смеявшийся сам над своими историями, чем другие. Я прошёл к ним в комнату и сел у окна. Дед лежал на старой, местами полинявшей тахте, в поношенной тельняшке и вытянутых трико. На морщинистом лице его была едва заметная улыбка. Но брови чуть насуплены. Он внимательно слушал, как дядю Мишу обсчитали три дня назад в магазине. В конце рассказа деде закатил глаза.
- Ох, Миша… - как-то с тяжестью сказал он. – Пора бы уж перястать за деньхами-то гоняться.
- Да кто-гонится-то? Кхе-м… Мне ж самому наплевать на эти три рубля, но обидно, что вот так исподтишка, так сказать… Кхе-кхе… Ты вот спроси меня, мол, дайте 3 рубля, я ж дам! А они…
- Да полно тебе! - так же тяжело ответил дед. - С тебя не убудет столько, а ей Бог судья.
- Да ежели есть Бог-то… о как! - сказал поднимаясь со стула дядя Миша. - Ну ладно, Семёныч, завтра может забреду, или после… кхе-кхе, пойду отовариваться, посмотрим на сколько опять облапошат.
Дядя Миша надел фуражку, попрощался со всеми и вышел.
- Смешной он какой, и кажный день с ним что-то да случается, - после некоторого молчания сказал дед.
- Да уж, хех…
Вошла тётя Надя и поставила на табурет тарелку с кашей и два кусочка хлеба. Она сняла платок и фартук, сказала, что ей нужно домой, так как к ней приехали родственники, и попрощалась с нами. Перед уходом она напомнила мне какие лекарства дать дедушке и когда.
Я вернулся в комнату. Дед сидел и не спеша ел большой деревянной ложкой кашу. Я услышал стук по стеклу сзади себя. Это был маленький воробушек, который сел на оконную раму и стучал клювом.
- Андрей? - спросил вдруг меня дед.
- Что?
- Ведь Надежда ходит ко мне кажный день. - сказал он, отложив ложку в сторону.
- Я знаю, дедуль.
- Мне… кхм… неудобно как-то перед нею.
- Что такое? Ааа… дедуль, мне ведь завтра ехать надо, а как ты тут один…
- Нет-нет, - перебил он меня. – Ты езжай конечно, и к тебе не поеду, даже ежели позовешь… я не в том смысле-то… кхм-кхм… Ты пойми, она ж ведь ходит… в долгу я значит, а денег, например, дать не тово, обидеть её боюсь, получится, что сидельничает за деньги, а она ведь по доброте своей.
Я тоже задумался после его слов. Тётю Надю знаю давно, и денег и ещё чего она не примет никогда. Вербальное спасибо оно конечно спасибо, но…
Мы сидели и молчали. В окно продолжал стучать воробей до тех пор, пока не стал накрапывать дождь.
Чтобы разрушить это уже тягостное молчание, я завел разговор на отвлечённую тему. Дед немного оживился, и мы прекрасно поговорили около часа. Затем он снова лёг. Я дал ему назначенные таблетки, сделал укол, перекусил и, пожелав деду спокойной ночи, лёг на скрипучую раскладушку.
Утром старик был обеспокоен. Он просил меня не уезжать и побыть с ним ещё несколько дней. Он хватал меня за руки, и его глаза были полны влаги. У меня сжалось сердце при виде всего этого, но остаться, увы, я никак не мог. Я просил прощения у дедушки, объяснял, что не могу, и пытался его хоть как-то успокоить… В конце концов дед отпустил мои руки, повернул голову к стене и замолчал. В этот момент пришла тётя Надя.
…Всю поездку до дома у меня на душе скребли кошки. Было невыносимо совестно, хотелось выпрыгнуть из автобуса, убежать в лес и орать там до посинения.
На работе всё валилось из рук. Я то нервничал, то ходил как варёный. Придя домой, я выпил три бутылки пива, ходил из угла в угол и так и не решился позвонить деду.
Три дня тянулись, как палец хирургической перчатки. Начальник покрикивал, сослуживцы косо смотрели. В конце концов главный поставил ультиматум: либо нормально работаю, либо ищу себе другое место для заработка. Пока он говорил, я видел, как его нахальное лицо наполняется краской. Только сейчас заметил, как эта жаба в галстуке мне надоела до тошноты. Главное, чтобы костюмчик был чист, три волосинки на лысой башке были прилизаны и выполнялся план, а что там за пределами помещения - уже твои проблемы. Даже моральной поддержки не жди.
Я не был таким наивным и знал, что всем плевать. Но с другой стороны, уж лучше искреннее всеобщее равнодушие с их стороны, чем притворные и лживые улыбки. В общем… заявление было уже через полчаса на столе… Исход был бы один и тот же, ведь дед нуждался во мне сейчас.
…С автовокзала было идти недалеко. Около двух километров. В голове вертелась одна мысль: как примет меня дедушка? Всю дорогу думал, как бы объясниться, но когда подошёл к воротам, мне стало трудно дышать, из глаз моментально покатились слёзы, а маленький чемоданчик выпал из рук… К воротам был прислонен деревянный крест, дед сам себе его сделал, когда еще мог… Рядом сидел Михаил Игнатьевич на скамейке. Подперев кулаком подбородок, он смолил папироску и, судя по выражению лица на тот момент, о чём-то думал.
В голове у меня всё перемешалось.
- Как так-то, дядь Миш? - выдавил я из себя дрожащим голосом.
Михаил Игнатьевич медленно встал и тихонько похлопал меня по плечу.
- Вот как бывает, Андрей. Кхе-м… Вчера вот, во сне… Надежда мне позвонила, мы тело обмыли, всё как положено, кхе-кхе…
Дядя Миша, видя, что я стою столбом, запустил руку во внутренний карман своего тёплого пиджака, достал фляжку и протянул её мне. Я машинально взял и сделал глоток. Крепкий алкоголь попытался помочь мне, но тщетно.
- Пойдём, - приобняв меня сказал Михаил Игнатьевич, - пойдём в дом… Только чемодан-то на дороге не оставляй.
На всю жизнь отпечаталось в памяти, как дед в старом, но почти не ношенном костюме синего цвета покоится в гробу, который, как и крест, он сделал сам. Руки скрещены и связаны.
«Вот и все», - подумал я, касаясь пальцами гроба.
Тётя Надя со мной практически не общалась за всё то время, что я провёл в доме покойного дедушки. Кроме вопросов на погребальные темы у нас бесед больше не было, да оно было и не нужным, в сущности.
…Ночью я один сидел около гроба. Чувство утраты и вины жгло меня. Одно дополняло другое, что в итоге рождало третье, самое безысходное, от которого замирало сердце и обдавало холодом. Я смотрел на сердитое лицо дедушки и был готов провалиться сквозь землю. Но… как оно могло быть сердитым, если мышцы лиц…
Мою мысль оборвал скрип входной двери. Послышались шаги, и из темноты в комнату, освещаемую пятью восковыми свечами, вошел Михаил Игнатьевич. Он со вздохом сел на стул, что был возле меня, достал из кармана два маленьких стаканчика и фляжку.
- Держи, - тихо сказал он, протягивая мне стаканчик. - Кхе-м… Светлая память тебе, Семёныч… и кому-кому, а тебе по правде светлая.
Михаил Игнатьевич, казалось, знал, что я за птица. Наверняка знал про мой предательский поступок. Но тем не менее он не смотрел на меня косо и не менял интонацию при разговоре. И чувствуя вот это хорошее и тёплое отношение к себе, хотелось схватить дядю Мишу за грудки и кричать: "Да вы что? Не видите, что я сукин сын!? Чего ждете-то? Бейте меня по роже!"
За окном вновь накрапывал дождь. Михаил Игнатьевич тихо рассказывал об эпизодах из жизни дедушки, о его поступках, человечности и мудрости…
Внезапно раздался телефонный звонок. От неожиданности я вздрогнул и на некоторые время выпал из своих мыслей. Кому понадобилось звонить в такое позднее время? Мы переглянулись. Дядя Миша пожав плечами взял трубку и сказал «алло». Затем ещё раз повторил и в недоумении положил трубку на место.
- Черт их… молчат чего-то… - произнёс он.
- Как молчат?
- Ну молчат и всё, тишина там, кхе.
Михаил Игнатьевич предположил, что это, может быть, кто-то ошибся номером, но неполадки с линией.
После этого снова звонок. Телефон старый, ещё с пронумерованным диском. Страны нет, завода тоже, а он ещё звонит, и довольно громко. Дядя Миша прокашлялся и снова поднял трубку.
- Алло! - сказал он, повысив немного голос. - Говорите, не слышно вас! Слышь, Андрей, гудки идут, может и вправду обознались?
Мне стало как-то не по себе от всего этого.
- Совсем ничего не слышно? - спросил я.
- Треск только, ну обознались, услышали меня наверное и трубку-то и бросили. - сказал дядя Миша, садясь обратно на стул.
Третий звонок. На этот раз ответил я. Дядя Миша был прав: на другом конце провода молчали. Только я слышал не характерное потрескивание, а нечто похожее на шум слабого ветерка…
- Ну, чего там? - спросил Михаил Игнатьевич.
Я показал ему указательный палец и внимательно слушал. Трубку не бросали… Так, не двигаясь и не говоря ни слова, я стоял несколько минут. Затем аккуратно, чуть дрожавшей рукой повесил трубку.
- Как-то всё это… кгм… не тово, - загадочно произнес Михаил Игнатьевич, поджигая потухший фитиль у свечи. – Ну, пойду я покурю.
Четвертый звонок я бы не вынес, поэтому выдрал телефонный шнур. И во мне поселилось напряженное ожидание… не зазвонит ли?
Я посмотрел на дедушку. Сердитое выражение не сходило с его мёртвого лица. Я встал, подошёл к гробу и попросил прощения у бездыханного тела. Зажжённая свеча вновь потухла, и тихо скрипнула половица где-то на кухне.
…Во время похорон на кладбище я заметил, что лицо его стало равнодушным, по крайней мере, оно уже не выражало досады или злобы. Был ли я прощен? Никто наверное уже не знает, быть может только воробей, который сидел на краешке гроба во время прощания.
Новость отредактировал Оляна - 9-08-2015, 10:35
Ключевые слова: Прощание дедушка воробей звонок авторская история