Твое имя
История эта случилась в далеком теперь девяносто первом году, когда я учился на втором курсе военного училища. Скорее, даже не история — просто кошмарный сон, но настолько яркий, что вогнал меня в настоящий животный ужас.Военное училище, куда я имел честь поступить учиться, имело богатую во всех смыслах историю. Образованное еще в 1918 году как пехотно-пулеметные курсы, оно стало невольным свидетелем всех знаменательных и трагических событий советской эпохи — лихолетье Гражданской войны, кошмарные годы повальных репрессий и, конечно же, страшное время Великой Отечественной войны. Это нашло отражение даже в архитектуре зданий училища. Если посмотреть на главный учебный корпус сверху, то можно легко узнать в его очертаниях контур танка: левое и правое крыло — гусеницы; выступающая полукруглая часть фасада спереди — башня; прямоугольный флигель сзади - корма танка.
Собственно, об этом здании и пойдет речь. Богатое боевое прошлое учебного заведения породило не менее богатый фольклор, состоящий из самых разных легенд, баек и примет. Но была среди них самая, так сказать, главная и... самая страшная. Ею обычно нагоняли страху на первокурсников, преследуя цель не столько напугать, сколько приучить к исправному несению службы.
Легенда гласила, что якобы после войны, в конце сороковых годов, в училище покончил жизнь самоубийством курсант. И сделал он это в главном учебном корпусе, на первом этаже, в Колонном зале.
Полукруглый зал располагается в той части здания, которая именуется «башней» танка. Два ряда колонн подпирают свод, узкие окна больше напоминают бойницы — все это создает мрачноватую атмосферу, отдающую чем-то средневековым. Между колонн на стенах закреплены мраморные доски, на которых золотым тиснением нанесены имена закончивших училище с золотой медалью. Что было в этом зале в те далекие времена — неизвестно. Почему несчастный курсант решил залезть в петлю именно здесь - тоже, как и причины, побудившие его к этому ужасному поступку.
Но суть в другом - душа курсанта навечно осталась в этих стенах. И в год, когда исполняется круглая дата его смерти, он появляется в центре зала и начинает медленно бродить по зданию, словно бы проверяя, что изменилось за прошедшее время. Выходит он и в холл учебного корпуса — туда, где несет службу дежурный из числа курсантов. Если служба налажена как положено, призрак безмолвно исчезает, а курсанту после этого открывается широкая дорога — жизнь пойдет как по маслу, везение будет во всем, и карьеру сделает без особого труда. Если же дежурный благополучно «давит на массу», да еще и храпит, то это приводит призрака в бешенство. Он подходит ближе и просит назвать свое имя. Вот здесь-то и начинаются ужасы. Как утверждает народная молва, говорить имя ни в коем случае нельзя, а следует сказать фразу: «Ступай в петлю!». И ни слова больше! Это как словесный оберег, после чего неупокоенная душа должна исчезнуть. В легенде даже упоминалось, что однажды дежурный все же произнес имя. Его нашли утром — совершенно седого и полубезумного, бормотавшего что-то непонятное себе под нос.
История эта, передаваемая из уст в уста в течение десятилетий, все больше обрастала различными подробностями, превращаясь в яркий пример народного творчества. Ее всегда слушали с удовольствием, пряча усмешку. Однако, заступая на суточное дежурство в главный учебный корпус, курсанты запирались в комнате дежурного на все задвижки и не выключали верхнего света в холле. Ходить каждые два часа проверять печати на служебных помещениях, как того требовала инструкция, никто так и не решался...
… В тот день, согласно графика нарядов, заступать в учебный корпус выпало мне. Бросив с напарником жребий, мы поделили ночь поровну — мне досталась первая половина, до двух часов ночи. Товарищ ушел отдыхать, я запер за ним входную дверь и расположился в комнате дежурного — небольшой каморке три метра на три. Кроме стола, стула и сейфа с документами в ней больше ничего не было. Усевшись за стол, я разложил учебники и тетради, твердо решив грызть «гранит науки», благо тишина пустого помещения к этому располагала. «Гранит» давался с превеликим трудом, и я уже в сотый раз задавал сам себе вопрос - зачем нужна будущему офицеру такая наука как сопромат.
Медленно утекало время, за окнами упала густая темнота октябрьского вечера. Вконец отупев от заумных формул, я решил сделать перерыв и вышел из дежурки, замерев в середине холла.
Глухая, ватная тишина огромного старого здания ощутимо давила на слух, но мне даже нравилось — было в этом что-то загадочное, мистическое, будоражащее нервы и вызывающее легкий озноб вдоль спины.
Мне даже показалось, что я слышу редкое, сухое потрескивание, доносившееся из залитых темнотой коридоров. Невольно вздрогнув, я усмехнулся — это потрескивал дубовый паркет, такой же древний как и само здание. Ощущение таинственности не отпускало, и появилась мысль сходить в Колонный зал.
«Неплохая идея!» - подумал я, чувствуя, как тут же накатила волна легкого, беспричинного страха, а сердце тревожно бухнуло. Но мысль не отпускала - кто еще мог похвастаться перед товарищами, что был в Колонном зале практически в полночь?
Какое-то мгновение я колебался, но таинственная притягательность короткого приключения взяла верх. Выйдя из ярко освещенного холла, я оказался в коридоре первого этажа, в густом сумраке. Вход в Колонный зал находился в десяти метрах справа. Стараясь идти не спеша, я замер перед входом. Звук шагов гулко прокатился в темноте, вызвав легкую неподконтрольную дрожь.
Зал тонул в густом чернильном сумраке. Свет уличных фонарей едва пробивался через узкие окна и тяжелые шторы. Ряды массивных колонн едва-едва проступали из темноты, мрак за ними казался каким-то особым — густым, непроницаемым. Казалось, тысячи глаз сейчас смотрят оттуда, выжидая момент, когда ты повернешься к ним спиной.
Я замер, не смея двинуться, буквально впитывая мрачную, давящую тишину.
Сердце глухо стучало в груди. Стало не по себе, хотя причин для этого не было вовсе — ведь это просто большое пустое помещение. В такие моменты начинаешь невольно верить в то, что еще совсем недавно воспринимал с усмешкой.
Раздавшееся сзади потрескивание заставило вздрогнуть. Звук неестественно громко прокатился по помещению.
Я медленно выдохнул, стараясь унять бешено колотившееся сердце, развернулся, и направился обратно в дежурку. Ощущение чужого взгляда в спину не отпускало, и я нарочито громко стучал кирзовыми сапогами, пытаясь таким образом прогнать липкий страх.
Чуть ли не бегом влетев в дежурку, я захлопнул дверь, клацнул задвижкой и перевел дух — желание искать приключений пропало напрочь.
Вновь усевшись за стол, я принялся штудировать сопромат с удвоенной энергией, стараясь выкинуть из головы посторонние мысли.
Что отвлекло меня от работы — неизвестно. Какое-то движение в холле.
Бросив взгляд через большое окно напротив, я замер, приоткрыв рот.
Он стоял совсем рядом, в трех-четырех шагах.
Карандаш вывалился из вмиг онемевших пальцев, а рот приоткрылся еще больше. Легкий холодок ужаса прокатился по телу, невидимые щупальца тут же проникли в мозг, парализуя волю. Сердце, казалось, перестало биться, ухнув куда-то вниз.
Он стоял и смотрел на меня.
В старой гимнастерке - черно-желтые погоны без буквы «К», воротник-«стойка» - ошибки быть не могло. Бледное, словно вылепленное из воска, лицо свела судорога, отчего оно казалось еще более ужасным, какой-то кошмарно-гротескной пародией. Синюшные губы сведены в сторону, из уголка рта протянулась дорожка высохшей слюны. На шее виднелась черная полоса кровоподтека от петли.
Взгляд закатившихся глаз, один из которых оказался наполнен кровью, был направлен мне точно в лицо.
Это кошмарное зрелище могло убить кого угодно своей сутью. Я сидел, превратившись в манекен, без мыслей и чувств, не имея сил даже на то, чтобы заорать.
Мертвец медленно сделал шаг.
Звука я не услышал, словно бы он скользил по воздуху.
Теперь нас разделяло не более метра пространства и тонкий слой стекла.
Я невольно подался назад, не сводя взгляда округлившихся от ужаса глаз и хрипло, с трудом, дыша — горло перехватил спазм.
Выходец из преисподней слегка наклонился, едва не коснувшись лбом стекла. Сведенные судорогой губы шевельнулись. Звука я по-прежнему не услышал, но и без того понял — он спрашивал мое имя.
Теперь я дышал хрипло и глухо, чувствуя, как в пустое сознание вливается чужая, потусторонняя воля. Во рту пересохло, воздух драл горло. Я стиснул зубы, собрав остатки сил и стараясь удержать в мозгу спасительную фразу: «Иди в петлю!»
Мертвец покачал головой, и его страшная полуухмылка стала шире. Он словно бы безмолвно говорил: «Зря стараешься... Поздно уже...»
Ледяной холод дохнул мне в лицо, появившись из ниоткуда, сковал мышцы, подавил волю и стер из сознания спасительную фразу.
Животный ужас растворил в себе последние капли самообладания, и я уже готов был произнести имя... когда раздалась тонкая трель наручных электронных часов.
Последнее, что я запомнил — непередаваемую гримасу отчаяния и злобы на жутком подобии лица мертвеца...
Я вздрогнул, заорал и едва не свалился со стула. И тут же с облегчением перевел дух — это был лишь кошмарный сон. Я незаметно для себя задремал, уткнувшись лицом в раскрытый учебник. Потерев лицо ладонями, я бросил взгляд на светящееся табло часов — ровно час ночи. Затем с некоторым содроганием посмотрел через окно — холл, освещенный ярким светом, был пуст.
Да, это был всего лишь ужасный кошмар. И только.
Или нет?
Я с тревогой взглянул туда, где виднелся вход в коридор.
Там клубился сумрак, и на мгновение мне показалось, что я вижу фигуру в старой гимнастерке и пергаментно-восковое лицо...
Я тяжело плюхнулся на стул.
Конечно, это сон.
Но...
Как знать...Как знать...
Автор: Скарм
Источник
Новость отредактировал Melford - 29-07-2014, 15:09
Ключевые слова: Сон мертвец yчилище имя ночь дежурство