Отпустить
По ночам, когда весь мир засыпает и лишь бледный полумесяц луны прорезает холодную и безмолвную январскую тьму, я слышу ее. Она еле слышно скребется, царапая каменные стены и пол. В такие ночи мне тяжело уснуть, как будто она царапает не пол и стены, а мое сердце, мою душу. Иногда мне становится страшно от мысли, что она может добраться до меня и убить, но глухое постукивание ржавых цепей напоминает мне о том, что я в безопасности. Она не выберется, она не уйдет, как бы сильно этого не хотела. Иногда этот скрежет прекращается, и я слышу ее тягучее как смола утробное завывание. От него будто сам воздух холодеет, волосы встают дыбом, а руки сами собой тянутся к кресту. Но я всегда себя останавливаю. Я не могу так поступить с ней. После всего того, что я уже сделал.Она воет когда голодна, я это знаю. Она требует теплой крови, свежего мяса, требует чего-то живого. Я достаю из клетки очередного мелкого зверька, угодившего в капкан. Маленькая белка. Ее пушистый хвост топорщится, а в маленьких черных бусинках ее глаз я вижу страх. Даже животных ее нечеловеческий вой приводил в ужас. Так даже лучше. Они не сопротивляются. Белка могла бы убежать, я не крепко держал ее в своей руке, но нет: ее лапки онемели, всё естество сковал неясный и необоримый страх. Она не могла пошевелиться. Я погладил ее и понес в подвал.
12 шагов. Ровно столько ступеней вниз было до тяжелой дубовой двери, закрывающей вход в подвал. Там, в холоде и сырости, спрятанная от любопытных людских глаз и жгучих солнечных лучей, томилась она. Немного повозившись с ключами, я открыл протяжно скрипнувшую дверь. В последний раз взглянул в глаза испуганному, сжавшемуся в комок зверенышу. Прости, тебе просто не повезло. Я не думаю, что ей эти зверьки нужны для еды и что ей в принципе нужна еда. Скорее всего, ей просто нравится убивать, забирать чью-то жизнь. Иронично, что той, кому эту жизнь даровали, только и делает, что отнимает ее у других. Но зачем? Неужели ей не хватает той, что у нее есть сейчас? Заставляет задуматься, а вправду ли это жизнь? Действительно ли я смог даровать ей жизнь? Действительно ли я могу вернуть ее? И самый главный вопрос: что же я наделал?
Я ничего не видел во мраке подвала, но я не мог зажигать огонь, он злил ее. Ориентируясь только на слух, я понимал, что она приближается. Сухой хруст костей становился громче и ближе, натужный вой потихоньку переходил в тяжелое сопение. Всем сердцем я чувствовал безотчетный страх, и мне требовалась собирать всю волю в кулак, чтобы не сбежать. Тринадцатый шаг, четырнадцатый, пятнадцатый. Здесь заканчивалась безопасная зона. Зарубка на полу и множество глубоких царапин говорили о том, дальше этой полосы она не может дотянуться, как бы ни хотела. Цепи не позволят. Всё было проверено и перепроверено десятки раз. Ошибки быть не может. На всякий случай вывернув белке задние лапки, я бросил ее чуть дальше полосы. И правильно, будто очнувшись от страха и пытаясь спасти свою маленькую беличью жизнь, передними лапками она попыталась отползти к выходу. Но тщетно. Бескровная, серая, под неестественным углом вывернутая рука схватила крошечное существо. Раздался тоненький писк, мгновенно прервавшийся хрустом и чавканьем. Она была очень близко, и в то же время так далеко. Я вновь спрашивал себя, сколько еще мне придется принести в жертву, прежде чем я смогу достучаться до нее настоящей. В голову закрадывались мысли о том, что мне в принципе не удастся вернуть ее, что всё, что я сделал было ошибкой. Но я не мог, я не мог по-другому.
Я… Я просто… я просто не мог ее отпустить. Я не мог. Я не мог! Мы только стали счастливыми, только поняли, как много значим друг для друга, мы только… и… а она… тогда я впервые почувствовал, что меня кто-то любит, что кто-то видит во мне хоть что-то хорошее… почему всё так? Почему всё так должно было закончится, Боже? За что ты сделал это с ней? За что ты сделал это со мной? Это твой план? Мы как-то провинились? Неужели у нас не могло быть хотя бы года счастья? Горячие слезы стекали по моей щеке, а голос дрожал. В холодном промозглом погребе раздавались мой тихий плач и ее довольное сытое урчание.
Я не мог ее отпустить, она была так молода, так красива. Она не должна была умереть так рано, умереть так, умереть. Она должна была жить, быть счастливой, живой, моей. Я… я просто понадеялся на чудо. А кто бы на моем месте сделал бы иначе?! Кто, видя, как жизнь уходит из тела своей любимой, видя, как стекленеет ее взор, как холодеют ее руки, как прерывается слабое дыхание, не впадет в отчаяние? Кто, услышав ее последние слова, прерываемые предсмертным кашлем, останется в своем уме? Кто, почувствовав эту боль от зияющей пустоты в душе, оставленной после ее смерти, не захочет ее вернуть? Виновен ли, грешен ли я за попытку вернуть к жизни ту, без которой я сам своей жизни не вижу?!
Виновен. Грешен. Я согрешил, и мне нет никакого прощения. Я прекрасно осознаю, что мне нет дороги на небеса. Да и в ад я рад был бы попасть. Что-то подсказывает мне, что за содеянное меня ждет место куда хуже ада. Но пути назад нет. Всё, что я могу, это раскаиваться за свое прегрешение и… пытаться оправдать его, не перед лицом Господа, но хотя бы перед своим и её. Сделать так, чтобы всё это не было впустую. Сделать из нее человека. Вернуть её.
- Ну что, милая, время молитвы.
Каждый раз, после того как она поест, я читаю над ней молитвы исцеления, в отчаянной, безуспешной попытке сделать ее прежней, вернуть ту девушку, в которую так поздно влюбился, ту жизнерадостную голубоглазую красавицу с поистине лучезарной, искренней улыбкой. Ту девушку, которая была моим всем. Глаза понемногу привыкали к темноте, и теперь я мог разглядеть ее силуэт: длинные спутанные волосы, невообразимая худоба, вывернутые части тела, кроваво-красный блеск глаз. Смотря на то, как она на четвереньках беспорядочно бродит по подвалу, я понимал, что, скорее всего, от той девушки уже ничего не осталось. Только пустая оболочка, оживленный темной магией труп, лишенный сознания, разума, и, что самое главное, души.
Я мог поддерживать ее тело молитвами и жертвами, но, если там внутри нет души, я не смогу вложить новую. Я не Бог. Мне остается надеяться на то, что я успел ее оживить до того, как ее душа вознеслась, что она спит, заточенная внутри оживленного тела. Тогда у меня есть шанс до нее достучаться. Возможно, я опоздал, и ее душа сейчас смотрит с небес на мои жалкие попытки вернуть ее. Возможно, она презирает меня за осквернение собственного тела, ненавидит меня всем сердцем и душой, потрясенная моим богохульством. Возможно, она сама просит Господа простить меня и дать нам двоим еще немного времени побыть вместе. Но мне слабо верится в то, что я дождусь помощи от него. Слишком велик мой грех. Я бы мог дождаться нашего воссоединения на небесах, но я пошел по темному пути. Когда я понял, что моей веры и сил не хватит на воскрешение, я оживил ее, поднял еще не остывший труп. Я сделал это в пылу момента, не отдавая себе отчет в своих действиях, как будто мной управлял кто-то другой: руки сами чертили знаки в воздухе, а дрожащий, охрипший от крика, голос, будто сам собой произносил нечестивые фразы. Очнувшись от наваждения, я понял какое же страшное зло я совершил.
Ее глаза были открыты, но взгляд был пустой. Лицо было мертвенно-бледным, оно не выражало никаких эмоций, будто маска. Руки ее были холодны, а тело недвижно-безжизненным. На мгновение я подумал, что у меня ничего не получилось, но ее выдавали дрожащие губы. Она продолжала смотреть в никуда остекленевшими глазами. Я крепко сжал ее ладонь и задал единственный вопрос: «Ты здесь?» Она безмолвно повернула голову в мою сторону. Вряд ли она понимала, что я ей говорю. «Не волнуйся, я сделаю всё, чтобы ты вернулась», - сказал я, открыв молитвенник. Я надеялся молитвами исцелить ее тело и достучаться до ее души. Но как только я начал читать, она набросилась на меня, как сделала бы любая другая нечисть, услышавшая Божье слово. Она еще была слаба, как и любой свежеоживленный мертвец, поэтому я успел отпрыгнуть, прежде чем она вгрызлась мне в шею. Я схватился за распятие, приготовившись изгнать ее, но остановился. Она смотрела мне прямо в глаза, и на мгновение я увидел в них что-то теплое, родное, живое. Она была там, и мне нужно было вызволить ее из этого плена. Я произнес самую слабую молитву против мертвецов, чтобы обездвижить ее, и отнес в подвал.
С тех пор я регулярно читал над ней молитвы исцеления. Несмотря на то, что она от них, как и любая другая нечисть, приходила в ярость: начинала бесноваться, стремилась вырвать цепи с корнем из стены, чтобы добраться до читающего и убить его, я чувствовал, от них был эффект. Раньше она еле передвигалась, ее тело было слишком слабым, а теперь мне приходилось каждые пару недель осматривать цепи и крепления, чтобы она не выбралась. К сожалению, молитвы, дававшие ей силы, забирали мои. После каждого прочтения я, еле доползая до кровати, спал до полудня. Я чувствовал, как оно меня иссушало, будто силы, дарованные мне Господом, иссякали. Исцеление в принципе было тяжелой задачей для обычного священника, а делать это регулярно, тем более исцеляя нежить, было в стократ сложнее. Но я боялся не того, что в итоге останусь без сил, а того, что мне не хватит времени, чтобы вылечить ее…
Прошел год. Я уже спокойно разрешал ей ходить по дому: она не выказывала никаких признаков агрессии, да и мне совестно было держать ее том подвале. Благодаря молитвам, внешне она почти не отличалась от обычной живой девушки, только выглядела очень болезненной: неестественная, даже пугающая бледность и худоба, красный цвет глаз и странное ощущение холода рядом с ней могли вызвать подозрения, но я никого не пускал к себе домой и никогда не выпускал ее из дома. Ее никто не мог увидеть. Но даже несмотря на видимый эффект, я до сих пор не мог достучаться до ее души. Поэтому, на случай если она и вправду лишь неразумный мертвец, ее рот всегда был заткнут, а на руки были надеты освященные перчатки, чтобы она не могла ни укусить меня, ни оцарапать. Естественно, во время молитв я приковывал ее, чтобы полностью обезопасить себя.
- Ну что, дорогая, время молитвы.
Удостоверившись, что мне ничего не угрожает, я начал читать молитву, которую уже давно знал наизусть. Она мгновенно взбесилась, но я был спокоен. Я продолжал читать, закрыв глаза и представляя себе ее исцелившуюся, стараясь не обращать внимания на истошный вой. Вдруг, что-то хрустнуло, громко и четко. Когда я открыл глаза, она уже прыгнула на меня. Я никак не успевал среагировать. С нечеловеческой силой она повалила меня на пол. Отплюнув в сторону прокушенный кляп, она хищно смотрела на меня, готовая вцепиться мне в шею. И когда я приготовился расстаться со своей жизнью и предстать перед Страшным судом за свои грехи, она поцеловала меня. Ее губы были теплыми, соленые слезы, падающие мне на лицо, были горячими. Ее частое дыхание было живым, а счастливые заплаканные глаза были небесно-голубого цвета. Оторвавшись от моих губ, она улыбнулась мне той самой улыбкой, памятью о которой я жил эти годы. Крепко обняв меня, она прошептала: «Я вернулась, любимый».
Новость отредактировал Estellan - 11-06-2020, 04:48
Причина: Стилистика автора сохранена.
Ключевые слова: Молитва мертвец воскрешение авторская история