Инсомния
Ночь заходит в комнату запоздавшим гостем, а я снова лежу в кровати и бездумно разглядываю потолок. Известка там потрескалась и местами начала осыпаться. На прошлой неделе я задумался бы о ремонте, но сегодня мне все равно. Все безразлично.Веки чудовищно тяжелы, но стоит их прикрыть, как сонливость отступает в сторону, прячется где-то в темноте, будто зовет поиграть в кошки-мышки. Тело так ноет от усталости, что кажется: я никогда не смогу подняться с кровати.
Это уже третья бессонная ночь, и если первые две вызвали лишь легкое недоумение, быстро списанное на нервное напряжение (хотя откуда ему взяться?), то теперь подобрать объяснение сложнее. Наверное, я заболел. Наверное, следует обратиться к врачу. Наверное, все можно поправить.
Боже мой, если в двадцать лет я сталкиваюсь с такой проблемой, то что будет в сорок? А в шестьдесят?
Очень смутно помню, чем занимался днем. Пытался заснуть, но мешали солнечный свет и шум вытянувшейся за окном змеи-автострады. Подумать только, раньше я никогда не замечал, насколько она громкая. Даже сейчас то и дело доносится гул моторов проезжающих мимо автомобилей. Слышно смех, раздающийся из одного — кому-то весело.
Когда я выглянул в окно ближе к полудню, то не увидел ни одной машины. Ни единой. При этом дорога продолжала шуметь, будто запомнила рокот моторов и воспроизводила его подобно экзотическому попугаю. Я не понял этого, но не удивился. На тот момент способность удивляться уже растаяла.
Укушенная комаром лодыжка зудит. Она тоже мешает заснуть, но нет ни сил, ни желания дотянуться до нее и впиться в укус ногтями. Откуда-то я знаю, что даже если смогу укротить зуд, это не поможет.
Вечером я выпил стакан горячего чая с ромашкой. Читал где-то, что ромашка способствует засыпанию.
Не способствует.
Глаза покалывает, будто кто-то сыпанул в них мелким песком. Снова опускаю веки, и сон снова ускользает, как ускользает рыбка в реке, если пытаться поймать ее голыми руками.
Я считаю овец. Пытаюсь мысленно воспроизвести все события предыдущего дня. Пытаюсь ни о чем не думать. Это все должно помогать, если верить народным методам и рассказам знакомых. Кто именно говорил об этом? Не могу вспомнить ни одного имени. Не могу вспомнить лиц друзей и близких. Не могу вспомнить, есть ли они у меня. И это действительно странно.
Я не могу заснуть.
Все сереет, когда наступает утро. Краски задыхаются и блекнут, выпитые предрассветными сумерками, а потом в комнату осторожно закрадывается свет нового дня.
Время проходит как во мгле. Я бесцельно шатаюсь по квартире, открываю и закрываю пустой холодильник. Потом пытаюсь найти мобильный, чтобы пролистать адресную книгу в поисках знакомых имен, но его нигде нет. Телевизор не работает, дорога за окном по-прежнему пуста и разговорчива, светофор на самом краю картинки за оконным стеклом беспорядочно мигает разноцветными глазами, будто решил сойти с ума вместе со мной. Что-то происходит здесь, но не понятно, что именно.
Равнодушно и отстраненно вспоминаю, что нужно куда-то идти. На работу? На учебу? К врачу? Теперь это неважно — покидать квартиру не хочется. Не хочется оказываться в том сюрреалистическом мире, что развернулся за окном.
Голова наполняется нудной тяжелой болью. Я стою на одном месте, опустив лицо и закрыв глаза. Несколько часов подряд. Сознание опустошено — ни одной мысли. Только усталость.
Ночь возвращается, до краев наполняя квартиру бархатной темнотой. Я снова в постели, снова разглядываю потолок. Изредка по нему пробегает свет фар проезжающих мимо машин, но их не увидеть, если выглянуть наружу.
Из всех чувств и эмоций осталась только тихая глухая злоба на самого себя. Она медленно и неспокойно ворочается где-то внутри большой нервной кошкой. Я злюсь, потому что не могу заснуть. Похожее ощущение бывает, когда чешется спина, но рукой не достать.
Шумят трубы в стенах, скрипит от сквозняка открытая форточка. Повседневные незаметные звуки стали запредельно громкими и отчетливыми, будто решили помочь бессоннице добить меня. Кажется, можно даже различить шелест, с которым сидящая на потолке муха чистит крылья.
Когда мутная мгла окончательно застилает мозг, вытесняя все остальное, приходит холодное осознание того, что в комнате кто-то есть.
Приподнявшись на локтях, я вижу их — темные силуэты, словно человеческие тени, обретшие объем и плотность. Различаю худую длинноволосую женщину у окна, высокого мужчину, он сидит в кресле и задумчиво поправляет очки. А еще маленькая девочка с большим плюшевым фламинго, которого прижимает к груди. Она стоит рядом с кроватью, задумчиво рассматривая меня темными провалами огромных наивных глаз. Все они, эти силуэты, словно сотканы из черного тумана, они сливаются с темнотой и были бы вовсе незаметны, если бы не двигались.
Я медленно сажусь в кровати, ноги касаются пола. Понимаю, что должен испугаться, но страха нет. Ничего нет, кроме все той же неизбывной злобы на себя. На себя и теперь вот на них.
— Почему вы не даете мне заснуть? — хрипло спрашиваю, спугивая осторожную тишину.
Женщина у окна вздыхает и потирает переносицу. Мужчина смотрит на нее, потом на меня, и в его движениях проступает что-то обреченное. Девочка улыбается и подходит ближе, словно хочет меня обнять.
— Уходи! — бросаю сиплым шепотом и взмахиваю рукой.
Удар приходится по голове ребенка, и на несколько мгновений она рассыпается густым вязким дымом, чтобы почти сразу вернуться в прежнюю форму. Детское лицо, исходящее жидким темным туманом, продолжает улыбаться.
Они неотрывно смотрят на меня и ждут чего-то, будто зрители, пришедшие в театр. Мне что, нужно станцевать? Впасть в истерику? Биться об стены?
Тихо проходят минуты, шумят трубы, скрипит форточка.
Не знаю, кто эти черные призраки и что им нужно, но отчетливо понимаю, что они — причина моей бессонницы. Почему-то они не хотят, чтобы я засыпал, почему-то им лучше, если я буду бодрствовать. Их совсем не волнует, что мне от этого хуже.
Поднимаюсь с кровати и медленно подхожу к женщине. Размытый свет уличных фонарей падает на нее через окно, поэтому ее видно лучше, чем мужчину и девочку. Можно различить тонкие черты лица, словно искуснейшим скульптором выложенные из дыма, ровно и медленно клубящимся так, чтобы не терять формы. Она смотрит на меня, как смотрит школьный учитель на ученика, ожидая правильного ответа.
Только вот я не знаю, что должен сказать. Я плохой ученик.
Что-то происходит, и женщина поворачивает голову в сторону окна. Видит то, что ей не нравится — на черном лице отражается тревога, женщина хмурится. Мой мозг на секунду выныривает из транса, воспринимая эту тревогу как зацепку — то, что не нравится призракам, может их прогнать. Они уйдут, и тогда я засну.
— Что там? — спрашиваю, приникая к окну.
Все та же дорога, тот же сумасшедший светофор, фонари, шум и пустота. То же самое, что было днем, только теперь под занавесом темноты. Я не вижу ничего, что могло бы помочь.
Женщина качает головой, мужчина поднимается с кресла и пытается задернуть шторы, но руки проходят сквозь ткань, на мгновение превращаясь в обычный дым. Девочка прижимает к груди фламинго, смотря на всех с легким, искренне детским непониманием.
Там не пусто. Там кто-то есть.
Натягивая брюки, бреду в прихожую, руки ныряют в рукава куртки. Тело слушается неохотно, будто превратилось в старый ржавый механизм, требующий смазки. Свет не включаю — глаза давно привыкли к темноте.
Темным всполохом они бросаются за мной и встают у двери, прикрывая ее бесплотными телами. Не хотят, чтобы я выходил. Значит, туда мне и нужно.
Несколько минут я смотрю на жуткую троицу, пасмурно размышляя, как их обойти, а потом делаю глубокий вдох и просто двигаюсь вперед.
От прикосновения они растекаются по прихожей липким пряным туманом. Он окутывает меня и жжется, когда случайно вдыхаю. Кашляя и отплевываясь, я закрываю лицо рукавом, сквозь мутную мглу нащупывая дверную ручку. Она с щелчком поворачивается, и квартира выпускает меня в темный подъезд. Задыхаясь, я бегу по ступеням, пока не оказываюсь на улице.
Холодный ночной воздух ранней весны вымывает из легких вязкую чернь, и я жадно дышу им, глотаю вдох за вдохом, не в силах напиться. Сердце бешено колотится, ватные ноги одолела дрожь. Хочется растянуться на земле, уткнуться лицом в грязный влажный асфальт и лежать так, совершенно не двигаясь. Но я здесь не за этим.
Оглядываюсь по сторонам. Город мертв — ни одного горящего окна, ни единого случайного прохожего. Словно кто-то тщательно выстроил этот макет, забыв впустить жизнь, и теперь он бесполезно высится вокруг темными безлюдными многоэтажками, начисто лишенный смысла.
Черных призраков нет рядом, но чувствуется, что они не покидают меня — в одном из окон мелькает изящная фигура женщины, где-то вдалеке пробегает девочка, на мгновение черной кляксой перекрывая свет уличных фонарей. Мужчина наблюдает из-за угла, то и дело поправляя очки.
Я не знаю, что делать, поэтому просто иду вперед.
Ночь течет по замершим улицам ровно и неспешно, звук шагов отскакивает от безжизненных каменных стен гулким эхом. Меня шатает — сил почти не осталось, но сна ни в одном глазу. Кажется, скоро я просто упаду замертво, но эта мысль ни капли не пугает. Я слишком устал, чтобы сопротивляться.
Из сумрака доносится:
— Если ты умрешь здесь, то обретешь жизнь, которая хуже любой бессонницы.
Этот негромкий женский голос кажется странно знакомым. Я осматриваюсь и вижу ее — невысокая женская фигура, что прячется в тени старой арки, протянувшейся меж двух пятиэтажек. В отличие от черных призраков, девушка выглядит настоящей — не по сезону легкая зеленая кофточка, джинсы и босоножки. Она поправляет длинные каштановые волосы, глядя на меня пронзительными серыми глазами. Темнота не скрывает подробностей. Даже если закрою глаза, я буду видеть незнакомку в мельчайших деталях.
Призраки снова рядом, возникают между мной и аркой, загораживая путь. Значит, именно этой девушки они боятся.
Она выходит из тени и останавливается, окунаясь в тусклый оранжевый свет уличных фонарей. Не может идти дальше — призраки мешают.
Я делаю неуверенный шаг. Женщина предостерегающе качает головой, мужчина подается вперед, а девочка крепче прижимает к себе фламинго — словно не понимает, что происходит и почему она здесь оказалась.
— Я хочу спать, — почти жалобно шепчу я, делая еще один шаг.
— Они не дадут, — отвечает девушка.
Снова двигаюсь вперед. Черное лицо женщины уродует гримаса ужаса, она срывается на бег и толкает меня в грудь обеими руками, окутывая непроглядным мраком. Будто тугая волна ветра налетает резким порывом, я отшатываюсь назад, все нутро пронзает запредельная боль — тысячи потерь и расставаний, глухая неизбывная тоска. Бездонная, лютая скорбь.
Горячие слезы обжигают щеки. Стиснув зубы и стараясь не дышать, я продолжаю идти к девушке. Она, только она способна меня спасти.
Вслед за женщиной вперед бросается мужчина. Еле удерживаюсь на ногах, когда он разбивается об мою грудь. Бесшумный черный ураган кружится вокруг, я оказываюсь будто внутри желейного торта — двигаться и дышать почти невозможно. Размахиваю руками как неумелый пловец, прорываясь сквозь мглу к девушке. Мужчина и женщина обретают прежнюю форму, хватают меня за плечи, толкают назад. Я едва стою на ногах, но сантиметр за сантиметром продвигаюсь к цели.
Когда до девушки остается едва ли пара шагов, я задыхаюсь и падаю на колени. Она смотрит с отчаянием, протягивает руки, а я не могу достать. Тесные объятия женщины и мужчины тянут прочь, будто я стал рыбой, попавшейся на крючок. Сил не остается, теперь можно только сдаться.
В этот момент девочка бросается ко мне, но не для того, чтобы помочь черной паре — напротив, она отталкивает их, и я чувствую, как растерянно разжимаются на плечах призрачные пальцы. Есть всего один миг свободы, и я его использую.
Собравшись и сделав глубокий вдох, бросаю себя вперед и падаю у ног девушки. Она садится рядом, переворачивает меня на спину, с тревогой заглядывая в лицо. Черные призраки замирают в полуметре от нас, не в силах приблизиться.
Я смотрю снизу вверх — на фоне темного беззвездного неба и блеклых фонарей лицо незнакомки кажется прекрасным. Прекрасным и родным.
Хрипло выдавливаю:
— Почему... они это делают?
— Потому что любят тебя.
Я смотрю на призраков. Женщина сидит на коленях, прижав ладони к лицу, плечи содрогаются от беззвучных рыданий. Мужчина медленно гладит ее по голове, а девочка стоит чуть в стороне — провинившийся ребенок, боящийся наказания.
И я наконец вспоминаю их.
— Мама...
Она поднимает голову, черные слезы срываются с лица вязкими каплями тумана и растворяются в ясном ночном воздухе.
— Папа.
Он качает головой, глядя с растерянным осуждением. Всегда так смотрит, когда я его расстраиваю.
Девочка подходит чуть ближе, и я слабо машу ей рукой. Моя маленькая, моя любимая сестренка.
— Не сердитесь, — тихо прошу я и перевожу взгляд на девушку. Когда-нибудь мы должны были пожениться.
Но теперь это все в прошлом.
Ее прохладные ладони ложатся на мое разгоряченное лицо, и все чувства тают, словно отключились нервные окончания. Усталость меня добила. Закрываю глаза, вокруг будто бы поднимаются тихие морские волны. Они покачивают и уносят в неизвестность.
— Спи, — говорит девушка.
И я засыпаю.
***
Зигзаги на кардиомониторе вытягиваются в бесконечную ровную линию, палату наполняет монотонный писк. Женщина, сидящая у кровати, где лежит молодой светловолосый парень, с криком вскакивает на ноги и хватает его за плечи, будто так можно вернуть к жизни.
В палату врываются врач и медсестра, взволнованные и деловитые.
— Всем покинуть помещение, — командует медсестра.
Женщина отчаянно мотает головой, изо всех сил прижимаясь к сыну. Муж мягко, но настойчиво обнимает ее за плечи и тянет наружу, вслед за молодой девушкой с каштановыми волосами.
Они сидят на стульях в коридоре, где спит девочка, прижимающая к себе розового фламинго. Женщина горбится вопросительным знаком, до крови кусая руки, а мужчина гладит ее по спине, растерянно глядя в пустоту сквозь толстые стекла очков.
Девушка держит спину неестественно прямо, плотно сжав губы и нервно теребя край зеленой кофты. Она прислушивается к ночной больничной тишине, периодически нарушаемой мягким жужжанием дефибриллятора из-за закрытых дверей палаты.
— Он умер, — шепчет она будто в трансе, когда молчание становится твердым и тяжелым как камень, взваленный на плечи.
Женщина мгновенно вскидывает голову:
— Нет! Не смей так говорить!
Девочка просыпается и растерянно хлопает сонными глазами, с непониманием глядя на родителей.
— Они же сказали: если он выйдет из комы, то останется овощем, — девушка говорит спокойным тоном, но по щекам текут слезы. — Он бы не хотел так жить.
— Думаешь, он хочет умереть? — крик женщины срывается на визг, красивое прежде лицо раскраснелось и распухло от слез. — Это ты этого хочешь!
— Так будет лучше, — бормочет девушка. Нельзя говорить такие вещи безутешной матери, но слова сами срываются с языка. Она будто во сне, где не получается себя контролировать. — Нельзя постоянно держать его рядом, это же эгоизм. Так лучше вам, а не ему. Надо отпустить, вот и...
Женщина шипит:
— Заткнись! Ты ничего не понимаешь!
Она замахивается для пощечины, но тут двери палаты распахиваются, и в коридоре появляется врач. Следом растерянно бредет медсестра. Она отворачивается с подавленным видом, стараясь не смотреть на собравшихся в коридоре.
— Все в порядке? — выдыхает женщина, бросаясь к ним. — Все ведь в порядке, правда?
Врач медленно снимает маску с лица и качает головой:
— Примите мои соболезнования.
Захлебнувшись нечеловеческим ревом, женщина бросается в палату. Остальные следуют за ней, сутулясь и переглядываясь. Напряжение сгущается в воздухе, будто кто-то пустил по больнице отравленный газ.
Женщина горько плачет, уткнувшись лицом в грудь сына. Посмотрев на них, мужчина сползает по стене и садится на пол, закрыв лицо руками. Девочка замирает посреди палаты, теребя своего фламинго, и выглядит напуганным ручным зверьком, вдруг оказавшимся в самой глубине дремучего леса.
Девушка замирает у порога, не решаясь подойти ближе. Парень на койке выглядит спокойным и умиротворенным, как заплутавший в лесу путник, вышедший, наконец, на знакомую тропу.
Больше не о чем волноваться. Что бы там ни произошло, в этой его коме, он нашел правильную дорогу.
Автор: Игорь Шанин.
Источник.
Новость отредактировал Estellan - 6-02-2020, 04:03
Ключевые слова: Бессонница тени ночь сны