«Звёздная пыль»
Дождь хлестал о мутную поверхность оконного стекла, наполняя помещение эхом быстрых, мощных, но бесплотных ударов. Они расходилось волнами, скакали меж деревянных стен и пропадали у другого окна, свечное пламя боязливо дёргалось; сетка трещин на самом стекле, похожая на клубок перевязанных нитей, медленно растягивалась. Либо это оранжевый огонь камина, постепенно крупнея на сухих поленьях, заставлял всё отбрасывать длинные разбухающие тени.Молодой парень в поношенной военной форме стоял у окна, ковыряя трещину пальцем. Он ощущал лишь холод и гладкость стекла, дрожащего под напором стихии. И никаких углублений, никакой шероховатости. Словно трещина была где-то внутри мутно-прозрачного слоя. Либо снаружи.
Парень вздохнул, сел на стул и упёрся взглядом в старика, сидящего к нему спиной. Тот сгорбился у камина, вытянув ноги к самому пламени. В воздухе уже витали нотки подгоревшей сапожной резины.
— Мистер! — парень скорее громко шепнул, чем крикнул, хотя хотел сделать именно последнее.
Старик вздрогнул.
— Не волнуйтесь. Я не обожгусь. Я ничего не чувствую.
— Это понятно, мистер, но вы можете сжечь дом и сгореть сами. А наш разговор ещё не окончен.
— Да, верно, — старик замер. — Что вы ещё хотели бы узнать, следопыт?
— Как убить? Что сделать, чтобы она погибла навсегда?
Из горла старика вырвался скрежет арматурной конструкции, оседающей под собственным весом. Это был смех. Долгий, мрачный и горький.
— Навсегда – никак. На время, за которое мы с тобой успеем уйти из мира – вполне возможно. Если начать и иметь смелость довести дело до конца.
Следопыт провёл рукой по ремню, скрытому под солдатской накидкой и набитому до отказа чехлами, петельками и тяжёлыми кобурами. Ещё больше вещей хранил вещмешок, ожидающий своего часа на спинке кресла. Следопыт был готов справиться с любым животным, любым человеком, любой потусторонней тварью из иного мира.
Он слушал, как незримые кулаки ливня разбивались об окно, пытаясь ворваться внутрь, как трещало хрупкое стекло; видел, что пламя на кончике свечного фитиля дрожит всё взволнованнее, а трещина разрастается, питаемая неизвестными силами. Что-то холодное впервые охватило сердце следопыта. Он ждал слов старика и одновременно боялся их услышать.
* * *
Лес дремал. Древние сосны сонно перешёптывались, поскрипывая верхушками крон. Сухая кострица лопалась под подошвами сапог. Птичьи трели давно утихли, как и волчий вой, как и топот копыт, неизменно следовавший за шелестом ближайших кустов.
Следопыт был один. Окружён пустотой и лунным светом.
Его путь не совпадал ни с одной из существующих троп. Последние из них, петляя, сворачивали в стороны либо стирались тем сильнее, чем глубже уходили в чащу мрачного леса. Утоптанные дороги поглощались прожорливым мхом, папоротником и ростками всё новых и новых сосен. Раскинув колючие ветви, молодые деревья стремились цапнуть оголённое лицо, а особенно – глаза проходящего мимо, продирающегося сквозь, перешагивающего через них следопыта.
Только мерцающий блеск Сириуса, изредка прикрываемый чёрными сгустками облаков и ещё более чёрными хвойными кронами, неустанно вёл вперёд и вечно оставался на своём месте – центре небосвода – ровно над конечной точкой похода.
В абсолютно вакуумной тишине, тяжёлые шаги человека разносились на многие километры. Следопыт пытался выбирать более свободный и чистый путь, но устлавшие землю сухие иглы не оставляли лесу шанса сохранить его девственную тишину, а вездесущие когтистые ветки добирались до кожи, как бы следопыт не изворачивался. В какой-то момент он прекратил попытки и зашагал напролом самым коротким – прямым – путём. Несмотря на иногда налетающий ветер, все, кто хотел и мог узнать о присутствии чужака, сделали это.
Следопыт замедлил ход, лишь рассмотрев отражающие луну блики, что маячили внутри раскинувшегося меж стволов куста волчьего лыка. Ядовитые алые ягоды окаймляли два холодных огонька, делая их подобными прямому взору остекленевших глаз на мёртвом, заляпанном кровью лице. Холод внутри следопыта вспыхнул и растёкся по всему телу. Ноги дали слабину, и кочка, сокрытая кострицей и мхом, едва не опрокинула следопыта на землю. Проехавшись коленом по иглам, тот вскочил и выдернул из кобуры на поясе оружие. Метал рукоятки опалил ладонь. Флажок предохранителя щёлкнул и опустился. Палец нервно вжался в спусковой крючок.
Серебряные огоньки танцевали в мушке прицела. Собственное зрение смеялось над следопытом, и только поэтому он медлил, подходя всё ближе и ближе. Вязкий лунный свет постепенно охватывал куст, полный алых ягод, и блики поглощались им, растворяясь в наполненном тревогой воздухе, будто бы существовали исключительно в глазах самого человека, что сам придумал их, сам увидел их, сам испугался их.
Твёрдость возвращалась к следопыту. А когда тот подошёл к волчьему лыку совсем близко, то заполнивший нутро холод и вовсе расцепил свою мёртвую хватку, отпустив сердце на волю: неживой взгляд, отражающий сияние неба, являлся обычной росой, что покрыла листья дикого лесного обитателя. Ледяные потоки ветра приносили не только шум, но и украденную у облаков воду. Следопыт был обманут игрой собственного воображения. И тот далёкий хруст, кружащий вокруг него уже некоторое время, он, выходит, тоже обман. И тихий смех, прячущийся в скрипе раскачивающихся стволов. И десятки, сотни таких же огоньков впереди. Всё проделки леса. Всё – ложь.
Или же нет?
— Ты напуган маленький следопыт. Ты боишься, — очередной ветряной поток окружил следопыта голосом, вобравшим в себя насмешливость девушки, презрение женщины и прямую враждебность старухи. Ещё он был похож на карканье вороны и скрежет колючих ветвей о стекло окна.
Следопыт резко поднял голову, обернулся, осмотрел местность по бокам от себя, удерживая пистолет вытянутой в прицельном положении рукой. Он был бы рад заметить метающийся меж сосен силуэт, приникшую в зарослях папоротника фигуру, не сильно удивился, если бы окружённые волчьими ягодами росинки и вправду оказались горящими яростью глазами на окровавленном лице. Но ничего подобного не было и в помине. Только ветер – один лишь незримый шквал шелестел кронами у самой небесной кромки, изредка снисходя и касаясь земли. Играя волосами человека.
В налетевшем шелесте, свисте и шуме слышался хохот. И едва-едва, но различим был голос:
— Иди ко мне.
Следопыт следовал взглядом за звуком голоса, держал в прицеле ветряной порыв, что заключал в себе эти странные слова. Его палец дрожал на крючке.
Но можно ли убить ветер? Можно ли ранить сущность настолько бестелесную? Догонит ли пуля то, чего нельзя ни коснуться, ни увидеть? Лишь ощутить настолько, насколько оно само захочет, насколько вообще позволит несовершенное восприятие. Следопыт опустил оружие. Он не был уверен, что предмет его поиска заключён в ветре. И голосе, которым тот пропитан. Это была очередная игра. Но на сей раз не воображения, не собственного организма и не разума, а кого-то извне – кого-то враждебного и крайне хитрого.
Следопыт отчаялся найти ответы под небом – в буйствующих ветвях колючих сосен, – а потому обратился к земле.
— Ищи, маленький следопыт, ищи, — порыв налетел неожиданно, полностью окутав человека и заключив его в невесомую хватку объятий. Голос раздался у самого уха. Рука следопыта рефлекторно дёрнулась, увлекаемая чужеродным звуком, желающая поднять оружие и пустить ему вслед гремящую, пропахшую порохом смерть. Следопыт удержал себя от этого желания.
Небосвод потемнел. Рой чернильных туч заполонил его до самого горизонта. И луна, и Сириус – исчезли. Намеченный путь сбился, сияющая во мраке тропа, которую следопыт сам для себя выводил, померкла. Он вновь остался один на один с лесом. Уже не одинокий, но куда более беспомощный.
Следопыт опустился к земле. Свыкшиеся с темнотой глаза всё равно были бесполезны, обострившиеся чувства могли помочь лишь в бесцельной борьбе с эфемерной сущностью ветра, запахи сбивались, наслаивались друг на друга и врали. Следопыт решил обратиться к следам.
Примятый мох, раскиданная сухая кострица, разломанные стебли папоротника – всё с налётом городской асфальтной пыли и стойкой вонью резины военных ботинок. Это были его собственные следы, и, определив их, научившись отделять от всего прочего, следопыт отстранился, решив покружить вокруг того места, где впервые услышал голос. Пистолет он держал наготове.
Кроме человеческого запаха и нескольких цепочек звериных следов, уходящих вдаль, ничего не удалось отыскать. Будто бы разносимый ветром голос почудился следопыту равно так же, как многое другое в эту ночь, словно фантазия и клокочущая в крови тревога делали всё, чтобы он поскорее убрался отсюда – ушёл подальше от опасности. Но что подстерегает следопыта в лесу, если тот и правда пуст? Он решил искать тщательнее. И нашёл.
Неровная земля, нехотя сохраняющая крохотные следы; отметины прикосновений на стволах в виде сбитой росы и надломанных корных наростов; и полное отсутствие запаха, что сбивает с толку не только человека, но и натренированного на быстрый поиск добычи пса. Ибо эти следы кажутся случайными, стихийными проявлениями буйств природы, но следопыт знал: они – это именно то, что он ищет, в точности то, что ему нужно. Потому направился по новой тропе, вырисованной новыми следами, стараясь не слушать ветер и не обращать внимания на хохот, скрытый в скрипе раскачивающихся сосновых верхушек.
Тропа вела следопыта в ещё более глубокую чащу, обнажая рощи деревьев, удивительно отличных от старых сосен: это было огромное разнообразие лиственных древ с вкраплениями пышных елей, были и только берёзы, корни которых терялись в земле, покрытой лесной травой, были заросли дубов, растущих на перерытой песчаной почве – работе голодных вепрей, рыщущих в поисках желудей. Где-то вдали журчал ручей, а может и огромная река сонно тащила по своему руслу тонны воды. Все эти чудеса объединяло одно: ни иного леса, кроме соснового, ни водных хранилищ в этой местности, судя по картам, не было и быть не могло.
Сириус, до того как исчезнуть, завис над самым центром громадного бора, поэтому был выбран указателем и поводырём. Но следопыт, доверившись интуиции, не подумав о возможных вражеских уловках, оказался в совершенно другом месте, не то, что не проверенном заранее – о его существовании следопыт узнал, лишь в нём оказавшись.
Небо взбурлило, грянул далёкий гром, всё вокруг озарилось вспыхнувшим молниевым промнем. И в этом озарении следопыт увидел избушку. Она стояла неблизко – на самой границе видимости, окружённая молодой сосновой порослью. Мигом похолодевший ветер и накрапывающий дождь, грозивший стать ливнем, гнали человека внутрь – в ожидаемое и очень желанное тепло.
Дверь избушки распахнулась одновременно с падением первых тяжёлых капель, разбившихся о солдатскую накидку следопыта и окропивших пыльный деревянный пол большого, не разделённого на комнаты помещения. Дверь захлопнулась. Следопыта окутало тленом и сыростью.
— Ты пришёл убить меня? — голос послышался в дожде, бьющемся о поверхность оконного стекла.
Вспыхнули свечи, загорелись сухие поленья в камине.
— Именно так, — медленно проговорил следопыт, осматривая пустую комнату. Тени плясали на заплесневелых стенах, эхо бесплотных ударов скакало меж ними, пропадая у другого окна.
— Но ты не сможешь, знаешь об этом? С самого начала твой путь быль обречён на провал. Ты словно котёнок, пытающийся уцепиться за собственный хвост. Ещё никому и никогда такая цель, а особенно – её исполнение, не приносили счастья. Ты хоть знаешь, куда ты пришёл?
Следопыт расшевелил онемевшие пальцы, что сжимали рукоять пистолета. На одно лишь мгновение Сириус вышел из-за налитой мраком тучи, озарил своим светом помещение и выявил тонкий полупрозрачный силуэт, парящий напротив окна. Следопыт вскинул руку и нажал на спусковой крючок.
— Я пришёл к своей судьбе.
Выстрел пригвоздил силуэт к стеклу. Внутри мутно-прозрачного слоя растянулась сетка трещин, похожая на клубок перевязанных нитей. Оранжевый огонь камина, постепенно крупнея, заставлял их отбрасывать длинные разбухающие тени.
Сириус скрылся. Тишина и одиночество окутали лесную избушку. Следопыт обессилено опустился на землю и повернулся к камину. Он слушал, как незримые кулаки ливня разбивались об окно, пытаясь ворваться внутрь, как трещало хрупкое стекло; знал, что пламя на кончике свечного фитиля дрожит всё взволнованнее, а трещина разрастается, питаемая неизвестными силами. Нечто холодное вновь охватило сердце следопыта. Он был убеждён, что должен произнести что-то, но не знал, что именно. Он закрыл глаза.
* * *
— Мистер! — послышался чей-то молодой голос.
Следопыт вздрогнул.
— Не волнуйтесь. Я не обожгусь. Я ничего не чувствую, — выдал он машинально, будто никакого иного ответа и не могло родиться в его голове. Всё шло своим чередом. Лишь голос был чужой – старый, охрипший и страшный.
— Это понятно, мистер, но вы можете сжечь дом и сгореть сами. А наш разговор ещё не окончен.
— Да, верно, — следопыт-старик замер. Он знал, что нужно говорить и о чём следует умолчать. Он проделает этот путь вновь. И если это старику не поможет, то всё на свете – бессильно. Он нехотя, со вздохом продолжил: — Что вы ещё хотели бы узнать, следопыт?
— Как убить? Что сделать, чтобы она погибла навсегда?
Из горла старика вырвался скрежет арматурной конструкции, оседающей под собственным весом. Это был смех.
Долгий, мрачный и горький.
Новость отредактировал Estellan - 15-06-2019, 13:14
Причина: Стилистика автора сохранена.
Ключевые слова: Творческая история ведьма лес старик следопыт временная петля авторская история