Вернуться к истокам. Часть вторая
За истекший год произошло много значимых для меня событий. Вдаваться в подробности здесь будет лишним – речь не о том. Но кое-что рассказать всё же придётся, ибо всё, что со мной происходило, имеет непосредственное отношение к тому, что я видел, когда снимал тысячелетнее проклятие с рода Лидии.Предсмертный взгляд всадницы не давал мне покоя. Я будто видел его везде перед собой и, несмотря на все свои способности, не мог от него избавиться. Мимолётное взаимодействие с этой всадницей явно как-то на мне отразилось, но я не мог даже понять - как, и чего ждать дальше.
В старых записях своего деда, от которого в своё время перенял дар, я нашёл упоминание о практиках, применяемых в древнем ските уральских отшельников. То, что, как следовало из записей деда, умели делать эти отшельники, не мог больше никто. Я подключил все свои знакомства и связи в нашем узком и закрытом для обычных людей мире. И спустя месяц уже выходил из поезда на маленькой железнодорожной станции посёлка «Учалы» и шёл в горы сначала с проводником, потом один. Вот когда пригодилась моя альпинистская юность. Нашёл скит, хотя это было нелегко – незаметные каменные строения среди камней, ни следа проживания человека.
Только по некоторым незримым отголоскам ворожбы я смог определить тропу, по которой следовало идти. Вода была на исходе, усталость давала о себе знать, я присел у камня, потом прилёг, когда открыл глаза, обнаружил себя в окружении пятерых бородатых мужиков в старых подпоясанных рясах, тех самых отшельников. Определить наличие у меня дара для них труда не составило, меня признали своим, выслушали просьбу научить новым практикам и, к моему безмерному удивлению, относительно легко согласились, и повели меня в свою обитель. Это потом я уже понял, что всё-таки скучновато им там, в горах, живётся, а тут какое-никакое развлечение – ученик.
За время, проведённое в ските – а это ни много ни мало почти одиннадцать месяцев – я освоил удивительнейшие вещи. Осознавая свои приобретённые способности, я понял, как ничтожно мало умел раньше. Братья научили меня многому, теперь я был уверен, что готов к тому, что задумал – вернуться туда, на десять веков назад, и выяснить, кто была та всадница и каким образом связаны моя жизнь и её смерть. В том, что эта связь существует, я был уверен. Последние сомнения в этом исчезли в тот момент, когда Брат Дионисий на самом первом нашем занятии приложил сухую сморщенную ладонь к моему лбу и сказал: «Ты носишь чёрный взгляд». На вопрос, что это значит, он ответил: «Ты сам должен узнать. Когда придёт время».
После возвращения с Урала я с недельку отдохнул, заново привыкая к благам цивилизации и ожидая особого чувства, что пора отправляться в путь. И вот это утро наступило.
Без труда я вошёл в состояние оторванности от телесной оболочки – это было первым, чему научил меня Брат Теодор. Благодаря этому умению я теперь не зависел от наличия объекта для работы, мне не нужна была отправная точка приложения силы, моё сознание могло произвольно перемещаться в бескрайнем нематериальном пространстве, которое учителя называли «лимбом».
Я летел в бесцветном просторе, зорко всматриваясь вдаль. Нужно найти колесо. Буддисты называют его «колесом Сансары». Я не собирался выяснять, действительно ли его вращение способствует перерождению душ – у меня была другая цель.
Иногда мимо проплывали туманные шары – это души медитирующих. Вспомнилось, как на заре своего обучения в ските я чуть не столкнулся с одним таким шаром, Брат Теодор в последний момент развернул меня в сторону и дал шару пролететь мимо. Если бы он этого не сделал, последствия могли бы быть необратимыми – медитация того человека могла стать последней, от резкого толчка он мог потерять контроль над полётом и навсегда утратить душу.
Сколько я летел? Полчаса… Час… В лимбе время неопределённо. Один раз остановился, посмотрел на странное действо – около двадцати душ сцепились туманными краями в одну длинную цепочку и пытались замкнуться в кольцо. Что бы это значило? Решил, что это, скорее всего, проявление какого-то коллективного эзотерического мероприятия.
Иногда попадались мерцающие искры. Они неопасны. Слышали такое выражение «послать запрос во вселенную»? Вот, это те самые запросы. Одиночные и слабенькие дрейфуют в лимбе и, если не прибьются к какому-нибудь сильному запросу, рискуют так и затеряться в безвременье или примкнуть к чьей-то душе – в этом случае будут весьма забавные последствия, но об этом как-нибудь в другой раз. Сильные же не затеряются – они заметны для адресата… Что-то я отвлёкся…
Я увидел его издали – колесо. Оно медленно и, я бы сказал, торжественно вращалось по часовой стрелке, отклонившись от вертикали градусов на тридцать. Похоже оно было на два параллельных громадных корабельных штурвала из восьми равных секторов каждый. Между ними мерно наматывалось возникающее прямо из лимба полупрозрачное вервие, которое, как я знал, было полым внутри. Если описать прозаичнее, то больше всего колесо напоминало исполинскую бухту со шлангом. Это – ход истории. Один виток – семьдесят лет.
Я подлетел к тому месту под колесом, откуда возникало вервие, и занырнул внутрь него. Сложно описать полёт в этом странном тоннеле – полупрозрачные стены чуть искрились, впереди же плавный изгиб пути неизменно светился манящим рассеянным светом.
По моим расчётам, мне предстояло сделать двенадцать полных витков и ещё три четверти витка, чтобы попасть в эпоху всадницы. Можно, конечно, пролететь весь этот путь по тоннелю, но это бы заняло немало времени… Кроме того, тоннель хоть и широкий, но не пустой – то и дело мимо меня летели к свету души тех, чье время пришло. Ни я и ни никто не должен мешать их полёту – это общий закон миропорядка. Поэтому, пролетев три четверти одного витка, я остановился, и приник к серебристо-прозрачной стенке тоннеля в месте соприкосновения с предыдущим витком. Окунулся, как в воду, вынырнул в следующий виток. Перелетел к другой стороне тоннеля, снова нырнул… И так двенадцать раз…
Теперь предстояло выйти из тоннеля. Но надо понять куда, нужна цель. Мудрое мироздание всегда подаёт знак, он может быть разным, важно лишь увидеть его. Я увидел – маленькую красную искру. Это душа всадницы – той, к которой я стремлюсь.
Я мысленно соединил своё сознание с красной искрой невидимой нитью и стал медленно перебирать нить, приближаясь к стенке тоннеля. Эта нить соединяет меня с целью и не позволит уйти на следующий виток.
Выбрался из тоннеля. Я снова был в лимбе. Красная точка мерцала впереди, я устремился к ней. Следующий шаг – найти своей душе временное пристанище. Идеально подошла бы телесная оболочка моего прямого предка, но на это я даже не надеялся, слишком уж маловероятно обнаружить его поблизости от всадницы.
Я подлетал всё ближе и ближе к красной искре, и на доли секунды ощутил панику – вокруг неё были сотни серебряных точек – душ, какую выбрать? Впрочем, не всё ли равно? Выбрал одну, запустил петлю и выдернул туманный шар в лимб. Привязал к сотворённому колышку – пусть пока пасётся в лимбе, потом верну.
Точка, из которой я выдернул душу, стала чёрной ямкой – теперь это просто сосуд, оболочка. Я прицелился и влетел в ямку – это оказалось не сложнее, чем возвращаться в своё тело на уроках Брата Теодора. Итак, первая часть плана, выполнена.
***
Я откинул плотную занавеску, вышел из шатра и почти задохнулся от невероятно густого, насыщенного самыми разными запахами, воздуха. Пахло травами, горящим деревом, жареным мясом, конским навозом… Где-то совсем рядом пели свою вечную песнь сверчки… Вверху расстилалось огромное бескрайнее звёздное небо… Когда-то, в детстве, мне казалось, что это тёмно-синий полог наброшен на мир, и свет за этим пологом проникает сквозь дырочки, проткнутые острой иглой кем-то неведомым…
Невдалеке ярко горел костёр, вокруг сидели люди в остроконечных головных уборах, которые в темноте показались мне похожими на будёновки. Тихо и мелодично играла восточная дуда.
В мои планы не входило немедленно вступать в общение, сначала надо было разобраться, к кому я попал. Я собрался было уйти прочь, но тут из-за соседнего шатра появился вооружённый воин, посмотрел по сторонам и направился прямо ко мне.
- Я ищу тебя, Кэлэр-болышчы. Утума-Маа Хатун велит привести тебя.
Я невозмутимо поклонился. Воин повернулся и направился в ту сторону, откуда пришёл, я последовал за ним.
Гортанная речь воина была мне понятна. Одно из важнейших приобретённых умений, переданных мне Братом Тихоном, – улавливать вибрации мыслей говорящего, позволило мне понимать, что говорят мне, и самому говорить на том же языке, не вызывая ни малейшего подозрения в своей чужеродности.
Гораздо больше, чем проблема языкового барьера, вернее его отсутствия, меня заботило то, кто приказал меня доставить на встречу. Учитывая, что я находился в Х или XI веке, обдумывая крупицы информации из речи воина, рассматривая одеяния его и людей, встречавшихся на пути, одежду на теле, в котором я пребывал, шатры, мимо которых мы шли, я приходил к выводу, что оказался в стане хазар-кочевников. Меня зовут Кэлэр, добавление болышчы означает, что я занимаю среднюю ступень в иерархии племени; Утума-Маа же является женщиной-госпожой, на что напрямую показывала приставка Хатун к имени. И мне было очень интересно, уж не является ли эта самая Утума-Маа той всадницей, к которой я так стремился попасть весь последний год.
Да, это оказалась она. Я понял это, едва вошёл в её шатёр. Эти тёмные глаза с огненными всполохами, эта сокрытая под богато украшенными перчатками незримая сила исконной магии…
Она чуть заметно махнула сопровождавшему воину, и тот с поклоном молча удалился, удостоив при этом меня острым мимолётным взглядом, в котором смешались любопытство, жалость и, пожалуй, зависть.
Утума-Маа приблизилась ко мне.
- Кто ты, прибывший?
- О, великая Хатун! Меня называют Кэлэр -болышчы.
«По вашему приказанию прибыл», - добавил про себя.
Она усмехнулась и отошла к низкому сундуку, на котором лежали ножны с искусной инкрустацией драгоценными камнями. Тёмно-винного цвета платье в изменчивом свете огня восточных ламп, тяжёлые косы на плечах… тягучий воздух с терпкой смесью запахов полыни, пота и кобыльего молока… Далёкие заунывные звуки дуды…
Я всё ещё смиренно стоял у выхода, когда она, молниеносно выхватив из ножен меч, оказалась рядом со мной и холодным клинком подняла мой подбородок, обнажив беззащитное горло.
- Ты не Кэлэр! Это его тело, но ты – не он! Я видела, как ты пришёл. И сейчас я хочу видеть, кто ты. Дай мне руку!
И столько властности было в её словах, что я просто не мог противиться, и, глядя в полыхающие яростью тёмные глаза, сам протянул ей ладонь.
Она схватила её свободной рукой, помолчала, затем, не сводя с моего лица горящего взора, стала говорить:
- Ты чужеземец из далёкой страны. Я вижу тебя, ты не похож на мой народ. Твоя кожа бела, глаза светлы, ум быстр и хитёр. Твой дар велик, но мой сильнее. Как твоё имя, и что ты ищешь здесь, на моей земле?
Я молчал и тянул подбородок к потолку, надеясь, что она не почувствует моего страха, да что там – отчаяния. Преодолеть непреодолимое, чтобы вот так запросто сгинуть где-то во тьме веков – не на такой финал этой истории я рассчитывал.
Не дождавшись ответа, она отбросила меч и – этого я не ожидал ещё больше, чем смерти – впилась в мои губы долгим поцелуем. Чувствуя, что еще немного, и я лишусь рассудка, я подхватил её на руки и понёс к ложу…
***
Наступившие надолго холодные ночи снова сменились тёплыми, леса сбросили ставшие золотыми листья и, спустя долгую зиму, снова зазеленели, а я всё ещё находился во власти Утума-Маа, выполнял любое её поручение и все ночи проводил в её шатре, к вящей зависти соплеменников – даже Ялкюш ал-Хазари, наместник Саркела, дважды самолично приезжая с грамотами, не удостоился чести дотронуться до руки великой Хатун. Четыре раза наш стан переходил через ветреные степи, кровью отвоёвывая у местных жителей земли, отбирая скот и урожай, отправляя в Саркел и Итиль самых сильных рабов для работ на виноградниках и самых красивых рабынь для гаремов каганов. Утума-Маа стоило только повести бровью, и крестьяне сами приводили дочерей к стану, привозили полные повозки зерна, мёда и орехов, приносили холщовые мешочки с монетами.
Я не хотел во всём этом участвовать. Но ничего не мог сделать. Как я привязал душу Кэлэра к лимбу, так и Утума-Маа привязала мою душу к себе. При всей своей силе здесь я был бессилен и безволен. Хатун оставила мне только умение говорить на их языке и мою память – я помнил всё.
Наедине она называла меня Эр. Я её не называл никак – слишком непонятным и сложным было то чувство, которое я к ней испытывал. Ненависть – да. Любовь – возможно. Восхищение её необычайными способностями – безусловно. Добавить сюда же благодарность за то, что не уничтожила мою душу, жалость из-за её одиночества, безотчётный страх, когда в её глазах появлялось чёрное пламя…
Был однажды момент, когда я хотел её предупредить, сказать, чтоб не садилась летом на коня, но я подавил в себе это желание – наверное, моя ненависть была всё же сильнее.
Когда однажды знойным летним днём она сообщила, что завтра собирается с Улуданом поехать в отдалённое селение за данью, и на следующий день надела то самое платье, в котором я видел её гибель, я понял – вот он, тот самый день. Я стал на выходе из шатра.
- Позволь мне поехать с тобой, великая Хатун. Я хочу защищать тебя.
- Нет, Эр. Ты полезен только в моём шатре. Жди меня здесь.
- Я могу говорить на их языке.
Она усмехнулась, отчего в её глазах всколыхнулось тлеющее пламя.
- Что ж. Пойдём. Вижу, тебя не остановить.
Мы вышли, сели на самых резвых коней и отправились в путь.
… Когда мы выехали на луг, меня накрыло самое сильное чувство дежа-вю, которое когда-либо со мной случалось. Косари косят траву, чуть поодаль крестьянка собирает травы и посматривает на детей. Я знал, что час избавления близок.
Мы подъехали к косарю. Улудан стал говорить, что нам нужно узнать, как проехать в селение. Я переводил на язык, на котором говорило местное население этих южных степей.
Косарь в ответ ухмыльнулся и, вместо того, чтобы указать направление рукой, замысловато выругался словами, которые любой из моих настоящих современников, прекрасно знает, но в приличном обществе старается не произносить.
- Переведи, - потребовала Утума-Маа.
Я молчал, подбирая адекватные ситуации слова.
- Переведи! – повторила она и повела рукой.
Я перевёл. Не успело прозвучать последнее сказанное мной слово, как Улудан спрыгнул с коня, и на ходу доставая меч, пошёл на косаря.
Я тоже спешился, и, безотрывно глядя на Утума-Маа, пошёл наперерез бегущей крестьянке.
Моя Хатун всё поняла. Она пыталась остановить меня, но я бросился на обагрённую кровью Улудана косу и упал, желая только не пропустить момент освобождения моей души. Вот я увидел, как Утума-Маа навсегда смежила веки, и угасающим сознанием успел понять, что всё кончено. Помянув уроки Брата Теодора, я вырвался из тела Кэлэра и устремился прочь. В лимб я, можно сказать, ворвался, промчался мимо души болышчы, бродящей вокруг колышка, и полетел на самой быстрой скорости к колесу.
Почти не целясь, влетел в вервие колеса. Три четверти оборота и еще несколько сантиметров против вращения, двенадцать нырков и быстрее – быстрее в лимб своего времени, благословеннейшего из времён. Мимо искр-запросов, мимо плавающих душ медитирующих – к себе, в своё тело. Ооох!!!
***
Я вернул свою ставшую на год старше душу в своё же невредимое тело на следующий день после начала путешествия. Какое-то время – полторы-две недели – я восстанавливал душевные силы, пил без меры сладкий чай с шоколадом и слышать не хотел о каких-то там хазарах и иже с ними половцах и печенегах.
Но, как говорил мудрый Соломон – всё проходит. Спустя полмесяца я нанял секретаря и снова начал практиковать снятие проклятий со страждущих.
К большой своей радости я избавился от постоянного присутствия пламенеющего чёрным взгляда. Я уже не видел его каждый раз в зеркале или в витрине магазина. И лишь иногда во снах мне грезились чёрные косы на смуглых обнажённых плечах, и я просыпался от собственного жаркого шёпота… Утума-Маа…
Однажды, когда я свободно парил в лимбе без какой-либо цели, я вдруг осознал, что души не исчезают после земного конца очередной жизни, они летят к свету и находят новое пристанище… а, значит, моя Хатун, возможно, где-то живёт сейчас… и я вполне могу её найти…
Наверное, моя любовь оказалась сильнее…
Новость отредактировал Qusto - 26-05-2018, 10:28
Ключевые слова: Душа вечная любовь хазары племя авторская история