В сиянии мертвых глаз
«Мое имя – 46. Его – 44».На смятой бумажке, в отблесках погибающих луж, лежа… я прочитал эти буквы. Корявой рукой, выведенные, в изгибах лун, мои глаза видели их, почти стертые, стирающие остатки жизни. Моей. В этом феврале. Потом я видел… Нет. Руки, отваливающиеся их куски, тянули меня… И погибающие лужи заливала кровь. Как много серебра в смерти снегов. Так и остались они в моей памяти «46» и «44».
Я так и не понял, кто назвал их так. Кто дал бумажку… Наверное, чтобы они бросили ее тому, кто в ней так нуждался, кто так нуждался в них. Возможно, он, называя их так, не был чужд в тот момент иронии и сарказма. Облетающий лист, также ироничен и саркастичен, видя надежду в твоих глазах. Его прожилки в золоте и синеве и позолоте, не твои ли морщины на пальцах. Обвисающей кожи любви.
Наверное, он был такой. А сейчас о них. Проникновение – поникший конец. В достижении – невинный замысел творца. Иногда. А лучше бы и всегда. -ничего лучше не видеть. 46 -
Я не понимаю, почему к нему пришили: часы с кукушкой, старое ведро, плюшевого медведя, откровенный алмаз – кусочек – засохшей бруснички… Наверное, поэтому его имя и было «46». Пять предметов, которые между тобой. Между цифрами имени и есть смысл. Как между буквами, совсем иное, что они значат. Вы знаете, что такое любовь? Это мертвая рука, из последних заводящая часы, неловко, ключики болтается на веревке, наивный в своей недостижимости. И попасть… Так сложно. И еще труднее раскрутить пружину. И кукушка говорит песню любви. В своей ржавчине. Мимолетность вечности – один звук. Ты.
… . 44 – Он уже совсем разлагался. Но он всегда заводил. Сползали остатки волос с плеч. Венец-обруч, стягивал разваливающуюся голову, сирень смешивалась с черноземом. Лучший парфюм – естественность плачущих ангелов.
И они притащили меня в свое жалкое жилье, на окраине города, который некогда назывался Полуночный. Он и сейчас называется так, но какая разница… Название, которое никто не помнит, это имя, которое не произносится. Как «46» и «44». 44 –
С ним все проще. Кроме любви в нем ничего не было. И не было иносказаний – расползающийся труп. А надо ли еще что-нибудь. Кроме любви?
они притащили меня в свое жалкое жилье, на окраине города, который некогда назывался Полуночный. И сначала я думал, что буду будущей пищей этих существ. Запас, которые, никогда не бывает лишним. Странный пример – заморозки, всегда ускользающие и вспоминающиеся очень редко, хотя и нет ничего важнее этого ускользающего.
Они не могли говорить. И не могли ничего говорить, если бы даже и могли говорить. Кроме той бумажки, что они мне бросили не было ничего важней. Она была сжатой в моем кулаке, пока на распалась. Они не забыли на ней. Или забыли. Одноразовая любовь лишь в словах недалеких существ представляется странной, недостойной внимания… Откровение в молитве – одноразовость, иного не будет.
Путник, бредущий на хрустальных ногах, звенящий. На ветру. Его лижет костер, но он к нему идет, в инквизиции – хрустальность наблюдающих. Их совсем немного, они падают ниц в себе, иногда оказываясь рядом с нами – в лужах, что иногда оказываются так близко к лицу.
Они кормили меня. Чем могли. Кусочками ягод, я слишком был слаб, кусочками человеческого мяса, перетертого деревянными березовыми чурбачками. Что могли удержать в своих руках. Береста не только грамоты и огонь, не только обертка, не только прилипающий к губам сок.
Они приходили перепачканные кровью. Зачем я был нужен им. Мне этого не понять. Наверное, это была плата тому, кто дал им имена.
Они тихо ушли. Некому было заводить часы с кукушкой, некому было ждать влюбленных звуков. Распад, умирание, присуще всем, даже живым мертвецам, которые только и остались в этом мире. И те живые, что хотели убить меня. И поэтому я так люблю эту зиму. На этих хрустальных ногах. Уже иного мира. Застывшем навсегда в этом мире феврале, и на моих губах.
Они тихо ушли. И я поцеловал их в ушедшие губы.
На этих хрустальных ногах. Уже иного мира. Застывшем навсегда в этом мире феврале, и на моих губах.
Новость отредактировал Estellan - 12-11-2019, 22:40
Причина: Изменен раздел.
Ключевые слова: Смерть дом зима авторская история