Ареал обитания существ: Европа (3. Италия)

С горгонами какие непонятки? Ну, во-первых, неясно, сколько их — Гомер в Илиаде говорит, что голова Горгоны находится на эгиде Зевса, а в "Одиссее" Горгона — страшилище подземного царства. Как у Гомера, так и у Еврипида, по рассказу которого Горгона рождена землей и убита Афиной, речь идет об одном монстре; между тем у Гесиода их три, живущие на западе, за океаном. Во-вторых, проблемы с родителями. Это либо Гея, о чем говорит Еврипид, либо Форкий и Кето, либо Тифон и Ехидна. Третья заморочка — не ясно, когда эти девочки стали монстрами. Вообще здесь два варианта. Первый — титанический. Если их породила Гея, как и прочих титанов, то горгоны могли изначально быть страшилищами. Второй вариант — посейдонический. Это более распространенная версия, оформленная Овидием в Метаморфозах . Согласно этому варианту, разгневанная на их красоту Афина превратила горгон в чудовищ. Правда уже после того, как Посейдон овладел Медузой в её храме. По другой версии мифа Эвриала и Сфено решили стать чудищами сами из сострадания к судьбе сестры. Вот как все эти дела в трагическом ключе описывает Голосовкер:
В незапамятные времена сестры-горгоны были красивыми морскими девами. Увидел однажды Медузу владыка морей Посейдон и полюбил ее. Не понравилось это олимпийцам — слишком красива и горда была Медуза, а соперничество с богами непростительно для простых смертных. Беспечность Медузы и ее счастливый смех вызвали гнев в душе богини-воительницы Афины. Жестоко покарала Афина Медузу и ее сестер, обратив их в ужасающих крылатых чудовищ, покрытых чешуей, со змеями вместо волос и огромными, торчащими изо рта, желтыми клыками.
После этого укрылись они на отдаленном острове, затерянном на крайнем западе у берегов реки Океан, рядом с грайями и гесперидами. И люди рассказывали друг другу страшные истории о жестоких и кровожадных горгонах. Все быстро позабыли о былой красоте горгон и с нетерпением ждали, когда же явится герой, который избавит мир от отвратительной Медузы, под взглядом которой все живое становится камнем. Ибо такова была воля Афины.
Я.Э. Голосовкер "Сказания о титанах"

Из всех трех сестер только Медуза была смертной, что в последствии и доказал товарищ Персей.
(И повествует Персей, как) скалы,
Скрытые, смело пройдя с их страшным лесом трескучим,
К дому Горгон подступил; как видел везде на равнине
И на дорогах — людей и животных подобья, тех самых,
Что обратились в кремень, едва увидали Медузу;
Как он, однако, в щите, что на левой руке, отраженным
Медью впервые узрел ужасающий образ Медузы;
Тяжким как пользуясь сном, и ее и гадюк охватившим,
Голову с шеи сорвал; и еще — как Пегас быстрокрылый
С братом его родились из пролитой матерью крови.
Овидий. «Метаморфозы», IV,

Да, из ее крови, оплодотворенной Посейдоном (раньше смертоносного удара Персея), произошел крылатый конь Пегас и великан Хрисаор (отец трехтелого Гериона). А из капель крови, упавшей в пески Ливии, появились ядовитые змеи и уничтожили в ней все живое (по Лукану (284), это были т. н. Ливийские змеи: аспид, амфисбена, аммодит и василиск). Локальная легенда гласит, что из потока крови, пролившегося в океан, появились и кораллы.
Голова Медузы окаменяла всех, кто на нее глядел или до нее дотрагивался. Персей воспользовался головой Медузы в бою с Кето (Китом) — драконоподобным морским чудовищем, которое было послано Посейдоном опустошать Эфиопию. Показав лик Медузы Кето, Персей превратил ее в камень и спас Андромеду, царскую дочь, которую предназначили в жертву Кето. Перед этим он превратил в камень титана Атланта, поддерживающего небесный свод неподалеку от острова горгон, и тот превратился в гору Атлас в современном Марокко.
Позднее Персей таким же образом обратил в камень царя Полидекта и его прислужников, преследовавших Данаю, мать Персея. Затем голова Медузы была помещена на эгиду Афины («на грудь Афины» — в искусстве эту голову было принято изображать на доспехах на плече богини или под ключицами на её груди. Искусство долгое время изображало ее в отвратительном виде, но позднее, после Пиндара, у которого она представлена красивой, стали изображать ее прекрасной, хотя и внушающей ужас, обыкновенно — с крыльями над висками и змеями в волосах. Внешне ужасное заменилось ужасным выражением красивого лица (167).
Изображение отрубленной головы горгоны Медузы считалось отличным охранным амулетом. Его изображали на одежде, предметах обихода, оружия, инструментах, украшениях, монетах и фасадах зданий, и на амулетах, которые назывались "горгонейон". Традиция эта встречается и в Древней Руси. Впрочем, на наших землях она превратилась в деву с волосами в виде змей — девицу Горгонию. Волхву, которому удаётся с помощью обмана обезглавить Горгонию и овладеть её головой, получает чудесное средство, дающее ему победу над любыми врагами. Также в славянских апокрифах — «зверь Горгоний», охраняющий рай от людей после грехопадения. В романе «Александрия» головой овладевает Александр Македонский.
Считается, что мифы о горгоне Медузе имеют связь с культом скифской змееногой богини-прародительницы Табити, свидетельством существования которой являются упоминания в античных источниках и археологические находки изображений. В эллинизированной версии эта «горгона Медуза» от связи с Гераклом породила скифский народ.
"Пара фактов"
Остров Сицилия традиционно считается местом, где жили горгоны и была убита Медуза. Её изображение до сих пор украшает флаг этого региона.
На старинных картах звёздного неба Персей традиционно изображается держащим в руке голову Медузы; её глаз — переменная звезда Алголь (бета Персея).
В «Фаусте» Гёте горгона Медуза бродит по шабашу, приняв образ Гретхен (Маргариты), чем смущает доктора Фауста.
Медуза Горгона является знаковым символом для современных феминисток. В частности, они возражают против использования образа невинно убиенной героической женщины в качестве логотипа модного дома Версаче (Медуза Ронданини).

По рассказам латинских поэтов, огнедышащий людоед, великан, который жил на месте будущего Рима: на Авентинском холме (Aventinus, Aventino), либо по другой версии — на Палатинском (Palatinus, Palatino), в пещере, окруженной остатками пожранных им человеческих тел. Как правило, упоминается в контексте кражи коров, за которую был зверски убит Гераклом.
Прежде, троянский мой гость, погляди на утес тот нависший:
Видишь — отброшены вдаль обломки скалы, и покинут
Дом на склоне горы, и с откоса осыпались камни.
Там пещера была, и в глубинах ее недоступных
Прятался Как-полузверь и скрывал от света земного
Гнусный свой лик. У пещеры его увлажненная теплой
Кровью дымилась земля, и прибиты над надменной
Головы были мужей, оскверненные гноем кровавым.
Чудище это Вулкан породил, — потому-то из пасти
Черное пламя и дым извергал великан кровожадный.
Время, однако, и нам принесло желанную помощь,
Бога к нам привело. Появился мститель великий:
Подвигом гордый, сразив Гериона трехтелого в битве,
Прибыл в наш край победитель Алкид и добычу, ликуя,—
Стадо огромных быков — вдоль реки он гнал по долине.
Кака неистовый дух соблазняло любое злодейство,
Хитрость любая; не мог он и тут удержаться от козней:
Самых прекрасных быков четырех увел он из стада,
Столько же телок украл, отобравши самых красивых.
Но, чтобы след их прямой похитителя тотчас не выдал,
Чтобы указывал он в обратную сторону,— вел их
Дерзкий разбойник за хвост, и упрятал в недрах пещеры.
Ищущим путь указать не могли никакие приметы.
С пастбища тою порой погнал Юпитера отпрыск
Сытое стадо свое, чтобы дальше в дорогу пуститься.
Тут замычали быки, огласив призывом протяжным
Рощи окрест, и с холмов побрели они с жалобным ревом.
Голос в ответ подала из пещеры глубокой корова,
Сделав напрасным вмиг сторожившего Кака надежды.
Гневом вспыхнул Алкид, разлилась от обиды по жилам
Черная желчь; узловатую он хватает дубину,
Мчится по склонам крутым к поднебесной горной вершине.
Тут-то впервые мы все увидали испуганным Кака:
Бросился тотчас бежать в испуге он прямо к пещере,
Эвра* быстрей полетел, словно выросли крылья от страха.
Цепи железные он оборвал, на которых над входом
Камень тяжелый висел, прилаженный отчим искусством,
Глыбою дверь завалил и в пещере заперся прочно.
Но приближался уже, скрежеща зубами свирепо,
Славный тиринфский герой и рыскал яростным взором
В поисках входа везде. Обежал он, гневом пылая,
Трижды весь Авентин, понапрасну трижды пытался
Камень-затвор отвалить и садился трижды, усталый.
Глыба кремня на хребте над пещерой Кака стояла,
Между утесов крутых выдаваясь острой вершиной;
Там, как в удобном дому, гнездились гнусные птицы.
Влево клонилась она, над рекой нависая высоко,—
Справа налег Геркулес и скалу расшатал, обрывая
Корни в недрах горы, и, со склона обрушившись, глыба
Пала; паденье ее отдалось словно громом в эфире,
Дрогнули берег и дол, и поток отхлынул в испуге.
Кака подземный чертог открылся взору Алкида,
Новый провал обнажил глубины темной пещеры,—
Так разверзает порой напор неведомой силы
Пропасть в толще земной, и богам ненавистное царство
Взору является вдруг в глубине зияющей бездны,
И от проникших лучей трепещут бледные маны.
Вор, застигнут врасплох внезапно хлынувшим светом,
Заперт в полой скале, метался с воем истошным;
Стрелами сверху его осыпал Геркулес и любое
В ход оружье пускал — и огромные камни, и сучья.
Видит Как, что ему от погибели некуда скрыться;
Начал он дым изрыгать из пасти,— дивное дело! —
Все свое логово мглой непроглядной наполнил поспешно.
Зренья героя лишив, сгустилась под сводом пещеры
Дымная тьма — лишь порой прорезал ее пламени отблеск.
Тут не стерпел Геркулес и в провал, огнем полыхавший,
Прыгнул стремглав — туда, где сильней колыхался волнами
Дым, где черный туман по пещере бурно клубился.
Кака во тьме он настиг, изрыгавшего дым бесполезный,
Крепко руками обвил, и прижал, и сдавил его, так что
Вылезли тотчас глаза, пересохло бескровное горло.
Двери сорвав, отворил Геркулес пещеру злодея,
Небо увидело вновь похищенный скот (отпирался
Вор понапрасну) и труп безобразный, который Алкидом
ноги вытащен был. А мы, наглядеться не в силах,
Страшным дивимся глазам и мохнатой груди полузверя,
Смотрим в раскрытую пасть, из которой не бьет уже пламя.
Вергилий. Энеида. VIII,

Секст Проперций, отождествляя (либо попросту путая) Кака с Герионом, говорит о нам, как о трехглавной твари:
В то время, когда, о Эритея, сын Амфитриона
гнал быков из твоего стойла, он подошёл
к непобедимому холму, обильному скотом Палатину,
и — утомившись и сам — расположил на отдых усталое стадо —
в Велабрах, где застаивалась река и где моряк
мог распустить свои паруса над городскими водами.
Но коварный гостеприимец Как не дал им остаться в покое —
своим воровством он оскорбил Юпитера.
Как жил здесь — разбойник, насельник ужасной пещеры,
трёхглавая тварь, и каждая из трёх его голов издавала особенный звук.
А чтобы следы грабежа не были слишком заметны,
он схватил быков за хвосты и потащил их в свою пещеру.
Но бог был свидетелем: быки замычали, изобличая грабителя,
и Геркулесов гнев разбил твёрдые двери вора.
Как пал наземь, поражённый ударом Меналийской палицы
в каждую из своих голов, и герой сказал: «Ступайте, быки,
ступайте, быки Геркулеса, последний подвиг моей дубины,
быки, которых я дважды искал и нашёл:
освятите Бычьи поля своим долгим мычанием —
ваше пастбище станет для Рима знатным форумом».
Секст Проперций "Элегии". IV

Эту же историю достаточно путано передает анонимный автор "Книги о чудовищах":
Некогда в Аркадии, в пещере на реке Тибр, обитало чудовище по имени Как, оно извергало из груди пламя, его тело был покрыто шерстью, оно похитило четырех быков и столько же коров из стада и силой увело их в свою пещеру задом наперед, держа за хвосты, чтобы его не смогли преследовать.
"Книга о зверях и чудовищах"

В "Божественной комедии" Данте он внезапно становится кентавром, обвитым змеями, с драконом на плечах, и помещен за свой проступок в восьмой круг ада:
Скакал кентавр, крича: "Где, где бахвал?"
Так много змей в Маремме не бывало,
Сколькими круп его был оплетен
Дотуда, где наш облик брал начало.
А над затылком нависал дракон,
Ему налегший на плечи, крылатый,
Которым каждый встречный опален.
"Ты видишь Кака, — мне сказал вожатый. —
Немало крови от него лилось,
Где Авентин вознес крутые скаты.
Он с братьями теперь шагает врозь
За то, что обобрал не без оглядки
Большое стадо, что вблизи паслось.
Но не дал Геркулес ему повадки
И палицей отстукал до ста раз,
Хоть тот был мертв на первом же десятке".
Данте Алигьери, "Божественная комедия" (Перевод М.Лозинского),
"Ад", Песнь XXV, 18-33

Существа, совмещающие в своём облике черты птицы и человека. Сам образ, как и большинство подобных существ, скорее всего малоазийского происхождения. Впервые описаны в XII книге «Одиссеи», однако про их внешний вид там не упоминается. В мифографии их традиционно описывали как существ с головой или головой и торсом женщин и птичьей нижней частью, которые обитали на одном из островов возле Сицилии, где своим сладкоголосым пением заманивали к себе моряков. Традиционно — это грозное, хтоническое существо встреча с которым губительна, настолько, что довольно рано можно прочесть о том, что срок жизни сирен ограничен первым, кто услышит их песню и уйдёт от них невредимым. Наиболее популярный миф, связанный с сиренами, был касался встречи Одиссея и сирен. Именно эпизод в более поздних повествованиях стал причиной смерти сирен. Довольно рано обнаруживается связь сирен с подземным миром и Персефоной. Сирен иногда называют Музами Аида. Изображения сирен часто встречаются на античных надгробиях.
В Средние Века сирены сохранили свои губительные характеристики, но в то же время с их внешним видом начали происходить некоторые изменения. Из-за оригинальной переводческой интерпретации Иеронима Стридонского (IV век н.э.) родился совершенно неизвестный ранее образ сирен-змей. Раннесредневековые авторы пытались трактовать сирен в христианскому духе, но эти существа продолжали сохранять свой классический внешний вид. Начиная с VIII века в источниках фиксируется описания сирен, выглядящих как женщины сверху, но вот нижняя часть теперь становится не птичьей, а рыбьей. Скорее всего, эти изменения происходят на Британских островах. После Норманского завоевания эта традиция проникает на континент и через пару столетий сирены уже обычно изображаются с рыбьим хвостом.