Рамаяна. Часть 2
Рама, Лаксмана и Сита были за обедом: у них были коренья, плоды, мед и мясо черных газелей, которых настрелял Лаксмана. Вблизи горел неугасающий священный огонь. Они весело разговаривали и наслаждались величественным видом гор, плеском светлых рек, прохладой пещер, сумраком под нависшими ветвями густолиственных могучих деревьев, шумом и криком журавлей и лебедей, разнообразнейшими цветами, красовавшимися по берегам потоков, сладким шепотом леса, красотою плодов, всем, чем так неистощимо богата и очаровательна природа.Вдруг слышат они тяжелый топот слонов, ржанье коней, звонкий стук колесниц, бряцанье оружия и глухой говор многочисленных голосов.
- Что это значит, Лаксмана? - сказал Рама.
Лаксмана бросился к высокому, покрытому цветами дереву, взлез на вершину его, посмотрел во все стороны и крикнул:
- Да это идет целая вооруженная армия; надевай скорее латы, натяни покрепче тетивы на оба лука; спрячь Ситу в пещеру; а мы будем биться; или нет, спрячься и ты с Ситой вместе; а я останусь один; я вижу, идет Бгарата, он, очевидно, хочет истребить нас, чтобы спокойно сидеть па престоле, на который лукавством посадила его мать; но я его самого положу на месте
. - Лаксмана, друг мой! Как ты можешь думать так дурно о Бгарате? Когда он сделал тебе какое зло? Когда он сказал тебе хоть одно неласковое слово? И возможно ли, чтоб брат пролил кровь своего брата? А ты кипишь такою враждой против Бгараты и готов убить его. Ах, Лаксмана, Лаксмана! Я уверен, что Бгарата пришел только повидаться с нами.
Лаксмана смешался, покраснел, потупил глаза и сказал запинаясь:
- Пожалуй... может быть... в самом деле... он пришел только повидаться с нами.
В это время утих шум колесниц, коней, слонов и людей, Бгарата велел войску остановиться; а сам торопливо пошел к убежищу изгнанников. Увидя Раму, Лаксмана и Ситу, он, тяжело дыша, подбежал к ним, залился слезами, припал к ногам брата и воскликнул только: “Повелитель!” - и больше не мог произнести ни слова.
Рама заключил его в свои объятия, посадил к себе на колени, целовал его, ласкал и расспрашивал об отце, о матери, о всех родных, о министрах, о военачальниках, о продовольствии войска, об уважении к правоверующим, истинно-благочестивым браминам, о почете ученым, из которых каждый один стоит тысячи неучей, о доверенности к людям честным и опытным, о доходах, о прочности крепостей, о достаточном количестве оружия и хлебных запасов на случай войны, о гостеприимстве, простоте, доступности и ласковости в обращении - обо всем, чем богато, сильно, славно и счастливо государство. Бгарата с такою же любовью отвечал на все это, с какою брат его расспрашивал. Услышав о смерти отца, убитого печалью о нем, Рама замолчал, погрузившись в свою душу.
Бгарата начал умолять его возвратиться в свое государство и занять престол.
- Нет, милый друг мой! Будем исполнять священную волю нашего, теперь блаженствующего на небесах родителя: тебе - престол; мне - пустыня. Всякому своя доля.
Царицы, бывшие с Бгаратой, стали уговаривать Ситу убедить мужа вернуться; говорили, что уж теперь видимо вянет ее красота, что через несколько лет не останется от нее ни одного цветка, что все будут только с сожалением глядеть на нее... Сита плакала, но осталась непреклонной, как муж ее был непреклонен, подобно горе. Однако ж, прощаясь с Бгаратой и сопровождавшими его царицами и направляясь к своему убежищу, Рама заплакал. Тогда один отшельник поднес ему прекрасно сплетенные из травы сандалии и сказал:
- Благородный Рама! Надень эти сандалии, потом сними их, обратись к востоку и отдай Бгарате, как символ царской власти. Рама так и сделал. Бгарата, заливаясь слезами, припал к ногам Рамы, потом положил себе на голову сандалии и сказал трогательным и сладким голосом:
- Брат мой! Я с этими сандалиями принимаю корону, царскую власть и царство только на хранение до тех пор, пока ты не возвратишься через четырнадцать лет!
- Сандалии, врученные мне добровольно Рамой, - сказал Бгарата своим министрам и советникам, - сумеют мудро управлять государством, - и со всем войском двинулся назад. Все ликовали. Бгарата, возвратясь в город, в присутствии всех знатных мужей, народа и войска совершил обряд посвящения благородных, святых сандалий на царство, велел поставить над ними знаки царского достоинства - два опахала - одно для защиты от солнца, другое от москитов, и стал управлять страною от имени сандалий.
- Лаксмана, - сказал Рама, - в этом убежище нам оставаться больше нельзя; здесь все будет мне напоминать о грустном свидании с нашими родными; да и посмотри, кругом на огромном пространстве все поломано, помято, потоптано, обезображено людьми, лошадьми, слонами и другими животными. Пойдем дальше.
Сита подала им луки, колчаны, стрелы, копья, и они отправились. На пути зашли к одному пустыннику, переночевали в его гостеприимном приюте, расспросили, где бы им найти место побезопасней от диких зверей и ядовитых гадов, богатое потоками, цветами и плодовыми деревьями. Пустынник сказал им, где есть такое место и напутствовал их благословением, а жена его, также, как он, приобретшая великую, сверхъестественную силу святостью своей отшельнической жизни, подарила Сите два платья, которые никогда не изнашиваются и никогда не мараются, разные украшения, румяна никогда не вянущей красоты, таинственный знак счастия на лицо, никогда не стареющее и через то - силу постоянно очаровывать своего мужа; сверх того множество букетов разных цветов, свежих, роскошных, блестящих, хотя не столько прекрасных, как сама царица. Сопровождаемые напутственными приветствиями великодушных браминов, друзья отправились и скрылись в темном лесу, как солнце скрывается в тучах.
Они переходят от пустынника к пустыннику, встречают везде гостеприимство и ласку. Так проходит десять лет. В это время однажды на пути встречает их великий коршун Джатайю, царь пернатых, одаренный неизмеримой силой; обращаясь к Раме с речью нежной и дружеской, коршун сказал: - Я друг царя Дасарата. Если тебе угодно, прими меня к себе в товарищи. Я буду защищать Ситу, когда ты отлучишься куда-нибудь с Лаксманой.
- Весьма охотно, - отвечал Рама и обнял благородную птицу.
Наконец они нашли прекрасное место, где и сладких кореньев, и плодов, и газелей, и птиц всякого рода видимо-невидимо. Лаксмана, искусный строитель, очень скоро построил прелестную хижину для своих друзей, и рад был этому, и они были рады. Жили они туг, наслаждаясь красотою вечноцветущей роскошной природы, взаимными ласками и разговорами.
Однажды царь птиц приходит к ним и говорит:
- Мне надо повидаться со своими родителями; прощайте, благородные друзья мои; если вам угодно, то я возвращусь к вам.
- Прощай, царь птиц; только возвращайся поскорей; мы будем ждать тебя.
Однажды в их счастливое убежище, исполненное чистых, святых наслаждений, является злая волшебница, на самом деле, безобразнейшая, но имевшая способность принимать самые привлекательные образы. И она приняла вид прекрасной женщины: но Рама и Лаксмана не показали к ней ни малейшего интереса. Раздосадованная этим, она с бешенством бросилась на Ситу, чтобы растерзать ее. Лаксмана схватил волшебницу и отрубил ей нос и уши. Она завопила на весь лес страшным голосом, мгновенно исчезла, как мгновенно и явилась, бросилась к своему брату-демону, и истекая кровью, горько жаловалась. Брат злой волшебницы, демон Кара пришел в бешенство и приказа;! четырнадцати демонам, ночным бродягам, подобным смерти, поймать трех пустынников - Раму, Лаксмана и Ситу и убить их.
- Моя милая сестра, - прибавил он, - хочет напиться их крови.
Демоны тотчас пустились исполнять приказание.
Увидя их, Рама оставил Ситу с Лаксманой, а сам выступил против демонов. Они с остервенением кинулись па пего с молотами, мечами и копьями. Рама начал пускать в них свои божественные стрелы; стрела пронижет демона насквозь, а сама возвратится и ляжет па тетиву лука. Так и побил он всех четырнадцать демонов. Злая волшебница в слезах бросилась к своему брату.
- Не плачь, благородная госпожа, - сказал ей брат, демон Кара. - Ныне же эти презренные люди будут побиты, и ты насладишься кровью их. Утешься.
Кара тотчас собрал четырнадцать тысяч демонского ополчения, сам сел на великолепную колесницу, украшенную золотом и драгоценными камнями, золотыми и серебряными изображениями солнца, луны, звезд, птиц, рыб, гор, цветов и деревьев.
- Вперед! - крикнул он, и все мрачное полчище, вооруженное булавами, копьями и трезубцами зашумело, понеслось, как грозовая туча. Вдруг поднялся страшный ветер, полился дождь, смешанный с кровью, посыпались с неба каменья, солнце потускнело, по небу разлился багровый свет; птицы, носившиеся в воздухе, подняли пронзительный крик, обращаясь к полчищу демонов.
- А, дурное предзнаменование, - сказал демон Кара, - но я не боюсь его; предзнаменование - в моей груди, в моей силе. Рама велел Лаксмане увести Ситу от места побоища, спрятать ее в пещеру, закрытую кустами и деревьями, и оставаться подле нее для ее защиты, а сам выступил один против целого войска. Тучи демонов бросились на него со всех сторон: но своими огненными стрелами, быстрыми, как молнии, он на лету перебивал их оружие, и весь покрытый ранами, стоял, как гора, и все сыпал стрелы, и все демонское войско побил, покрыв их трупами необозримое пространство. Тогда на небе послышались радостные восклицания, загремела му-(ыка, на голову Рамы посыпались цветы, и его приветствовали голоса небесных существ: “Славно, Рама, славно!” Рама, радостный и торжествующий, пошел к Сите, успокоил ее, и они стали жить счастливо в своем очаровательном убежище. Когда злая волшебница, которой Лаксмана обрубил нос и угли, увидела, что все четырнадцать тысяч демонов, бывших в лесах, где жил Рама, побиты, то в ужасе бросилась на остров Цейлон, где царствовал демон из демонов, брат ее Равана, бич вселенной. Там на золотом престоле сидело это страшилище: у него было десять лиц и двадцать рук, глаза - медного цвета; пасть постоянно открыта, как пасть всепожирающей смерти. Кругом пего стояли его советники.
Колдунья, подбежав к нему, завопила с неистовством: - А! Ты здесь спокойно и беспечно наслаждаешься всеми удовольствиями, и не знаешь, что тебе грозит величайшая опасность: у нас в лесу появился отшельник - Рама; он побил все твое войско и если не убил меня, то лишь из одного презрения. “Ее убивать”, - сказал он, взглянув па меня, “Нельзя, ведь это женщина”. Можно ли перенести такую обиду? Если ты его не погубишь, то тебе самому погибель неизбежная! Но я не сомневаюсь в твоей победе, и ты тогда возьмешь себе в невольницы жену его Ситу. Это - такая красавица, какой не видывал свет, прекрасней всякой нимфы, даже всякой богини: такая стройная и такая тоненькая, что пролезет в кольцо. - Успокойся, - сказал десятилицый Равана, - утвердись духом; меня никто не победит, не то, что какой-то там Рама, какой бы ни был он сильный в стаде людей. А Ситу я уж дам тебе на съеденье.
И он задумал демонское дело. Раз Рама, Лаксмана и Сита сидели вместе, разговаривали о святых уроках Вед, любовались красотою своего мирного убежища и хвалили счастье пустыннической жизни. Вдруг из цветущих кустов выходит удивительная газель: шерсть золотая, по которой вкраплены звездочки из серебра, изумруда и других драгоценных камней, вокруг четырех рожек грациозно обернуты нити жемчуга, глаза алмазные; вся такая гибкая, стройная.
Увидя ее, Сита пришла в неописанный восторг:
- Рама, благородный друг мой, посмотри, какая прелесть эта козочка! Как бы мне хотелось иметь ее! Поймай ее, Рама; а если нельзя поймать, то застрели; как бы славно было сделать ковер из ее шкуры!
Нет, это - жестоко; это - противно женской природе; лучше поймай живою; она будет забавлять нас во время нашего отшельничества, а когда ты будешь царем, а я царицей - мы возьмем ее с собою, будем лелеять ее, ласкать, и она будет радостью и украшением нашего великолепного дворца. Ведь мы уж скоро вернемся.
- Хорошо, - сказал Рама, - я принесу тебе эту газель, живую, или мертвую! Лаксмана! Ты оставайся здесь и оберегай Ситу. Сказав это, он пошел к тому месту, где бродила чудная газель. Она повернула от него в лес, он - за ней. Она пустилась бежать быстрее ветра, быстрее мысли. Рама не отставал от нее. Она то скроется, то покажется, то опять скроется и, как солнечный луч, мелькает между деревьями: только прицелится Рама, а ее уж нет. Раздраженный такой погоней, он наконец остановился, прицелился и, когда газель показалась довольно близко к нему, спустил стрелу; стрела попала прямо в сердце.
Газель судорожно подпрыгнула на месте и повалилась на землю, Рама бросился к ней, но в ужасе отшатнулся назад: перед ним лежал чудовищный демон. Это он принял вид газели. Истекая кровью, коварный ночной скиталец крикнул голосом Рамы:
- Лаксмана! Лаксмана! Спасай меня! - Беги скорей на помощь, Лаксмана! - вскрикнула Сита в страшной тревоге, - Беги! Он погибает, мой благородный, мой прекрасный Рама. - Успокойся, прекрасная Сита. С Рамой никто не справится, Рамы никто не испугает; какая бы то ни была опасность, он не станет звать на помощь.
И я не отойду от тебя ни на шаг; я дал ему слово охранять тебя, и свято исполню его! Разгоревшись от страха, печали и гнева, Сита стала осыпать его жестокими упреками: - А! Вот какой ты брат и друг! У тебя только ласковые взгляды и речи, а сердце змеиное. Ты или трус, или предатель. Уж не думаешь ли ты, что я сделаюсь твоей женой, когда погибнет мой блистательный Рама, мое солнце, мое божество... Никогда!
Смерть его будет моей смертью! - Сита! Не редкость услышать от женщины такие несправедливые и жестокие слова. Только тебе, которой я поклоняюсь, как солнцу, стыдно говорить это мне. Ты вынуждаешь меня нарушить обязательство, данное мною твоему мужу. Так и быть: оставайся одна; да охраняют тебя все божества этих лесов! Только сердце у меня замирает от страха: погибнешь ты без меня! - Ступай, ступай скорей; если Рама погибнет, я брошусь в пропасть, в воду, в огонь; после него я не допущу, чтобы хотя кто-нибудь из мужчин коснулся ноги моей. Лаксмана думал успокоить ее; но она рыдала, заливалась слезами, била себя в грудь и не говорила ни слова. Лаксмана бросил на Ситу прощальный взгляд, полный участия и поспешил туда, откуда раздавался голос Рамы.
Сита, оставшись одна, была в ужасной тревоге об участи Рамы и собственной судьбе: кругом темный лес, наполненный свирепыми зверями, ядовитыми гадами и демонами; она села в своем шалаше и горько плакала, предавшись печали своих мыслей. Вдруг слышит шорох ветвей и человеческих шагов. Она вскочила; сердце у нее сильно забилось от страха и радости: “Это, верно, мой милый Рама, мой благородный непобедимый герой!”
Но это не был он; перед ней стоял нищенствующий брамин, с котомкою за плечами, в сандалиях из древесной коры, с глиняным кувшином для воды.
Подойдя к ней, он начал читать священные молитвы из Вед и сказал:
- Кто ты, очаровательная женщина, ты, прекрасные которой нет во всех трех мирах? Зачем ты здесь, в этом ужасном лесу, в бедном жилище, в грубой одежде отшельницы? Тебе бы жить только в великолепных дворцах, среди роскошных садов, в прохладе плещущих водометов, между пышными цветами, тебе прекраснейшему цветку создания. Кто ты, воплощенная скромность, живой, прелестный образ счастья, радости жизни?
Сита, увлеченная словами, столь обаятельными для всякой женщины, с младенческою доверчивостью рассказала, как требовала вежливость, все и о себе, и о Раме, и о Лаксмане. - Но зачем, святой отец, ты бродить в лесу один? Останься здесь, живи с нами; Рама скоро вернется; ему будет приятно видеть тебя своим гостем; он так любить беседовать с отшельниками о священных предметах. Не успела она сказать это, как вдруг видит, что перед нею стоит уже не отшельник, а чудовищный десятиголовый демон всех демонов, царствовавший на острове Цейлоне. Она вскрикнула в ужасе:
- Рама! Лаксмана! Спасите!
Но было уже поздно: демон всех демонов схватил ее, посадил с собою на волшебную, тут же внезапно явившуюся колесницу, и блестя и гремя золотыми колесами, поднялся па воздух и полетел в свое демонское царство. Сита билась, рвалась у пего из рук и жалобными, молящими воплями далеко оглашала пространство.
В это время на вершине одной горы, в недоступной вышине, в глуши и тишине величавого уединения, могучий коршун, царь всех коршунов, дремал, греясь спиной на жгучем солнце. Этот крик потряс, как удар грома, его великодушное сердце. Его пробудило чувство давнишней дружбы к царю Дасарате. Он окинул глазами все пространство небес, видит сверкающую и гремящую колесницу демона Раваны и с воплем бьющуюся в руках его прекрасную Ситу.
- Слушай ты, десятиголовый демон, я - царь птиц - Джатайю; я - стар: мне шестьдесят тысяч лет отроду; ты - молод, несешься па колеснице, грудь твоя покрыта латами, в руках у тебя лук; по у меня есть еще-достаточно мужества и силы, чтобы с тобой биться, и я убью тебя. Оставь Ситу!
Но Равана все летел быстрей и быстрей. Коршун поднялся высоко, начал описывать круги над колесницей и, кипя гневом, кинулся на Равану. Демон начал пускать в него стрелы и копья тучами; они, как сетью, покрыли его тело; кровь лилась из ран благородной птицы. Коршун с неистовством вцепился в спину своего врага и рвал его клювом и когтями. Равана отбивался оружием и наносил коршуну тяжелые рапы. Царь птиц поднялся высоко, высоко, кинулся со всею силой и быстротой своих могучих крыл, сел на голову Раване и начал полосовать ему лицо, перебил пополам его лук и стрелу, сорвал с него золотую корону и бросил ее на землю, разбил золотую колесницу, перебил ослов, которые везли ее, убил кучера, растерзал его тело и сбросил труп. Равана, крепко обхватив Ситу, одним прыжком очутился на земле. Увидя, что Равана обезоружен, избит, изранен, все земные созданья с восторгом приветствовали царя пернатых:
- Славно, коршун! Славно!
Но коршун, обессиленный и летами, и ранами, истекая кровью, отлетел прочь, чтобы отдохнуть и оправиться. Равана обрадовался этому, схватил Ситу и поднялся в воздух. Но в то же время поднялся и коршун; они начали снова биться с ожесточением. Коршун избороздил все тело Раваны. Они оба спустились на землю. Равана отбивался мечем, руками и ногами; коршун бил его крыльями, клювом и когтями. Равана, чтобы действовать свободней, выпустил из рук Ситу, схватил меч, ударил коршуна в бок и отрубил ему крылья и ноги. Коршун замертво повалился па землю. Сита в отчаянии бросилась к своему защитнику, обхватила его руками и плакала над ним, как жена плачет над своим мужем.
Равана подбежал к ней. Она хваталась за кусты, обхватывала деревья, умолял:
- Спасите меня, спасите!... Рама, Лаксмана, мать моя! Где вы? Равана схватил ее за волосы и поднял ее, готовясь отрубить ей голову. Тогда содрогнулись сердца у всех святых мужей, населявших лес, и глубокий мрак покрыл землю и небо. Демон снова поднялся на воздух и поволок Ситу. Вот с ноги у нее сорвался браслет, через нисколько времени стали падать разные украшения, сорвалось с шеи жемчужное ожерелье, драгоценные запонки, серьги, кольца. Бушевал ветер; лес шумел; вершины деревьев, казалось, говорили: “Не бойся, Сита, не бойся”. Львы, тигры, слоны, газели, возмущенные насилием демона, толпами бежали за Ситой, следуя по пути, на который падала ее тень. Солнце побледнело. “Нет добра, нет справедливости в мире, - роптали и стонали все существа на небе, - когда допускается такое злодеяние!” А злодеяние в образе демона неслось по воздуху и несло отчаянную Ситу, которая все кричала:
- Лаксмана! Рама! Спасите, спасите меня!
Но защитника не было ни на земле, ни па небе. Вдруг она увидела на вершине горы пять из начальников обезьян и стала бросать еще некоторые оставшаяся на ней драгоценные украшения и верхнюю одежду. Одна из обезьян, самая главная, заметила Ситу и внимательно следила за тем, куда понес ее демон Равана. А он принес ее в свою демонскую столицу, на остров Цейлон. Его встретили тучи демонов и фурий с глубочайшим подобострастием, приложив ко лбу руки в виде чаши
- Слышите, - сказал десятиголовый демон, - давайте этой прекрасной женщине все, чего она захочет, - платьев, благоуханий, драгоценных камней, жемчугу, всего, всего, но только смотрите, чтобы ни мужчина, ни женщина ни одного слова не говорили с ней!
В это время Брама, отец всех созданий, обратился к богу воздуха Индре, приказал ему взять сосуд с небесным питьем, Сон и отправиться на Цейлон, во дворец демона, в покой Ситы, которую, не смыкая глаз ни днем, ни ночью, стерегли тысячи фурий.
- Сон! - сказал бог Индра, - усыпи всех женщин, кроме Ситы. Сон усыпил их в ту же минуту. Тогда бог Индра подошел к Сите и сказал с ласковым и радостным видом: - Добродетельная и прекрасная царевна! Да низойдет на тебя счастье! Будь спокойна: твой муж и брат сто в добром здоровье. Я - бог Индра: посмотри на меня. Возьми вот это божественное питье, напейся его и ты не будешь чувствовать ни голода, ни жажды, и с лица твоего не сбежит румянец, очаровательная женщина. Рама и Лаксмана пойдут войной на демона Равану, и я буду им помощником в битвах. Не предавайся же печали, укроти тоску, которая снедает твое сердце. Будь счастлива!
- Но как мне узнать, что ты точно бог Индра?
- Посмотри на меня, и ты уверишься.
Она посмотрела: Индра стоял, не касаясь земли и глядел на нее, ни разу не мигнувши глазами.
- О, я узнаю, ты - бог, ты - бог! - воскликнула с восторгом улыбающаяся Сита, взяла напиток, выпила, сперва обращаясь мысленно к Раме и Лаксману, за их здоровье и счастье, потом все остальное для себя. Бог Индра умчался на небо. Она почувствовала бодрость и силу в теле; изнурение, которое чувствовала от голода, мгновенно исчезло.
Между тем, когда Рама увидел, что Лаксмана, пробиваясь между кустами, деревьями, колючими растениями и лианами, бежит к нему, то пришел в ужас, с негодованием и упреками воскликнул:
- Лаксмана! Что ты сделал? Разве я не велел тебе ни на шаг не отходить от Ситы? Ведь эта газель, этот голос, похожий на мой и призывавший на помощь, все это было только волшебство, демонский обман. Пойдем скорей назад: что-то теперь с моей прекрасной Ситой!
Они бросились ее отыскивать, звали ее, осматривали рвы, озера, реки, деревья и звали, все звали умоляющими голосами; так они обыскали огромное пространство, томимые тоской о судьбе несчастной Ситы, шли все дальше и дальше. Вдруг - в одном глухом, пустынном месте лежит что-то огромное, как гора; они подходят и видят, что лежит избитый, истекающий кровью, в предсмертных страданиях благородный царь коршунов Джатайю. Рама, думая, что это - демон, прикинувшийся коршуном и сожравший Ситу, натянул лук и хотел пустить в него стрелу. Но это был действительно коршун
- Рама, - сказал он, - узнай меня: я друг твоего отца и умираю за твою очаровательную Ситу. Я видел, что злой Равана схватил ее; я бросился ей на помощь, сын мой, и бился с ним; смотри, вот его разбитая колесница, вот его сломанный лук, вот его разодранное опахало; я бился с ним ожесточенно и долго, бил его крыльями, рвал его тело клювом и когтями; эта кровь, облившая землю на таком большом пространстве - его и моя кровь, Рама. Но Равана молод, а надо мной тяготела старость. Я изнемог; он победил меня, и вот теперь я умираю.
Рама бросился к несчастному коршуну, обнял его, как отца, и горько плакал. Лаксмана плакал тоже навзрыд.
- Друг мой, - сказал наконец Рама, - если в тебе еще есть сила, чтобы произнести нисколько слов, скажи, куда Равана понес мою милую, мою дорогую, мою прекрасную Ситу.
Коршун приподнялся немножко и, хотя прерывающимся, слабым голосом, но ясно и отчетливо отвечал:
- Равана царствует на острове Цейлоне, царь страшный, могучий и злой. Туда он и понес твою Ситу.
Говоря это, царь-птица трепетал и бился всем телом; из благородных уст его потоками лилась кровь; он беспокойно обвел все кругом угасающими глазами, судорожно вздрогнул и тяжело вздохнул. Это был последний вздох жизни. Голова его упала на лицо земли; шея и ноги вытянулись. Рама и Лаксмана плакали над ним неутешно, в трогательных причитаниях выражая свою печаль; потом сложили костер, положили на него бренные останки своего друга, прочли погребальные молитвы, какие читают брамины над умершими людьми, сожгли его, убили оленя, разрубили его тело и разбросали на лугу, для угощения птицам, потом пошли по направлению к югу, куда указал им умирающий коршун.
Идут они долго по горам, лесам и пропастям, идут несколько дней с утренней зари до вечерней. Вот однажды, изнемогающие от душевной тревоги и усталости, они приходят на чудесное место: светлая река, волны ее играют с волнами солнечного света; ветви деревьев покрыты цветами и плодами; в листьях их поют соловьи; на равнинах - свежая, мягкая и бодрая зелень; по ней рассыпаны, как огненные, цветы роскошных лотосов; легкий ласкающий ветерок дышит ароматом и прохладой. При входе в этот рай вся усталость у путников совсем исчезла, и даже на сердце стало легче и веселей. Здесь на вершине горы жил изгнанный братом царь обезьян, Сугрива, со своими друзьями и приверженцами, которые не хотели покидать его в несчастии. Увидя двух людей с огромнейшими луками, царь обезьян, Сугрива, чрезвычайно встревожился, его волновали тысячи мыслей, и он начал метаться по горе, беспрерывно перебегая с места на место.
- Благородные мои советники, - сказал он, - посмотрите на этих двух могучих людей: они одеты в платье из древесной коры, как пустынники; но какие это пустынники? На что пустыннику такое оружие? Нет, это не пустынники; это - посланные моим злым братом Бала, чтоб отыскать, где мы, и всех нас истребить.
Услышав это, обезьяны бросились на другую вершину горы, повыше; сам царь Сугрива мчался, как ветер. Леопарды, антилопы, тигры, бежали от них и прятались по ущельям. Царь Сугрива остановился па-конец на неприступной крутизне. Подданные сбежались к нему и, приложив ко лбу руки в виде чаши, почтительно ожидали его повелений.
Тогда мудрейшая из обезьян, Ганума, обращаясь к Сугриве, сказала:
- Царь, что ж ты бежишь в такой тревоге? Ведь твоего брата, страшного Бала, здесь нет.
- Как не встревожиться? Видишь, какие это могучие герои! Что за руки, что за глаза! Во всем видна необычайная сила и смелость. Во всяком случае, Ганума, поди к ним, поговори с ними поласковей, обойдись как можно почтительней и разузнай, что они за люди, такие величавые и прекрасные.
Ганума, начальник обезьян, мгновенно кинулся с вершины горы и в один миг очутился перед Рамой и Лаксманой. Но явился перед ними, прикинувшись странствующим нищим брамином, почтительно поклонился им, начал хвалить их красоту и силу:
- Вы, - говорил он, - составляете украшение этого места, вы лучше всех цветов, вы - величественнее гордых и великолепных львов и слонов; вы - похожи на бессмертных обитателей небес; вам бы жилищем - царские чертоги, блеск, роскошь, золотые престолы; зачем вы в одежде пустынников бродите в этих диких, негостеприимных местах? Я - советник царя обезьян, которого преследует и хочет погубить брат; имя мне Ганума, я - сын бога Ветра, могу переноситься, куда захочу; могу принимать всевозможные формы, вот как и теперь принял вид нищенствующего брамина. Скажите, кто же вы, блистающие красотой, мужеством и силой?
- Отвечай, Лаксмана, - сказал Рама, - ты умеешь говорить прекрасными слогами и звуками. Лаксмана рассказал свою родословную, свое несчастие и просил великодушных обезьян помочь им отыскать и спасти Ситу.
Тогда советник царя обезьян, Ганума, сказал:
- Люди, одаренные здравым смыслом, покровительствующие всем созданиям, не предающиеся гневу, укротившие все чувственные желания, такие, как вы, достойны управлять миром. Мой повелитель Сугрива, низвергнутый с престола своим злым братом, конечно, будет сочувствовать несчастию Рамы и соединится с ним для отыскания его супруги. Садитесь на меня и полетим к нему; он ждет вас.
Сказав это, Ганума, сын Ветра, принял свой естественный вид - форму обезьяны. Братья сели на пего и мгновенно явились перед царем обезьян, Сугривой. Они подали друг другу руки, крепко обнялись и заключили братский союз. Ганума стал тереть дерево о дерево, добыл огня, разложил костер, убрал его цветами и совершил обряд жертвоприношения.
Тогда Сугрива сказал:
- Слушай, прекраснейший царь, слушай мое правдивое слово; не горюй, длиннорукий герой, я знаю, кто похитил твою прекрасную супругу; я видел, как она билась в руках демона, я слышал, как она кричала жалобным голосом: “Рама! Рама! Лаксмана!” Увидя меня на вершине горы, она проворно сбросила свою верхнюю одежду и несколько драгоценных украшений. Я принесу тебе их; они спрятаны в расселине неприступной скалы.
- Блистательный, великодушный друг мой, - вскрикнул Рама, - принеси мне их скорее, скорее, умоляю тебя всею любовью моего сердца!
Царь обезьян, Сугрива, мгновенно принес платье и драгоценные украшения Ситы. Рама схватил их, прижал к сердцу, плакал слезами отчаяния, и из уст его вылетали тяжелые вздохи. Мужество оставило его; он в изнеможении упал на землю. Царь обезьян, Сугрива, был глубоко был глубоко тронут его печалью, с любовью сжал его в своих объятиях и ласковыми и мудрыми словами возвратил сто природному мужеству, врожденной твердости сердца.
- Такому ли герою, такому ли добродетельному человеку, как ты, блистательный Рама, унывать и малодушно плакать? Мы с тобою заключили дружбу; свидетелем нашего сердечного союза был огонь. Мы победим оба врагов своих. Но покажи мне свою силу, чтобы у меня было больше бодрости вступить в битву с моим злым, но могущественным братом.
Рама, взяв стрелу, украшенную золотом, пустил ее своею могучею рукою, пробил семь пальм, стоявших рядом, пронизал гору и пробил землю до самых адов. Стрела, в виде лебедя, возвратилась назад сама собой и вошла в колчан.
Пораженный изумлением, царь обезьян, Сугрива, воскликнул в восторге:
- О Рама! Как солнце есть первое между светлых существ, как океан есть первый между широкими морями, так ты - первый между людьми!
Рама, очарованный такими приятными словами, обнял благородного царя обезьян, Сугриву, и сказал:
- Пойдем, отыщем твоего врага Бали; вызови его на бой; я его убью.
Они пошли. Сугрива стал у пещеры, где скрывался брат его, и крикнул страшным голосом. Бали, свирепый, неистовый, но могучий, показался из пещеры, как солнце из облаков. Между ним и Сугривой закипела ужасная, оглушительная битва; в воздухе раздавался гул и треск, подобный тому, какой происходит в небесных полях, когда бьются две планеты (Марс и Меркурий). Враги давали друг другу пощечины, раздававшиеся, как гром, бились кулаками, крепкими, как алмаз, бились вырванными деревьями, сорванными вершинами гор. Рама взял лук и приготовился пустить стрелу; но бойцы были так похожи один на другого, что никак нельзя было различить, который Бали, который Сугрива, и он боялся вместо врага убить друга. К счастью, Лаксмана навязал на шею Сугриве гирлянду из цветов. Рама заметил это, пустил стрелу, в полете блиставшую, как солнце, и пронзил грудь Бали.
Услышав об этом, супруга Бали, царица с очаровательном талией, прибежала на поле битвы и с воплем “Смерть моя, смерть моя!” бросилась к своему супругу. С нею прибежали и все придворные обезьянские дамы. Бали лежал, истекая кровью и, едва дыша, тускнеющими грустными глазами обвел их. Подле него стоял и Сугрива.
- Сугрива! - сказал ему без злобы Бали. - Мы - братья по крови и должны бы быть братьями по душе; но, если сделались врагами, так это не наша вина: так, значит, угодно Неизбежности. Ату вину, что я бился с тобою, видишь, я искупаю своею смертью; не дай же мне уйти из земного мира с тоскою в сердце. Видишь, у моего трупа в слезах лежит прекрасный юноша. Это - сын мой; он для меня дороже жизни. Возьми, Сугрива, эту повязку, сотканную из золота; она мне послана Небом и принесет тебе счастье; возьми скипетр и господствуй над лесными людьми; но еще раз молю тебя, будь покровителем моему несчастному сыну, как будто он был твой родной сын!
Сказав это, он тяжело вздохнул и перешел в сословие душ, в лоно природы. Тара, супруга его, погруженная в океан горести, устремила глаза на его леденеющее лицо, упала подле него вместе с сыном, который обхватил ее, как лиана обнимает большое дерево.
Все обезьянские придворные, весь обезьянский народ громкими восклицаниями приветствовал нового царя и пал ниц. Сугрива венчался на царство, поселился в великолепнейшем дворце - в пещере, блиставшей всеми сокровищами, которые хранятся в горах и в блеске славы и роскоши предался наслаждениям. По его приказанию советник его Ганума пригласил Раму и Лаксману во дворец, чтобы разделять его удовольствия.
- Нет, - отвечал Рама, - раньше четырнадцати лет своего пустынножительства я не войду ни в город, ни в деревню; такова была воля моего отца. Если ж царь Сугрива, возгордившись победой которую я ему доставил, ослепленный блеском престола, утопая в грубых наслаждениях, забыл услугу, которую я ему оказал по дружбе, забыл свое обещание, то он - глупый и бесчестный.
Передав подобные слова Сугриве, мудрый Ганума прибавил:
- Советники царя должны говорить свободно, поэтому я и не побоялся говорить тебе правду.
Царь обезьян между тем все предавался роскоши и неге. Думая, что он изменил своему слову - помогать Раме, в отыскании его супруги Ситы, Лаксмана, душа которого вся наполнилась гневом, пошел в пещеру царя Сугривы. Это была удивительная пещера - целое царство блеска, роскоши, великолепия, со всем, что ласкает и нежит глаза, мысли и сердце: огромные, широкие дороги, политые духами, пышные, прекрасной архитектуры здания; внутри серебряные и золотые кресла; полы и места для сиденья покрыты драгоценными тканями; вокруг дворцов - сады, деревья которых постоянно покрыты цветами и плодами; целые леса цветов, самых роскошных; между ними извивается светлая речка; рои самых прекрасных женщин, которые были прелестнее всяких жемчугов, всяких дорогих камней. Царь обезьян сидел на золотом престоле; его окружали сотни тысяч прислужниц, на него веяли дорогими опахалами; на нем были гирлянды цветов, которых не могла произвести никакая земля в мире; кругом раздавалась волшебная музыка; с звуками флейт, лир и арф соединялись гармонические голоса. Царь обезьян упивался наслаждением.
При виде всего этого Лаксмана, представляя отшельническую нищету, скитальческую бедность, нужду и сердечное горе своего брата и друга Рамы, пришел в неистовство, как семиголовый змей, заключенный в огненном кругу, натянул лук и стал на пороге царского дворца. Царь пригласил его садиться и подал ему дары гостеприимства. Но Лаксмана не сел, не принял даров, осыпал его упреками и угрозами и, между прочим, сказал:
- Человек, который обманет свою лошадь, убивает сто своих лошадей; человек, который обманывает свою корову, убивает тысячу своих коров; человек, который изменяет клятве, данной земле, навлекает на-казание на свое семейство, на все свое родство и па потомков до седьмого поколения; а говорят, измена клятве, данной человеку, равна измене, данной земле; тому же, кто не платит дружескою услугой за услугу, оказанную другом, должны быть врагами все создания мира. Слушай, обезьяна, мое верное слово: хоть ты царь, по я тебя сейчас положу на месте своими огненными стрелами, как Рама положил твоего брата!
Все обезьяны перепугались. Царю их, Сугриве, стало страшно и стыдно. За него вступилась жена убитого Бала, лицом подобная царице звезд и сказала:
- Лаксмана! Царь обезьян не заслуживает таких горьких слов, особенно - от тебя; душа его - не подруга лжи и обмана; душа его не роется в кривых помыслах; он - не жесток, не вероломен, он помнит с признательностью услугу, ему оказанную Рамой; и если не спешит па войну, то это так естественно; после стольких страданий, унижения, горя и нужды, сделавшись обладателем могущественнейшего царства, он захотел насладиться всеми радостями жизни, которых был лишен так долго!
Со своей стороны и царь обезьян, Сугрива, просил Лаксману умилостивить Раму.
- Если я, - сказал он, - может быть, несколько и виноват перед ним, или по излишней доверчивости к его дружбе, или потому, что слишком увлекся наслаждениями, то кто же не упрекнет себя в какой-нибудь ошибке. Скажи Раме, что я немедленно прикажу своим войскам собираться на войну.
Лаксмана, добрый и кроткий по природе, обрадовался таким словам Сугривы и поспешил обрадовать Раму.
Немедленно, по слову царя обезьян, из лесов, из пропастей, с гор поднялись его полчища, одаренные способностью принимать всевозможные формы одушевленных и неодушевленных предметов: они были вооружены всякого рода оружием, огромными деревьями и даже горами; от их туч потемнел воздух, как будто наступила глубокая полночь, и вся земля задрожала. Они сперва отправились на поиски демона, похитившего Ситу. Начальство над ними было поручено мудрому Гануме, сыну Ветра. Рама дал ему свой перстень с вырезанным на нем своим именем.
- Если ты увидишь Ситу, покажи его ей; тогда она будет убеждена, что ты послан мною, - сказал Рама, - и поверит всему, что ты скажешь.
Благородный сын Ветра взял перстень, приложил его к своему лбу, поклонился в ноги Раме и Сугриве и с тучами своих полчищ помчался по воздуху. Им приказано было непременно открыть, где Сита, и вернуться через два месяца, а если не вернутся, то всем - смерть. Летали они, летали, обыскивали горы, непроходимые ущелья и леса, берега рек и озер, - нет и следа Ситы; а уж подходит время возвращаться.
- Что делать? - сказал предводитель Ганума. - Сугрива, наш могущественный, благородный царь, жесток и неумолим; он подумает, что мы нерадивы, и казнит всех нас. Лучше ж мы ляжем на горе и уморим себя голодом.
И они легли, приготовившись умереть, истомленные, унылые, отчаянные. Их увидел многолетний царь коршунов, старший брат коршуна Джитайю, который погиб в битве с Раваной.
- Вот славное кушанье посылает мне судьба, - сказал он, - я же так проголодался. Сколько их тут, этих обезьян! Я буду их есть по очереди, как скоро которая из них умрет.
И он уставил на них свои жадные глаза!
- Горе нам! - сказала одна из обезьян. - Мы погибнем не в битве, как великодушный Джитайю, который защищал несчастную Ситу!
- Джитайю, брат мой, - крикнула могучая птица. - Говорите, говорите, где погиб он? - И глубокая печаль охватила его сердце, и слезы полились из его глаз. - Он убит, и я не могу отомстить за него. Я стар; силы у меня ослабели, у меня нет крыльев: их сожгло солнце, когда от его огня я покрыл ими моего бедного младшего брата. И я могу теперь помочь вам только моим голосом и моими глазами. Я вижу отсюда Ситу и врага ее. О! Если бы я мог летать! - сказал он с глубоким состраданием.
И вот, едва произнес он эти слова, вдруг у него выросли широкие, густые, могучие крылья. Коршун крикнул от радости; чтобы убедиться, что он может летать по-прежнему, поднялся высоко-высоко, потом опустился на вершину горы и сказал обезьянам:
- Не унывайте; отправляйтесь прямо на юг, к берегу моря, переберитесь через пролив на остров Цейлон: там во дворце Раваны вы найдете Ситу.
Сказав это, он простился с обезьянами, поднялся в поднебесье и скрылся в воздушном пространстве.
Обезьяны ринулись к морю, разошлись, как тучи, по вершинам гор и стали совещаться о том, как переправиться через море. Мудрый предводитель четырехруких - Ганума стал вызывать желающих отправиться в далекое и опасное путешествие; никто не оказался достаточно способным, сильным или отважным. Тогда все обратились к Гануме и сказали, что он один может исполнить это.
- Хорошо, - сказал Ганума, сын Ветра, - пусть будет так; я отправлюсь.
И он принял удлиненную форму, удобную для полета по воздуху, и помчался. Вся армия обезьян была в восторге. Ганума, сын Ветра, то скрывался в облаках, то показывался, как солнце; когда пролетал он над морем, оно волновалось, как во время самой страшной бури. Все змеи, живущие в море, все рыбы приходили в оцепенение от ужаса. Прилетев на остров Цейлон, Ганума огляделся; остров был покрыт великолепнейшими дворцами из серебра, золота, мрамора, кристаллов, драгоценных камней, внутри с самыми роскошными украшениями - дорогими тканями, коврами, пышными креслами и ложами. Этот волшебный край был прежде назначен в награду добрым существам за подвиги их чистой, святой жизни.
Чтобы не возбудить любопытства и не произвести тревоги в жителях Цейлона своими невиданно-громадными размерами, Ганума, сын бога Ветра, сделался величиною с кошку; с наступлением ночи, при свете месяца, начал обегать все дворцы, чтобы узнать, где содержится Сита. В разных дворцах и отделениях дворцов ему представлялись различные картины: в одном - золотые лампады, освещавшие блистательные покои, казались задумчивыми; не крикнет птица, не зашуршит дорогое платье: женщины, прекраснее свежих цветов только что распустившегося лотоса, мирно дремали, как ночью цветы. Но зато в других дворцах и покоях были невообразимые чудовища: безобразные, они хохотали, шумели, спорили, оскверняли себя и других грязными, отвратительными рассказами, разговорами и насмешками друг над другом.
Ганума пронесся мимо них с омерзением, проник во дворец, великолепнее всех других, догадался, что здесь живет сам царь, но не знал, куда идти. Вдруг ему послышалось легкое и сладкое дыхание родственника его, ароматического Запаха, и шептало ему: “Сюда! сюда!” Так по следу аромата он бродил долго; наконец пришел в удивительный сад и цветник, взлез на дерево, спрятался в листьях и начал дожидаться, не придет ли сюда Сита. Она пришла, обняла дерево и в отчаянии начала рыдать. Она была вся в изорванном, ощипанном платье, в грязи, с растрепанными волосами, истомленная, бледная; сострадательная ворона с ближнего дерева ласково каркала ей потихоньку: “Не бойся, Сита, не бойся!” Между тем было чего бояться: отвратительные чудовища окружали ее, издевались над нею, оскорбляли ее стыдливость самыми грубыми словами и угрозами, если она не откажется от Рамы. Наконец стали говорить:
- Давайте убьем ее, скажем Раване, что она сама умерла, а потом съедим ее.
Тут стали перечислять, как вкусно им будет есть ее внутренности - печень, сердце и другие части. Ганума это возмутило. Он сидел в густой листве деревьев и думал, что ему делать: “Дай, заговорю с ней по-санскритски, но не такими словами, какие употребляют брамины; авось, это не испугает ее”. Так подумал мудрый Ганума и сказал ей потихоньку, на ухо так, что она одна могла его слышать:
- Прекрасная царевна Сита! Твой супруг - Рама и Лаксмана моими устами приветствуют тебя и желают тебе всякого счастья!
Сита вздрогнула от радости, взглянула на дерево, откуда слышались эти слова и увидела там прекрасную обезьянку. Обезьянка делала ей знаки, выражающие сочувствие и глубокую почтительность. Но печаль снова овладела ее сердцем:
- Это сои, должно быть; это мне так пригрезилось; или мысли у меня так помутились, и мне представляется то, чего пет на самом деле; однако ж - нет, сон не имеет тела, а это - вон живое существо: прикладывает руки ко лбу, говорит мне о Раме и Лаксмане.
- Скажи же, прекрасная обезьянка, что-нибудь такое, из чего бы я могла убедиться, что тебя точно послал Рама, что ты не обманчивый призрак, созданный Раваной, или дай мне что-нибудь от Рамы.
Ганума рассказал ей несколько случаев из их жизни в уединении, которые могли быть известны только им и подал ей золотое кольцо, на котором были вырезаны буквы Рамы. Сита в восторге схватила кольцо, положила его себе на голову и вскрикнула:
- Добрая, милая, очаровательная обезьянка, теперь я вижу, что тебя послал мой прекрасный, мой благородный Рама. Скажи, цветет ли его здоровье, цветет ли его счастье, жива ли в сердце его прежняя любовь ко мне, часто ли он вспоминает обо мне?
- Сита! - отвечал добродетельный Ганума, - Рама помнит о тебе и днем, и ночью, и наяву, и во сне; если он увидит какой-нибудь прекрасный предмет - румяный плод, свежий цветок, драгоценный камень, он бросается к нему, воображая, что это - ты и восклицает: “Сита моя, Сита”.
- О! Какое счастье, какое блаженство! - лепетала Сита. - Но, когда ж я его увижу? Когда услышу от него самого эти отрадные слова?
- Сита, - сказал Ганума, - если хочешь, я немедленно спасу тебя; садись на меня, вцепись в меня покрепче; я помчу тебя через море, и никакой демон, даже сам Равана, не догонит нас: ведь, я сын Ветра.
- Но милая обезьянка, - отвечала Сита, - как же ты понесешь меня? Ты такая маленькая!
- Сита! - сказал гордо Ганума, - я сын Ветра; я могу принимать все формы; скажи, и я сию минуту стану животным или птицей, какой угодно. А то вот смотри!
И Ганума начал увеличиваться все больше и больше и превратился в огромное черное облако. Сита подумала и грустно сказала:
- Нет, Ганума, я боюсь лететь с тобой; ты помчишься так быстро, я сорвусь с тебя и упаду в море. К тому же мне стыдно и неприлично лететь с тобой. Лети один, скажи Раме, что видел меня, говорил со мною и в доказательство передай ему эту драгоценную булавку из моих волос.
Ганума взял булавку, почтительно простился с ней, пожелал ей счастья и полетел через море, но, улетая, изломал весь царский сад, опрокинул все деревья, разбил все бассейны, фонтаны, все беседки. Газели, слоны и другие животные, бывшие в парке, с ужасом бросились во все стороны и гибли под валящимися деревьями, обломками строений и камнями разрушенных гор. В городе сделалось общее смятение.
Раване донесли, что это сделал все Ганума, что он говорил с Ситой и не истребил только той части сада, где была она. Равана пришел в бешенство и послал в погоню за Ганумой одного из самых лучших и проворных демонов - Индражита, одаренного сверхъестественною быстротой и стремительностью. Он бросился в колесницу, запряженную четырьмя львами, блиставшую блеском солнца, настиг Ганума, и между ними началась страшная битва: оружия, стрелы, тетивы, луков, свирепые крики бойцов потрясали воздух, как грохотание грома. Все онемело в ужасе; став друг перед другом, они, как два змея, вонзали друг в друга свои огненные глаза, бились, бились, но ни один не мог одолеть другого.
- А! - вспомнил наконец сын Раваны, - Ганума бессмертен; значит, чем ни бей его, все не убьешь. Дай-ка я опутаю его стрелами Брамы; ведь они у меня есть; тогда он будет в наших руках.
Он это и сделал, и Ганума, в ту же минуту связанный, упал на землю. Демоны тотчас бросились на Гануму, связали его веревками и привели к своему царю Раване. Равана в бешенстве приказал его убить.
- Нет, - сказал один из его советников, - этого нельзя: подвергать его можно каким угодно истязаниям, а лишать жизни не позволяется; так говорят мудрые; а вот что, обезьяны очень дорожат своим хвостом и считают его большим украшением своего тела; возьмем-ка, обложим хвост Ганумы тряпьем из бумажных материй, обольем маслом и подожжем.
Так они и сделали, подпалили хвост Ганумы, начали его бить и с шумом и гамом, с грубейшими ругательствами поволокли по городу, а некоторые побежали к Сите и сказали:
- Посмотри, вон что делают с твоим спасителем!
Сита едва не умерла от ужаса и сострадания при виде такого жестокого и бесчестного дела: но вскоре вошла в силу своей души и, обращаясь к огню с молитвенным благоговением, начала произносить заклинательные слова:
- Если я была всегда почтительна к моему супругу, огонь, будь милостив к Гануме. Если я строго соблюдала суровые требования отшельнической жизни, огонь, будь милостив к Гануме! Если пламя любви к моему Раме никогда не угасало в душе моей, огонь, будь милостив к Гануме! Если мои мысли и чувства всегда шли светлым путем добродетели, огонь, будь милостив к Гануме! Если я заслуживаю, чтобы на долю мою еще выпало сколько-нибудь счастья, огонь, будь милостив к Гануме!
Так молила и заклинала огонь Сита, устремляя свои прекрасные очи и мысли к Гануме. Огонь услышал ее мольбу, и вот пламя вьется вокруг Ганумы, а его не жжет. Ганума помчался по всем дворцам; отец его, Ветер, раздувал пламя; оно охватило весь город. Демоны, лошади, слоны, газели, ослы, птицы в ужасе метались во все стороны и гибли в беспощадном пламени. Яростный голос огня, треск разрушающихся зданий, жалостные крики всех живых тварей превратились в один ужасающий вопль, поднимавшийся из огненного, - кипящего волнами океана.
Ганума принял необычайной величины размеры, поклонился Сите, поднялся в безбрежное море воздуха и издал могучий крик, пронесшийся далеко в пространстве. Обезьяны, ожидавшие его возвращения, услышали этот крик, узнали его и с восторгом закричали миллионами голосов:
- Это - он, это - он, наш мудрый, наш великий, наш блистательный Ганума. Он исполнил поручение; это - верно!
Смотрят: он то потонет в облаках, то прорежет их, как огромная блистательная масса огня, то снова скроется; но вот он близко, прямо над ними, и с необычайною быстротою и шумом опускается на лесистую гору. Обезьяны столпились в несметном количестве, на мгновение замолкли, приложили с почтительностью руки к вискам, потом вдруг захлопали в ладоши, начали кричать, прыгать и качаться на деревьях. Наконец все опять утихло и смолкло. Важнейшие из благородных обезьян окружили Гануму и поднесли ему плодов и меду. Ганума поклонился им и сказал только одно: “Я видел царицу”. Они стали осыпать его вопросами о путешествии, о Цейлоне, о царе демонов, Раване, а больше всего о Сите; потом с воплями восторга все помчались к Раме.
Явившись перед ним, Ганума сообщил ему радостное известие и, в доказательство свидания с Ситой, подал драгоценную жемчужину, которую она носила в волосах. Рама взял ее, прижал к сердцу и заплакал.
Старинная индийская миниатюра
- Рассказывай, рассказывай все, - говорил он Гануме, - лей поток речей твоих на мое сердце, сжигаемое огнем печали.
Ганума пролил поток речей и рассказал с мельчайшими подробностями, где, при каких обстоятельствах, когда виделся с Ситой, что говорил он ей, что говорила она ему.
- Добрый, великодушный, мужественный сын Ветра, - сказал ему растроганный Рама, - я бесконечно счастлив; одно огорчает меня: я бедный скиталец, я нищий, у меня нет ничего, чем я мог бы достойно отблагодарить тебя. Прими ж от меня сердечный поцелуй. - И Рама со слезами обнял Гануму.
Подумав, посоветовавшись, они отправились к царю обезьян, Сугриве, и сообщили свое намерение идти немедленно войною на царя демонов, Равану. Царь обезьян, Сугрива, собрал бесчисленные тучи ополчений; они двинулись в поход и остановились на берегу моря, собираясь переправиться на Цейлон.
В это время мать Раваны, позвала к себе его младшего брата, чтобы он уговорил обезумевшего от красоты Ситы царя демонов добровольно возвратить ее Раме. Собрали совет: на двух золотых престолах рядом сидели Равана и его младший брат. Министры и советники стояли кругом в чертогах, блиставших серебром, золотом, драгоценными изящными тканями. Началось совещание: одни с хвастливостью говорили о том, что разобьют, истребят обезьян; другие советовали принимать меры предосторожности и наперед обдумать все для успеха войны. Наконец брат Раваны говорит:
- Царь! На земле много несчастий, и все они происходят от наших страстей; руководствуйся мы чувством справедливости и долга, на земле был бы мир и невозмутимое блаженство. Ты похитил прекрасную и добродетельную царицу - Ситу; это - несправедливо, это - жестоко, это - преступно. Отдай ее. Не губи ни себя, ни своего рода, ни своего царства. А вы, собравшиеся на совет, только потворствуете безумным страстям и слепым порывам Раваны. Разве это советь? На совете обсуждают, что справедливо, что несправедливо, что полезно, что гибельно. То ли вы делаете? Если вы не хотите послушаться долга, если ты, царь, в слепоте своей хочешь начинать погибельную войну, я сию минуту отправлюсь к Раме, честному, великодушному, благородному Раме, другу правды, другу всех созданий. Тяжело мне расставаться с моими родными; но так и быть: я не хочу, чтобы вечный позор, который заслуживает Равана, пал и на мою голову!
- А, - закричал в бешенстве Равана, - вот кто они, наши губители; это наши родственники. Лучше жить с заклятым врагом в одном доме, с ядовитой змеей в одной пещере, чем с родственником в одном дворце.
Сказав это, Равана вскочил, толкнул брата ногою, сбил его с престола и, выхватив меч, бросился на него. Придворные пришли в ужас. Один министр укротил бешенство царя демонов и заставил его вложить меч в ножны. Министры золотым венцом окружили Равану, и стояли в безмолвии.
- Равана! - сказал ему брат, то, что ты толкнул меня ногой, для меня - не большое горе; горе большое грозит тем и достойны сожаления те, которые, позабыв свое высокое происхождение, рабски предаются гневу. Вы все одобрили намерение раваны. Это повлечет за собою величайшее бедствие для него и для всего его семейства. Стрела убивает только одного человека на поле битвы, а безумная мысль царя губит его и весь народ. Ты, Равана, существо лживое, жестокое, изменник справедливости. Я покидаю тебя!
Сказав это, брат Раваны пошел к своей матери, рассказал ей все, попрощался с нею, обнажил меч и помчался к Раме. С ним полетело и четверо министров. Перелетев через море, брат Раваны остановился, крикнул обезьянам свое имя и сказал, зачем прилетел. Обезьяны хотели убить его, говоря, что это, должно быть, подосланный Раваной:
- Нет, - сказал Рама, - он просит моего гостеприимства и покровительства; если он вероломно меня обманывает, то пусть презрение от всех честных людей покроет его голову; а я не могу его отвергнуть. Рассказывают, что однажды ворон задрал голубя; но потом, страдая от голода, просил гостеприимства у голубки, его супруги, и она вежливо приняла его и даже накормила его своим мясом. Я не хочу быть хуже птицы и быть Раваной в отношении к его брату. Я дал обет охранять все существа и в битве не умерщвлять врага, который будет просить пощады. Пригласите ко мне благородного ракшаса Вибчисану, и уверьте его в безопасности.
Ракшаса обрадовался, снял с себя вооружение, повесил его на ближайшем дереве, подошел к Раме и хотел поклониться ему в ноги; но Рама удержал его, обнял и сказал кротким голосом:
- Твое величие! Друг ли ты мне?
Тронутый такою вежливой речью, ракшаса принял привлекательный вид, рассказал все о Раване и прибавил:
- Я покинул родину, родных и друзей; отказался от богатства и явился к твоему величию, чтобы вместе с тобою идти на злобного десятиголового демона, врага долга и справедливости.
Больше этого он не сказал ни слова и молча смотрел на Раму.
- Брат мой! - сказал Рама Лаксмане, - поди, возьми немножко воды в море и полей ее на голову брата Раваны, в знак того, что я, по своей милости, венчаю его на царство Цейлона.
Видя, какую доброту и ласку оказывает Рама благочестивому демону, все обезьяны захлопали в ладоши и громко закричали: “Славно! Славно!”
Однако ж это было только начало радости; довершение же было за широким морем. Надо было через него перебраться; стали совещаться все, и после разных соображений мудрых людей и обезьян, решились построить мол, вроде большой дороги через океан. Работали миллионы быстрых и сильных рук: рубили, вырывали с корнями тысячелетние деревья, носили глыбы земли, груды камней, отламывали целые гребни гор, и все это бросали, валили, укладывали и утаптывали в море. Когда исполинская работа, возможная только разве уму и силе богов, была окончена, и земля одного берега коснулась земли другого, по дороге с шумом и треском, гремя и сверкая оружием, закипели несчетные миллионы полчищ, и, как волны, настигая и перегоняя друг друга, покатились к Цейлону.
В Цейлоне поднялась страшная тревога: стены города, укрепления у ворот, улицы, крыши дворцов и домов были покрыты ополчениями вооруженных демонов. Войска Рамы подступили к Цейлону. Из Цейлона ринулись тучи войск Раваны. Закипели неслыханные битвы; с обеих сторон валились сотни тысяч убитых и раненых; земля, море и небо стонали от свирепых криков и жалобных воплей, от звона оружия, от грохота боевых колесниц, от ржания коней, крика слонов, треска вырываемых деревьев и оглушительного гула громадных камней и целых вершин гор, которые враги отрывали и бросали друг в друга. Наконец, Раване, владыке демонов, донесли, что войско Рамы одолевает. Равана в бешенстве, узнав о погибели своего сына, бросается к Сите и хочет убить ее.
- Остановись, - сказал ему один из его советников, -убить женщину - это низко, это недостойно твоего высокого звания. Ступай, лучше убей Раму и тогда она забудет его. А то - убивать ее! Посмотри, какая она прекрасная!
Равана обратил на нее свой взгляд, долго смотрел на нее и жестокая душа его смягчилась, он оставил ее и сам бросился в битву. Он встретился с братом, который искал защиты у Рамы и вместе с ним пошел войною на Равану. Равана пустил в него стрелу, но Лаксмана отразил ее.
- А! - вскрикнул Равана, - ты спас от смерти предателя вероломного моего брата, так умри же сам!
И он пускает в Лаксману неотразимое, зачарованное копье. Оно понеслось, окруженное огнем, гремя, подобно грому. Рама отгадал силу этого волшебного копья, ужаснулся при виде опасности для своего друга и крикнул заклинательные слова:
- Судьба! Спаси Лаксмана! Стой, железо! Не касайся его груди!
Но копье предупредило мысль и глубоко вонзилось в широкую грудь Лаксманы.
Рама припал к своему несчастному другу, прижал его голову к своей груди и с невыразимой тоской плакал и горевал над ним. Тогда Сугрива, царь обезьян, подошел к Раме и сказал:
- Не унывай, длиннорукий герой, пошлем за врачом; пусть он смотрит твоего любезного брата.
Пришел врач, осмотрел и сказал:
- Лаксмана еще жив, смотрите: в руках его есть теплота, в лице краска, глаза не потухли. В горах есть одно растение; следует только взглянуть на него или его понюхать, и человек выздоравливает.
- Ганума! Мудрый сын Ветра, - сказал Сугрива, - тебе предстоит опасное путешествие и поручение: лети на волшебную гору, где находится то благословенное растение, отыщи его и принеси его; этою горою владеют тридцать миллионов могучих воинов; они не допускают к себе никого; тебе придется выдержать с ними страшный бой.
- О, - сказал сын Ветра, - за Лаксмана я готов отдать жизнь.
Прилетает Ганума на гору. Из лесов и пещер выбегают страшные воины. Ганума вступает с ними в бой и после невероятного кровопролития побивает все тридцать миллионов и принимается искать благословенное растение, ищет, ищет - нигде нет; наконец, потеряв терпение, он схватывает гору со всеми зверьми, птицами, деревьями и потоками и отрывает ее от основания. Гора застонала и заплакала серебряными, золотыми, жемчужными и алмазными слезами. Ганума принес ее к врачу и сказал:
- Ищи целебное растение сам; я не нашел.
Врач принялся искать между множеством лиан, цветов, трав, корней - нету; осмотрел и ощупал всю гору, поднялся на самую ее вершину и увидел благословенную траву, бережно выкопал ее, осторожно принес туда, где лежал Лаксмана, растер ее между камнями и дал ему понюхать; в одно мгновение все стрелы и копье, которые торчали в теле Лаксманы, повыскакивали, и он вскочил совершенно здоровым, бодрым и сильным.
- Лаксмана, брат мой, друг мой! Лаксмана! Ты жив! Ты цел! - говорил в восторге и в слезах Рама, обнимая его и осыпая доктора ласками и похвалами. - Но, могучий герой, благородный сын Ветра, - сказал он великодушному Гануме, - гору надо отнести назад и поставить на свое место!
- Хорошо, - отвечал Ганума, - это - не трудно.
Между тем, как он собирался нести ее, обезьяны стали пить воду из ее потоков, купаться в них, поедать плоды на деревьях, ягоды, корни и другие съестные припасы, которые были навалены горами в жилищах и вокруг жилищ ее обитателей. Истребив все, они сбежали вниз. Ганума взял гору и понес, чтобы поставить ее па прежнее место.
Увидя это, десятиголовый Равана приказал бойцам своим догнать и убить его. Тучи демонов понеслись и напали на него. Ганума не выпускал горы из рук и бил демонов ногами, коленями, грудью, рвал зубами, а иных, обхватив хвостом, как канатом, волок за собою по воздуху. Один из демонов сорвался с хвоста и донес Раване, что они все побиты. Равана силою волшебства мгновенно создал великолепную колесницу: она была вся обложена золотом, наполнена всякого рода метательным оружием, запряжена конями с человеческими лицами и двигалась по одному движению мысли и желания. Против него выступил Рама.
- Нельзя Раме биться пешком с Раваной на колеснице, - сказали боги и послали ему колесницу с неба: Рама с благоговейным трепетом сел в нее и блистая, и гремя, погоняя коней только мыслью, понесся на Равану. Враги сшиблись, дышло против дышла, знамя против знамени, головы коней против голов коней, копья против копий, стрелы против стрел. От туч бросаемого оружия, от свиста и треска ломающихся копий и стрел, от грохота колесниц задрожала земля, закипело море, и солнце сделалось тускло, как медь. Бились страшно семь дней и семь ночей, не переставая ни на один час, ни на одну минуту. “Мне надо победить!” - думал про себя Рама. “Мне надо умирать”, - думал Равана. И схватились они, оба мужественные, оба блистательные, как туча с тучей, огонь с огнем. Рама начал рубить голову Раване: срубит голову, - на место ее мгновенно появится другая, срубит еще - еще голова вырастет; так рубил он сотни голов; появлялись на место их сотни голов; Равана все был жив.
- Да ты позабыл, - сказал Раме правитель коней, - что Равану не убьешь, нанося удары по голове; бей его по другим частям тела; да пусти стрелу Брамы, стрелу смерти. Брама сковал ее сам для бога неба, или воздуха, Индры. В пернатых зубцах ее заключил он ветер, в острие - огонь и солнце, дал ей для полета легкость воздуха, а для падения и удара - тяжесть двух гор.
Рама пустил эту ужасную стрелу и попал прямо в сердце Раваны. Лук выпал из рук Раваны, сам он рухнул с колесницы па землю и упал бездыханным. Бойцы его ужаснулись и бросились с места сражения в город, оглашая воздух отчаянными воплями. Обезьяны оглашали воздух радостным победным криком.
При виде Раваны, истекающего кровью из бесчисленных ран, глубокая жалость овладела сердцем его брата, бежавшего к Раме. Он упал на труп Равапы и, заливаясь слезами, роптал с горькою любовью:
- Брат мой! Несчастный брат мой! Говорил я тебе, убеждал я тебя: отпусти, отпусти Ситу. Нет, ты обезумел и - погиб. Брат мой! Брат мой!
И у демонов есть братская любовь.
Узнав о погибели Раваны, жена его и тысячи других женщин, живших в его дворце, шумящим, испуганным, смятенным роем прибежали, обступили его, кидались на сто тело, и слезами и криками выражали печаль свою.
Рама был глубоко тронут и, чтобы сколько-нибудь утешить их, приказал исполнить обряд похорон со всеми общепринятыми торжественными церемониями. Погребальный костер был сложен обезьянами из драгоценных деревьев, осыпан цветами, полит очищенным маслом из молока антилопы, посыпан сушеным зерном и покрыт сучьями дерев с плодами. В честь покойника убили несколько животных; брамины со слезами прочли над ним молитвы, завернули его тело в дорогой ковер и подожгли. Когда пламя истребило труп Раваны, Рама послал Гануму, с позволения нового царя, в его дворец, уведомить Ситу о победе и привести ее.
Сита так обрадовалась, что едва могла выговорить несколько слов.
- Благородная царица, - сказал Ганума, - на радостях доставь же и мне удовольствие за все мои услуги, позволь истребить всех чудовищных фурий, который так оскорбляли тебя нечистыми речами, издевались над тобою, мучили тебя угрозами. Окажи мне эту милость.
Сита подумала с минуту, потом улыбнулась и сказала:
- Благородный предводитель обезьян, не делай этого. Они ведь исполняли только приказания своего царя. То, что я вытерпела от них, было искуплением моих дурных поступков. Несчастие мое произошло по воле судьбы; я сама - слабая женщина и умею прощать слабым рабыням. Теперь у меня одна мысль, одно желание, одна радость: веди меня поскорей к моему блистательному супругу.
- Нет, царица, прежде умой лицо, обмой голову, оденься в самое богатое платье, садись в великолепный паланкин и тогда отправимся; так хочет муж твой, а муж для жены - бог.
Сита так и сделала. Увидя Раму, она вскрикн
Новость отредактировал Lycanthrope - 24-11-2011, 16:56
Ключевые слова: Рамаяна часть 2 индийская мифология