Zло: Выживший
Меня зовут Олег, мне 17 лет. Я коренной москвич, хотя сейчас и Москвы уже нет, только одни выжженные руины там остались.В начале пандемии мы думали, что это всё какое-то нагнетание. Мои родители, да и я в принципе тоже, были ярыми антиваксерами и скептиками. Только Миша, мой тринадцатилетний младший брат, убеждал родителей и меня, что это всё не просто так. А мы тогда не верили ему.
10 июня вечером отец вернулся с работы, заехав по дороге в супермаркет. Он сказал, что магазины в городе массово выносят, продуктов остаётся очень мало. Тогда я уже начал понимать, что это всё ничем хорошим точно не закончится. В «Телеге» тогда вовсю писали, что Москву и другие города могут закрыть на карантин.
Весь вечер я сидел с Мишей.
- Я тебе говорю, это всё не просто так, – говорил он. – Нужно валить из города и как можно быстрее.
Параллельно мы читали новости. Родители были чем-то очень заняты. Отец сказал, что он собирает тревожный чемоданчик на случай, если придётся быстро уезжать из города.
Ближе к двенадцати часам я лёг спать. Я долго лежал, но потом всё-таки смог заснуть.
В три часа ночи я проснулся от громкого звука автомобильной сигнализации за окном. Я встал с кровати и решил посмотреть в окно. Ночной город был каким-то тревожным. Где-то вдалеке летали отдельные огоньки военных вертолётов.
Я пошёл в туалет, но родители тоже проснулись. Родители сказали, что им пришло экстренное оповещение. В стране введено чрезвычайное положение в связи с вирусом СРЛ. Я, до конца не проснувшись, начал собираться. Мы решили как можно скорее покинуть город. К счастью, благодаря собранному вечером тревожному чемоданчику не пришлось долго копаться.
Я мельком смог почитать новости. В Москве число заражённых достигло 420 000 человек. Минздрав потерял полномочия по борьбе с вирусом. Они были переданы силам ГСЧС, Минобороны и МВД.
Мы вышли в подъезд. Соседская дверь была приоткрыта. Из-за неё были слышны какие-то чавканья, рык и какие-то приглушённые стоны. Будто бы кого-то ели заживо.
Отец приказал быстро спускаться вниз. Спустившись, мы аккуратно вышли. На улице было абсолютно пусто. Горели фонари. Я осматривался в тревоге. Где-то вдалеке раздался очень сильный взрыв. Мы быстро побежали к машине. У нас был микроавтобус. Мама и Миша сразу сели в машину, я начал помогать отцу загружаться в машину.
Когда мы уже почти загрузились, я увидел, что в свете фонаря на другом конце дома инфицированный грызет человеческий труп. Резко он обратил на нас внимание. У заражённых довольно хороший слух, они становятся как хищники. Начинают чуять свою жертву. Он оторвался от своей добычи и посмотрел на нас. Внезапно он стаал что-то громко кричать. Он начал рыдать и выть. Похоже, у него остались ещё какие-то жалкие ошмётки сознания.
Мы с отцом быстро пошли в машину. Отец сел за руль и завёл машину. Я услышал чей-то бег.
Я посмотрел в окно. Неожиданно этот ублюдок врезался прямо в мою дверь. Стекло треснуло и частично разбилось.
- Блин, сука! – отец начал материться.
Я до сих пор помню этого зомби. Он был первым больным, которого я увидел вживую. Он был парнем немного старше меня, на вид ему и двадцати не было. Я в страхе отшатнулся от стекла и выматерился. Его лицо было разбито от удара, и из него торчали осколки стекла.
Отец дал газу со всей силы. Он выехал с парковки, по неосторожности задев припаркованную рядом машину.
В небе пролетело два пожарных вертолёта. Отец сказал всем нам держаться дальше от окон. Были слышны перестрелки. Миша обнял маму, положив голову ей на колени.
Мы выехали со двора на улицу Островитянова. Машин было мало. Промчались три полицейские машины и одна скорая помощь. Я попытался почитать новости. Начались перебои со связью. Отец сказал, что Москву могут закрыть с минуты на минуту. Дима, друг моего отца из Питера, написал, что город уже закрыли военные и полиция. Столица вроде пока была открыта. Оставалось только надеяться.
На въезде на Ленинский проспект нас ждало крупное ДТП. Машин пять, из них несколько машин с мигалками, столкнулись и полностью перегородили выезд. Пришлось возвращаться и частично ехать в объезд. К счастью, мы таки смогли выехать на проспект.
На выезде из Москвы была огромная пробка. Все ломанулись бежать из охваченного эпидемией города.
- Я так и знал, – сказал отец. – Все порвались бежать после этого оповещения.
Минут пять пробка стояла почти без движения. Выезд был перекрыт блокпостом.
- Блин, если сейчас закроют город, это будет капец, – сказал отец.
Посоветовавшись с мамой, он вышел из машины, чтобы понять, пропускают ли кого-то на блокпосте.
Он заговорил с каким-то мужиком. У того вроде были связи в армии, и пока Москву закрывать не пока будут. Пока. Сейчас людей только проверяли портативными сканерами на наличие болезни военные санитары. Всех, кто болен, будут расстреливать на месте.
В сторону города продолжали лететь военные, полицейские и пожарные вертушки.
Вдруг произошёл взрыв. Какая-то машина на полной скорости влетела в один из стоявших за нами автомобилей. Осколком у нас повредило одно из задних стёкол. Раздалось много криков.
Я зачем-то решил выйти из машины. Между машин бежали двое заражённых. Я быстро позвал отца. Были слышны человеческие крики и рык заражённых. Отец сел за руль. Началась всеобщая паника. Мы решили поехать по обочине. Когда автомобиль съехал с трассы, прямо перед ним выскочил инфицированный. Мы на полной скорости сбили и переехали его. Прямо рядом началась перестрелка. Пока военные заняты зомби, у нас появился шанс быстро проскочить.
Чудом мы выехали на МКАД. Со стороны города подымался дым. Решено было ехать на нашу дачу.
За городом ситуация вроде была спокойная. На въезде в село был блокпост, на котором стояли вооружённые менты. Проинформировали об уровне опасности в селе. К счастью, пока уровень опасности был зелёным. У нас спросили документы и проверили портативными сканерами на наличие болезни.
Следующие дни за городом были довольно спокойными. Все крупные города страны были закрыты на карантин уже утром 11 июня. Эвакуация проводилась только с «хорошо» охраняемых фильтрационно-карантинных лагерей. Безопасных зон вроде бы было довольно много.
13 июня вечером ситуация окончательно вышла из-под контроля. Военные начали бросать города. Целые подразделения дезертировали. Эвакуация была прекращена.
14 июня военные по какому-то своему плану начали бомбить города с воздуха. Со стороны Москвы поднимались огромные столбы дыма, а ночью виднелось зарево. Тогда же начались проблемы со связью. В сети даже разгоняли дезинформацию о якобы планируемом ядерном ударе по Москве. К счастью, это всё оказалась дезинформация. Это был самый страшный и тяжёлый период эпидемии.
Массовые бомбардировки не остановили инфицированных. 15 июня из города во все стороны пёрли толпы уродов. Связь ловила всё хуже. Родителям приходилось чуть ли не на крышу залазить, чтобы хоть что-то поймать.
В ночь с 15 на 16 июня мы почти не спали и сидели в подвале нашего сарая. Где-то в селе слышались перестрелки. Мы думали дождаться утра и попробовать уехать. Отцу вроде бы удалось договориться за какой-то эвакуационный бусик до Питера. Там, по сообщениям из интернета, военным удалось оградить Васильевский остров от заражённых и организовать безопасную зону.
Утром в селе начали появляться заражённые. Они были почти все сгоревшие и обезображенные от возникших в Москве пожаров. Мы начали баррикадироваться на участке.
Бусик так и не приехал. У Миши тогда случилась истерика. Он какое-то время рыдал, и мы долго его успокаивали. Я же смог, хоть и с трудом, сохранить спокойствие. Продукты стали понемногу кончаться.
Папа после долгих размышлений решил выбраться в магазин. Один, я остался с мамой и с Мишей. Я тогда совсем извёлся, хотя старался не подавать виду. Миша плакал, обнявшись с мамой.
Отец вернулся спустя пятнадцать минут. Один оставшийся магазин, по его рассказу, охраняли вооружённые охранники, которые, правда, более походили на бандитов. Остальные магазины полностью разграбили. Охранники несколько раз отстреливали инфицированных, которые шатались по посёлку.
Оставшийся день мы сидели дома. Несколько раз над посёлком пролетали истребители и вертолёты. Ближе к вечеру прогремел взрыв уже в посёлке. По информации из пабликов, военные теперь начали бомбить пригороды Москвы, по которым стремительно продвигались инфицированные. Спустя пару минут пропало электричество. Похоже, бомбы задели местные ЛЭП.
Последующие дни вплоть до начала июля были самыми тяжёлыми. Правительство и военные, похоже, почти полностью потеряли контроль. Связь становилась всё слабее, но нам удалось узнать, что власти эвакуировались в Самару, один из немногих уцелевших городов. Москву перестали бомбить, но город уже был почти полностью стёрт с лица земли. Это не помешало толпам зомби. В один из дней, вроде бы 19 июня, прямо на наш участок проник инфицированный. Стрелкового оружия у нас не было, но отец смог зарубить его топором. Больше они на наш участок не проникали, хотя шастали прям под забором.
3 июня мы узнали о том, что произошёл госпереворот. Власть захватил Российский общеэпидемиологический комитет, или, как его всё сокращают, – Р.О.К., под руководством некоего генерал-майора Коваля.
4 июня над селом пролетела военная вертушка. По громкоговорителю с него передали информацию о создании Ивантеевской безопасной зоны (ИБЗ), а также о полном запрете передвигаться не по подконтрольным правительству трассам из-за массового минирования полей и лесопосадок.
Почти сразу же мы решили ехать из села. Ехали мы уже по опустевшей области. Дороги были усеяны брошенными машинами, военной техникой, упавшими вертолётами и трупами людей.
Вплоть до Малого московского кольца цивилизация полностью вымерла. На шоссе нас сразу же встретили военные санитары и бойцы химвойск с огнемётами. Мы довольно долго ехали, но в итоге всё-таки смогли, проехав десятки блокпостов, приехать в ИБЗ.
В последующие месяцы мы жили в Ивантеевской БЗ. Зона была очень маленькой – всего лишь один квартал в центре города между улицей Задорожной, улицей Дзержинского, Первомайской улицей и Советским проспектом, отгороженный забором с колючей проволокой и дозорными вышками с прожекторами и огневыми точками. Остальной город, а также Королёв и Балашиха были объявлены буферными, или «жёлтыми» по уровню опасности зонами.
Первые недели мы прибывали в карантинном фильтрационном лагере, обустроенном в заброшенном ТЦ.
Миша тогда был недоволен такой жизнью и начал понемногу становиться противником власти. Родители и я боялись, что он ляпнет что-то, и его задержат или убьют на месте.
Точно сейчас не помню, но вроде числа десятого или одиннадцатого июля в лагере, несмотря на все карантинные меры, произошла вспышка синдрома. В один день человек пять заразились. Когда я с отцом и Мишей стоял в очереди за пайком, один мужик резко начал бросаться на людей, но его быстро убил охранник. Потом ещё какой-то пацан мелкий начал биться в конвульсиях на полу и что-то неразборчиво орать. Каждого, кто был тогда в лагере, обследовали. Всех, кто был болен, расстреляли, а трупы сожгли военные санитары где-то за городом.
Весь июль стояла жара под сорок градусов. Воды было мало, а многие водоёмы были заражены вирусом. Свет постоянно отключали. Иногда сидели по два-три дня без света. Было грязно. Был введён комендантский час с восьми вечера до восьми утра. Всех нарушителей задерживали и либо мобилизовали, либо отправляли расходниками для очистки буферных зон от инфицированных.
В лагере была нереальная антисанитария. После успешно подавленной вспышки синдрома, в лагере вспыхнула эпидемия коклюша. Врачи просто не справлялись с потоком больных, особенно детей. Весь лагерь кашлял. Многие дети просто умирали на руках у родителей на очередях в единственный медпункт. Миша тоже заболел, но чудом выздоровел. Потом долго ещё выкашливал эту херню. Мама тогда вся извелась, постарела, побледнела от бессонных ночей.
В конце месяца опять начались вспышки этого проклятого вируса, только уже по всей зоне. Мы тогда днями сидели в нашем автомобиле. Всего заразилось где-то пятьдесят человек, может, даже больше. Тогда в каких-то пабликах писали предположения, что военные могут полностью зачистить лагерь от людей. И не важно, болен ли ты. Ведь больны могут быть уже все.
К счастью, вспышка прошла, хотя много больных людей убили. Среди них был друг Миши, Кирилл, который был его на год старше.
Брат всё больше становился противником власти. Я тоже не поддерживал Комитет, но мне было страшно. Я боялся, что меня просто убьют, посадят или отправят пушечным мясом в буферную зону. Хотя, может, лучше было погибнуть, чем жить эту жалкую жизнь?
В начале августа, когда эпидемия в лагере прекратилась, военные решили попытаться зачистить ещё один квартал города для расширения переполненного карантинного лагеря, но людей очень не хватало. Тогда в лагере установили несколько пунктов комплектации, и начали ходить вооружённые военкомы. Мобилизовать могли кого угодно. Главное, чтобы винтовку мог держать.
Пятого августа к нам пришли военкомы и сказали, что забирают машину на нужды Вооружённых сил. Папа тогда с ними почти что подрался, и за это его забрали в армию. Забрать хотели и меня, но сжалились, ведь я единственный взрослый мужчина в семье. Гады, чтобы они в аду сгорели, твари! Мама после этого ещё больше постарела, у неё начались проблемы со здоровьем. Миша стал радикальнее и подписался на официальный канал «Немезиды» – повстанческой организации, которая стремится к свержению военных и построению анархистского общества на руинах страны. Я и раньше слышал о них, но тогда они завели канал и про них начали очень много говорить и писать. Миша говорил мне и маме, что Р.О.К. на самом деле мобилизует людей не для расширения зоны, а для борьбы с повстанцами, якобы поднявшими восстание в буферной зоне. Вскоре в «Телеге» я прочитал, что группа повстанцев захватила промзону в Балашихе. Потом несколько дней с той стороны поднимались столбы дыма. Эти пидорасы утюжили город всем, чем было. Миша сказал, что хочет вступить в «Немезиду». Я побоялся тогда поддерживать его.
Спустя неделю отца отправили в буферную зону. Он уже не вернулся. Мама рыдала несколько недель, у Миши случилась истерика. Я старался хоть как-то держать себя в руках, но всё равно срывался пару раз. Я тогда хотел просто умереть.
Карантинный лагерь расширили, но почти все мобилизованные мужчины не вернулись. После этого в городе вспыхнули митинги. В качестве компенсации многим, и нам в том числе, наконец-то дали квартиру. Это была двушка в старой хрущёвке. В одной комнате была наша семья, во второй — другая. Это были мама и её сын Марк, ровесник Миши. Они подружились почти сразу..
Я пошёл работать строителем, восстанавливать разрушенные во время «Великого краха» здания. Это была одна из немногих работ для беженцев. Платили только увеличениями пайков. Но альтернативой было только идти в Вооружённые силы пушечным мясом. Я работал без выходных по двенадцать часов в день. Иногда и по пятнадцать, если «надо было».
Так мы выживали до начала зимы. Крупных вспышек вируса в зоне не было, хотя военные санитары и бойцы химвойск с огнемётами во всю рыскали по городу. Отопление давали максимум на два часа в день. Ресурсы у военных явно кончались. Пайки урезали раза в два, и если бы не моя надбавка за работу, то мы бы просто умерли с голоду. Миша довольно сильно похудел и истощал, хотя он всегда был довольно крепким пацаном.
Он часто плакал и грустил. Отца больше не было с нами. Я тоже рыдал, но только тогда, когда никто не видел. Мама окончательно сдала. Она была в апатии и часто днями, а то и неделями ничего не делала. Часто просто смотрела на фотографии отца и рыдала. Я боялся, что Мишу завербуют повстанцы и используют как провокатора или пушечное мясо для своих целей.
12 декабря был день рождения Миши. Единственным «деликатесом» были отложенные мною из моего же сухпайка крекеры, доширак и шоколадки, которые давали по 3 штуки в месяц. Мама впервые оживилась. Я смог взять отпуск на работе и отдохнуть. Впервые за долгое время мы немного порадовались.
Но спустя, наверное, неделю мама заболела. Она начала жаловаться мне на проблемы с памятью и очень сильную рассеянность. Потом у неё началась температура. Я уже понимал, что у неё, скорее всего, СРЛ. Но до последнего боялся верить в это. Спустя пять дней, когда я был на работе, мне написал Миша. Он сказал, что мама как-то странно себя ведёт – что-то неразборчиво бормочет, не отвечает ему, грызёт пальцы и губу до крови. Я сразу понял, что с ней, и сорвался с работы. По телефону я сказал Мише, чтобы он закрылся в ванной. Наши соседи в это время где-то гуляли, поэтому братик был дома один с мамой.
Зайдя домой, я увидел, как мама, моя любимая мама, лежит на кровати, ест собственные пальцы и хрипло скулит. Её губа уже была отгрызена. Её взгляд был будто звериным, абсолютно диким. Я просто стал и от всего ужаса разрыдался. Какое-то время она меня не видела, а когда таки заметила, начала неразборчиво что-то говорить мне. Она шептала что-то про море. Перед «Великим крахом» мама очень хотела на море. Я начал тогда говорить с ней, но она вдруг упала с кровати и с этим рыком бросилась на меня. Я выбежал из квартиры и закрыл дверь. Она начала биться в дверь и орать. Через несколько минут я таки нашёл в себе силы позвонить по номеру военно-санитарной службы.
Через какое-то время они приехали и на месте расстреляли маму. Она билась об дверь и почти разбила себе лицо. Её труп вывезли. Нам сказали, что теперь помещение в течение трёх часов будет «зачищено», поэтому мы должны покинуть его. Вещи можно брать только те, что были при себе. Остальные могут быть заразными.
Когда санитары ушли, я обнял, очень крепко обнял Мишку. Мы долго просто рыдали, обнимались, а потом таки начали складывать вещи. Нам пришлось оставить мамин макбук и многие другие старые, но такие близкие и ценные вещи, в том числе все семейные фотографии.
Вскоре пришли бойцы химвойск с огнемётами. Мы вышли, а помещение полностью зачистили огнём, а потом потушили.
Мы были вынуждены вернуться в карантинный лагерь.
Брат целыми днями где-то пропадал. Я понимал, что он шляется с какими-то хулиганами – борцами с властью. Я полностью погрузился в работу. Всё свободное время я старался спать. Новый год я просто пропустил, хотя в лагере какая-то многодетная семья даже запустила фейерверк.
1 января на работе мне дали отпуск и даже увеличенный спецпайок со сладостями и чайными пакетиками за усердную работу. Я просто пришёл в нашу палатку и лёг на матрас, но Миша смог меня воодушевить. Он позвал меня немного погулять по городу. Я какое-то время просто молчал, но потом согласился. Я умылся, расчесал свои давно нестриженные и немытые волосы, одел более чистую одежду, которую я зачем-то хранил, и мы пошли гулять.
На какое-то время я смог расслабиться. С братом мы обсуждали наш любимый сериал – «Игру престолов», её героев, разные исторические события, Мишка очень любил историю и всегда получал по ней лучшие оценки, песни Цоя, которые мы очень любили. Миша предложил, когда мы вернёмся в наш дом, попробовать посмотреть серийку Игры на телефоне, если интернет потянет и электричество опять не отключат, попробовать заварить чай и посмотреть, какие сладости есть в пайке.
Но… Мы шли по улице и подошли к администрации зоны. Перед ней была установлена отгороженная трибуна. На ней выступал комендант зоны. Рядом с ним, на коленях, лицом к толпе стояло двое подростков, на вид Мишиных ровесников. К их затылкам два росгвардейца приставили пистолеты. Брат узнал в них своих друзей.
- Эта шпана — враги народа! – выступал комендант. – Они, это отребье, терзают нашу родину! Смерть таким, как они! Да здравствует правосудие!
Миша был очень зол. Один из парней посмотрел на коменданта и плюнул на него. Комендант кивнул своим псам. Раздалось два выстрела. Оба пацана упали замертво. Я крепко сжал Мишу за руку и попытался увести его.
- Суки вы, фашисты! – выкрикнул Миша. Я попытался закрыть ему рот рукой, но он продолжил ещё громче. – Вы все сдохните, падлы! Вы сами враги народа! Твари вы!
Я попытался быстро увести Мишу, но к нам уже шёл правоохранитель. Его задержали за разжигание подрывных настроений и приговорили к трудовым работам в буферной зоне на один месяц. Это никакие не трудовые работы. Его просто используют как расходника, как корм для этих тварей! Мне выписали штраф – лишение пайков на неделю.
Когда я вернулся в палатку, я хотел самоубиться. Я искал нож, чтобы перерезать вены, но потом на меня накатило совсем другое чувство – жажда мести.
Всю ночь я валялся в кровати, не спал и не рыдал. Я решил не идти завтра на работу. Нахер оно надо? Я не хочу работать на этих тварей!
На следующий день мне благодаря паблику «Немезиды» в «Телеге» удалось найти их оперативника в ИБЗ. Я встретился с ним и сказал, что хочу отомстить за брата, которого повязали псы Комитета. Оперативник был пацаном немного старше меня, в балаклаве и какой-то старой дедовской военной форме. Он дал мне задание – сообщать ему о всех передвижениях комитетовцев в лагере в течение месяца. Если я справлюсь, то меня примут в организацию. Я согласился.
Месяц я передавал ему информацию. Мной тогда владел только гнев. Благодаря моим сведениям взорвали несколько военных автомобилей, убили много этих нелюдей вонючих, этих пидоров! Они сами враги народа, а не те, кого они расстреливают!
В феврале зона начала погружаться в анархию. Один раз на улице на меня напало двое инфицированных. Одного я смог оглушить с вертухи, от второго я убежал. Ушкуйники начинали безнаказанно выносить магазины и грабить пункты выдачи пайков. Ушкуйниками сейчас называли мародёров. Сотни или тысячи человек в зоне заболевали синдромом. Многие ещё заболевали бушующими ОРВИ.
Где был Миша, я не знал.
Балашиха, похоже, перешла под контроль Немезиды. Буферная зона в Королёве опустела, и ей завладели ушкуйники из группировки какого-то авторитета Гоши Зверёва по кличке «Зверь».
В конце мая военные бросили зону. К этому моменту пайки урезали до мизера. Большая часть зоны, за исключением охраняемой администрации, перешла под контроль повстанцев и так называемых независимых граждан. Военные под всеобщим давлением окончательно ослабели и потеряли свою власть.
После их ухода власть перешла к анархистской гражданской общине, управляемой созданным советом народных депутатов. Боевики «Немезиды» так и не смогли захватить власть, поэтому город стал фактически независимым.
Какое-то время всё было относительно хорошо. Пайки увеличили, а заболеваемость вирусом явно снизилась. Я всё ещё пытался найти Мишу.
Один раз я выбрался за пределы общины и начал искать брата в бывшей буферной зоне. Зона кишела зомби, здоровых вообще не осталось. Поиски мои длились около десяти часов.
Когда я уже думал возвращаться, я нашёл на земле кое-что. Брошь в виде лягушки. Это была брошь Миши! Рядом валялись обрывки футболки. Было много засохшей крови. Я разрыдался. Я и раньше понимал, что брат, скорее всего, давно погиб, но сейчас я был окончательно сломлен.
Вернувшись в зону, я несколько дней ничего не делал. Просто лежал в апатии. Не ел и не пил.
Потом я попытался вернуться к работе, чтобы хоть как-то забыться, но спустя два дня у меня начала подниматься температура, и начал становиться очень рассеянным и забывчивым. Я сразу понял, что подцепил синдром, когда лазил за городом.
Сейчас я лежу на матрасе. Меня тошнит. Голова кружится. Мне тяжлео слогать мылсив солва. Мне начинает хотеться есть. Очень сильно есть. Я хчоу мяса… Я сомтрю на людей… кккак хищное живтное.
Если вы эо читаете, то я ндаеюсь, что наступли лучшие времена.
----------------------------
P.S. Олег Константинович Кузьмин был ликвидирован 10 июля 2026 года санитарным подразделением Гражданской общины Ивантеевка.
Я нашёл его мемуары во время зачистки его жилья.
Валерий Смирнов, санитар
Новость отредактировал Летяга - 6-09-2024, 10:36
Причина: Стилистика автора сохранена
Ключевые слова: Постапокалипсис Зомби-апокалипсис вирус зона авторская история