Цветы из Подполья
После сообщения Вадика о приезде, я выругался матом. Шепотом, как и положено в нашей коммуналке. У нас в ней немало табу и ритуалов: не шуметь после девяти, убираться каждую неделю по очереди, не кидать остатки еды в раковину, не помещать на антресоли тяжелые вещи и ни в коем случае не выключать радио на кухне. Нелегко растолковывать эти предписания гостям, чей визит может выпасть на «часы пробуждения».С Вадиком я познакомился еще во время учебы на провинциальном истфаке. Он грыз гранит науки вместе с нами, пока не перевелся на факультет экономики и управления. Моя голова в ту пору была забита археологией евразийских степей бронзового века, Серебряным Веком русской литературы, блэк-металом и компьютерными играми. Мы дружили, пока не вклинились между нами споры о политике и прочей ерунде. До драки дело не дошло, но общение мы прекратили надолго.
Пару лет назад мне пришло сообщение: «Слушай, чего это мы тогда так рассорились, давай мириться». Простить его тогда оказалось легче, чем сейчас ответить на его вопрос: «Привет, я еду в Питер с девушкой. Можно у тебя на три денька остановиться?» Отказать я не мог из-за неловкости. Да и про особенность дома я не раз писал: «Полтергейст у нас имеется… Появляется время от времени, а когда – понять нельзя». Убедив себя, что все будет хорошо, что смогу выговориться, я написал: «Давай, жду».
Два с половиной дня ожидания прошли спокойно. Не падала ночью посуда, не вскакивала с криком соседка, тетя Галя, не скрипели трубы, не наполнял коридоры пряный аромат. Я же готовился к визиту гостей: выгреб пивные бутылки, пыльные желтые книги – ох и накупил же их у букинистов за шесть лет жизни в Питере – сложил в стопки, разобрал, с чертыханьем, старенький диван. Проверил неприкосновенный запас на случай «пробуждения».
«Пробуждение» нельзя рассчитать точно. Самый долгий промежуток – два с половиной месяца. Самый короткий – две недели. Тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять – каждый день я зачеркивал число в календаре, подсчитывал количество крестиков-дней и надеялся, что оно не выпадет на приезд гостей.
Вадик приехал на подержанном минивэне. Выглядел хорошо, как и все провинциальные парни со стабильной работой. Внешне он изменился: вместо косухи и банданы – балахон и модная кепка, на руках черные татуировки.
– Здорово! – крикнул мой приятель, выползая с кряхтением из-за руля.
– Так, слушай, если что, говори, что ты мой брат, – пробурчал я в ответ. – Я хозяйке так сказал и жильцам — чтоб не приставали с расспросами.
Хозяйка вряд ли бы стала запрещать мне гостей. Она здорово отличалась от предыдущих арендодателей, сующих нос без разбору в чужие дела. Как и полагалось двадцатисемилетней девушке с жилплощадью в центре Санкт-Петербурга, зиму она проводила на Гоа, а лето то в Москве, то на Крестовском острове. Её интересовали лишь своевременные пополнения счета и оплата коммуналки, а до всего, что происходило со мной – увольнение с хорошей работы, пьянки и даже ссоры с прочими жильцами – ей не было дела. Но я все равно сообщил про визит и даже придумал историю про брата. Прежде еще одну комнату снимал паренек по имени Эдуард, но месяц с лишним назад он умер, а новый квартирант так и не отыскался. Единственными моими соседями оставались дядя Саня и тетя Галя – пожилые супруги, владевшие третьей комнатой чуть ли не с 90-х годов и считавшие себя полноправными жильцами по сравнению со съёмщиками. Им же пришлось чуть ли не час доказывать, что мой «брат» тихий и никаких попоек мы устраивать не будем. Тут «легенда» про родство стала весомым аргументом.
– Прикольно, – усмехнулся Вадик и открыл капот. – Хотя я кого угодно заболтаю. Я по работе с такими суровыми клиентами общаюсь.
– А что за работа? – спросил я, попутно размышляя как бы получше оправдать свое нищенское положение.
– Охотничий магазин… Торговля оружием — поверь, это тебе не телефоны в Евросети впаривать.
Я завидовал Вадиму. Я хотел бы впаривать телефоны, ружья или еще что-то, и не думать ни о чем. Тогда бы я, наверное, не скатился до своего нынешнего состояния… А ведь когда-то гордились, говорили, что гордость университета…
Пока я говорил с Вадиком, с пассажирского места вышла девушка. Ее звали Женя. Я не был знаком с ней лично, хотя приятель немало рассказывал о ней в период нашего примирения. Он встретился с ней, по его выражению, «как в фильме»: шел по улице вечером и увидел бегущую рыдающую девушку, а за ней «ублюдка одного». Ну и товарищ мой, словно древнегреческий доблестный муж или странствующий рыцарь, полез в драку. И хотя его помяли нехило так, незнакомку он отбил. После герой и дева обменялись адресами в соцсетях, мой друг пообещал оберегать ее. Через месяц общения они стали встречаться.
– О, так это ваш... твой дом. Такой красивый… – тихо произнесла она.
На ее лице появилась улыбка детского удивления. И ямочки.
– Смесь северного модерна и неорусского стиля! – отчеканил я, как на экскурсии, хотя давно уже не вожу их. — Ну там, типа, как теремок…
– Напоминает средневековый замок...
– Мне тоже. Но все же это неорусский. Архитектора долго отговаривали: доказывали, что русский стиль не подходит для многоэтажных городских зданий, что маленькие окна неудобны. Но у него получилось… Посмотрите, какой узорчатый барельеф. Как в книгах, где русские народные сказки…
– Слушай, – вклинился в разговор Вадим, захлопнув капот, – где ближайший автомагазин?
Я пожал плечами. Я знал лишь расположение книжных магазинов. Мой приятель стал тыкать в телефон, но вскоре махнул рукой и произнес: «Завтра сходим, устал я сильно».
Внутренности дома произвели не меньшее впечатление на гостей, чем фасад. За светло-серыми стенами скрывалась грязная кухня-прихожая с тихо шипящей газовой колонкой и стеблями труб, темный узкий коридор без света с антресолями и отдающая гнилью ванная. Я рассказал, что здание построили в начале двадцатого века. Им владел ныне уже забытый ученый, один из пионеров гистологии и гематологии. Его вместе с дочкой, начинающей оперной певицей и поклонницей эзотерики, убили после февральской революции. По городу долго ходили слухи, что причиной тому послужили опыты на людях, а также то, что после, в 20-х годах, его изысканиями интересовался революционер и исследователь Александр Богданов. Затем подселили новых жильцов: по семье в комнату. Перепланировки делали впопыхах, и душевые в новых коммуналках устроили фактически посередине коридора. Вентиляции, кроме форточки на кухню-прихожую, в них нет до сих пор.
– Кстати, а правда, что у вас в доме живет полтергейст? – спросила Женя, когда я уже уложил своих гостей.
– Ну типа того… Я же кидал ссылки… – вяло ответил я.
– Мы с Вадиком много путешествуем. С тех пор как купили машину. Мы увлекаемся посещением аномальных зон.
– Я скептик, – вальяжно протянул Вадик, не отрывая глаз от телефона, где разворачивалось очередное сражение в «королевскую битву».
– Ты видел полтергейста? – спросила девушка.
– Ну да, пару раз… Как-то сидел за компом, а на кухне грохот раздался. Я выскочил, а там кастрюля на пол упала, – пересказывал я заранее приготовленный рассказ.
– Да все это можно объяснить, – Вадик отложил телефон. – Помнишь, как мы ездили на раскопки, древних людей копать…
– Фатьяновская Культура, локальный вариант Боевых Топоров. И не такие они уж и древние, не старше пирамид. Я прошлым летом на Кавказ ездил, вот там действительно энеолит, – последнюю фразу я произнес со смущением.
– Не суть. Девчонки пугались, выдумывали проклятья мертвецов, но в конечном счете ничего же не произошло… – рассудил Вадим, – кстати, а ты пошел в эту, как там ее, аспирантуру?
– Нет… - ответил я и пожалел, что не заготовил внятного рассказа о долгой череде проблем; к счастью, гости устали настолько, что не возразили на предложение погасить свет и лечь спать.
Меня разбудил крик. Минуту я вставал с кресла, включал свет и хоть как-то пытался сориентироваться в комнате. А после перед моим взором предстал Вадик, обнимающий трясущуюся и всхлипывающую Женю. На все мои вопросы приятель махал рукой и пшикал. Мне стало неловко, и я вышел на кухню-прихожую, хоть и был хозяином. Часы показывали половину шестого.
Через десять минут ко мне подошли гости и принялись наперебой извиняться.
– У нее такое бывает… Кошмары…
– Да, ты уж прости…. Просто у меня раньше панические атаки были! И сейчас будто то же самое, но во сне, – Женя сделала глубокий вдох. – Я попала типа в коммуналку без выхода. Бесконечные коридоры без выхода. И там… Там появилась фигура в оранжевом платье с вопросами…
– Ты просто очень впечатлительная, – Вадим обнял девушку, – все будет хорошо.
Я молчал. В голове пульсировал один и тот же вопрос: «Наступили ли «часы пробуждения»? Или это лишь вздохи… Но трубы не скрипели… Хотя минуло уже сорок дней».
Женя побрела в ванную умываться. Я пошел на кухню и принялся готовить нехитрый завтрак. Минут через пять ко мне подошел Вадим.
– Слушай, у Жени действительно расшатаны нервы… Не следовало забивать ей голову. Она пережила насилие, – тихо сказал он.
– Сочувствую, – ответил я.
– У нее год шли панические атаки, – продолжал Вадик, крутя в руках пачку сигарет. – Я не хотел тебе писать об этом.
Я не нашелся что ответить и склонился над сковородой. Мой же приятель извлек сигарету и подошел к окну.
У меня гостили разные люди. После первого «пробуждения» у меня ночевало несколько коллег с работы. Пили вино, обсуждали планы: кто в аспирантуру, кто в командировку. Ночью скрипели трубы, но не более. Кошмары не снились. После этого у меня неоднократно бывала девушка. Она жаловалась на усталость, но сны ее не тревожили. Ну а вскоре мы расстались, так как я катился вниз, и вся моя жизнь состояла из поиска денег на еду и дешевый алкоголь да ожидания «пробуждения».
Ко мне приходили все чаще другие люди, в основном собутыльники. Они замечали странную сущность дома. Как-то раз после пьянки коммуналку наполнил пряный запах – главный признак «пробуждения» – и один из гостей проснулся с жутким воем. Он выбежал на улицу без обуви. Больше мы с ним не общались: его забрали в психиатрическую больницу. И перед последним «пробуждением» ко мне зашел один товарищ, спивающийся фотограф. И его сон был недолог – он вскочил со всхлипыванием – увидел покойных родителей. Оставшуюся ночь он пил. Ну а через несколько дней произошло «пробуждение».
Я старался записывать все реакции гостей и как-то их систематизировать. Пока у меня следовал один вывод: кошмары появляются за некоторое время до «пробуждения». Чем больше расшатана психика, тем они сильнее. Правда, сейчас у меня не нашлось времени на описание сна Жени – меня ждала работа, а гостей туристическая прогулка. Поэтому я только поставил еще один крестик на календаре.
Я договорился с гостями насчет их возвращения – я отпрашиваюсь с работы пораньше, пересекаюсь с ними, и мы втроем идем ко мне. Так как до смены у меня еще имелось время, то я вызвался показать Питер, благо времени хватало. Мы выползли из чрева коммуналки, немного попетляли по желтым дворам Петроградки, – в лучах утреннего солнца они не так страшны и оттенком напоминают о руинах Луксора и храме Карнака, – а потом вышли к Каменноостровскому проспекту. Вадим и Женя восхищенно смотрели по сторонам, забыв о ночном кошмаре. Интернет с его зрелищностью все же не убил восхищение путешественников. Мы дошли до площади Льва Толстого, а затем к Дому Трех Бенуа с его нарядным фасадом и двенадцатью дворами, изрисованными граффити. Затем мои гости пошли дальше за впечатлениями, а я побрел таскать ящики на склад.
Днем мне пришло сообщение от Вадима. Он просил ключи от дома, якобы Женя неважно себя чувствовала. Я нехотя согласился, а потом вспомнил про неприкосновенный запас, так как надежно спрятал его. Но все равно оставлять даже близких людей в комнате я не люблю, и поэтому через час после передачи ключей я отпросился с работы.
У дома меня встретил Вадим. Сказал, что Женя приняла успокоительное и спит. Мы отправились искать автомагазин, а купив необходимые запчасти, пошли гулять по району. Я на этот раз уже не рассказывал про Санкт-Петербург, а вспоминал времена студенчества. За четыре года Вадим общался с нашими общими университетскими друзьями и преподавателями меньше, чем я в интернете, хотя он жил с ними в одном городе. Я все знал и так: отслушав курс по истории, мы разошлись – кто в школу, кто на госслужбу, кто-то, подобно мне, грузчиком – и начали незаметно стареть, ведь никакой взрослой жизни нет, есть только несмешные приколы в соцсетях и семейные застолья, болезни и редкие встречи. Но именно встречи дают радость, при которой прекращаются навязчивые мысли в голове.
Я выговорился. Мне стало легче.
Вторая ночь прошла без происшествий. Утром Вадика и Женю поймал дядя Саня и минут двадцать вещал им о правилах. Он вообще неплохой мужик: часовщик, фанат истории, металлист. Хотя вид у него простецкий из-за лысины, пуза и расплывшейся татуировки на плече. Странные явления в квартире сосед воспринимал как очередную помеху к его отдыху, вроде моих пьянок. Поэтому и верил в придуманные им же правила. Вот только почти все они не работали. Об этом я, умолчав о сути «пробуждения», заявил гостям, когда мы пошли на прогулку
– Вот так и появляются легенды, – ответил Вадим, – говорю, как скептик.
Я сказал Вадиму, что появление аномальных событий угадать невозможно, и каждый «исследователь» уходил из наших темных парадных несолоно хлебавши. Когда-то в дом приезжали даже с Рен-тв, но уехали лишь с десятисекундным монологом бабуси из квартиры напротив. При мне очень редко наведывались горе-блоггеры, но вместо полтергейста их встречал хтонический рык дяди Сани.
День прошел хорошо: мы гуляли, я рассказывал про город. Но когда мы пришли домой вечером, то я в букете коммунальных запахов – хлорки, жареных котлет и сигарет тети Гали – уловил слабый пряный аромат.
– Вы должны уйти, – сказал я Вадиму, хотя еще минуту назад мы болтали про археологическую экспедицию.
– Э? Что? – до сих пор помню его раскрытый от удивления рот.
– У Жени будут проблемы хуже панических атак… – сказал я.
Вадим взял меня за рукав и вытащил в парадную:
– Слушай, с Женей что-то не так последние дни! – громко прошептал он. – Не стоило ей сюда ехать! У нее иногда рецидивы! Понимаешь, у нее предыдущий парень натуральный маньячина был! Он ее избивал! Неделю как-то взаперти держал! Я её встретил, когда она сбежала от него!
В иное время я бы обнял друга и назвал его бы героем. Посочувствовал бы девушке. Да я бы даже согласился пойти и набить морду кому-нибудь: годы пьянок еще не до конца уничтожили мои навыки. Но сейчас я вдыхал тонкий пряный аромат, и в голове пульсировала одна мысль: «пробуждение».
– Поэтому вы и должны уйти… – произнес я, отведя глаза.
– Но ты бы мог хотя бы предупредить… Я бы… – Вадик запинался.
– У меня тут друг неподалеку работает в хостеле, я готов даже оплатить… – ответил я спокойно
– Слушай! – Вадик схватил меня за рукав, – я сам много искал потустороннего! И пока ничего не нашел. Прошу, когда я отведу Женьку, можно я останусь с тобой? Я докажу, что ничего нет…
Я отказался. Он просил. Я молчал. Я давно не спорю. Пряный запах усиливался.
Женя сидела в комнате и смотрела в одну точку. Когда я сказал уйти, она попросила остаться. Я ничего не ответил, а только оперся на стенку и наблюдал, как Вадик собирает вещи. В семнадцать часов они ушли.
Я вернулся в комнату. Открыл холодильник. В морозилке, за кучей костей и прочих субпродуктов, лежала замороженная свиная кровь — тот самый неприкосновенный запас. Те часы, что она таяла, показались мне вечностью.
Начал я в девять часов, как и прежде. Закрыл окна. Задернул шторы. Выключил радио. Дядя Саня и тетя Галя, как и обычно, смотрели телевизор и не замечали моего ритуала. Но когда я выливал пол-литра свиной крови в раковину, то руки дрожали.
К десяти часам вечера телевизор орал что-то про Украину и США, но его уже не сопровождали рычащие комментарии дяди Сани. Пряный запах окутал квартиру. Даже меня, преданного садовника Оранжевой Дамы, стала одолевать дрема. А из раковины показался тоненький буро-зеленый росток.
Глядя на него, я порой задавался вопросом: сколько раз он так расцветал. Как часто поднимался он в Ленинграде Довлатова или Цоя, кто считался его садовником тогда? Мой предшественник на этом посту – Эдуард – ухаживал за цветами Оранжевой Дамы четыре года, до него всего лишь год продержался некий Паша… Мне, как историку, хотелось создать летопись, зафиксировать их имена на бумаге или ином носителе — вот только читать это будет некому.
Первая порция крови ушла мимо, прямо в чрево города. Она лишь привлекла побеги. Я принес, как и обычно, еще литр крови и щедро оросил стебель. В этот раз цветы Оранжевой Дамы росли на удивление быстро. Ростки выползли из раковины на бурый кафель и заляпанный стол. Быстро – не как в прошлый раз – оплели трубы, шкафчики, стены.
Побеги способны скинуть посуду или вещи с антресолей. Впрочем, это происходило только после «пробуждения», когда побеги стремились вернуться в свое «подполье». Отсюда и легенда о полтергейсте. Но никаких духов в привычном представлении тут нет.
Настало время кормления. Я аккуратно отнес отростки к соседям. На ощупь они мясистые, как листья алоэ, только гибкие и слегка пульсирующие. А еще они чуют пот и кровь человека лучше любых насекомых. Когда я отпустил их, то они метнулись к усыпленным ароматом соседям, несколько секунд скользили по их телам, по белому пивному животу дяди Сани и дряблой шее тети Гали, а потом их тоненькие хоботки обнаружили вены.
Вдруг тишину комнаты разорвал звонок. Вадик.
– Женя! Женя сбежала! – прокричал он в трубку.
– Потом! Потом! Завтра! – ответил я.
– Что с тобой! Ты пьян? Женя сбежала! Она не к тебе ли пошла?
Я скинул трубку. Мне не было дела.
После смерти Эдуарда стеблям не хватает крови. Я подумывал пустить их к соседям. Сверху теть Таня живет, милая тетенька за сорок, помогал ей с ремонтом в свое время, а она как-то на чаепитие звала с намеками… Теоретически стебли и без садовника могут справиться. Они слепы, но очень чутко реагируют на звук и запахи. Поэтому дядя Саша и запрещал выключать радио – единственное верное его правило. Мне представилась картина: аромат усыпляет, а потом случается пожар из-за оставленной на плите кастрюли… Хотя за сто лет ничего подобного не случалось…
Цветы распустились быстро. Как-то я полночи просидел. А тут один багрово-малиновый бутон с огоньком посередине, другой – и вся квартира наполнилась тусклым свечением. Через задернутые шторы оно вряд ли вызовет подозрение. За долгие годы еще никто не обратил внимание.
От пряного аромата тело онемело, но это приятное ощущение. Исчезают навязчивые мысли. Мое увольнение с работы, расставание с девушкой, алкоголь, жизнь от зарплаты до зарплаты, больницы – все это унеслось прочь…
А потом передо мной появился огромный бутон. Метра два, не меньше. Его лепестки распахнулись с тихим – как страницы книг – шелестом. В его середине сидела девушка в оранжевом одеянии, что росло прямо из ее тела, откуда-то из спины. Руки ее тонки, а кожа бледна и тысячи нитей соединяли ее с цветком.
Она сделала пируэт рукой, и на том месте, где находилось зашторенное окно, замерцал свет. Стихли звуки с улицы – крики местных пьяниц, хныканье детей, ругань теток, грохот машин.
Квартиру наполнил тихий голос. Мне сложно описать его. Мне от него хорошо. Почему-то он пробуждает те же эмоции, что и колыбельная матери. Раньше в минуты стресса или депрессии мне хотелось свернуться клубочком, в позу эмбриона, стать крохотным и перенести себя – хотя бы в мыслях – в то пространство до рождения, когда ты еще придаток чужого тела, молодой отросток, когда ты вроде есть, а вроде тебя и нет еще. И от этого меня наполняло счастье — правда, на короткое время, как алкоголь — но все же я мог его ощущать, в отличие от покоя и воли.
Квартира превратилась в тускло мерцающий сад. И все же даме в Оранжевом не хватало крови. Когда она отвергла Эдуарда и снизошла ко мне – летящему вниз «понаехавшему» - то получила добровольного донора. Бывший садовник уже не мог защитить себя от усыпляющего запаха, но каждый раз просил меня взять у него как можно больше крови.
Дама в оранжевом поднялась. Я уже пребывал между сном и явью. Мне хотелось расспросить о том, что снится ей, когда она лежит под полами дома и ловит его стенами солнечный свет. Другие миры, про которые несколько раз она пела легенды? Или ее жизнь в человеческом теле? Но я уже не могу говорить.
И вдруг раздался стук. Дама не отреагировала. Лишь шевелились Ее губы. Это не Она призрак, а мы – потомки тех, кто некогда отнял жизнь – призраки для нее. Входная дверь распахнулась. На пороге Евгения.
Забыл ли я закрыть дверь сам или тут повлияла на меня ожидающая «пробуждения» под домом Дама в Оранжевом – я не знаю. Сил остановить ее у меня уже не имелось. Я лишь наблюдал, как она остановила пение и сделала шаг из цветка.
А Евгения взяла один из отростков – на нем уже распустился цветок – и поднесла ко мне. Он оплел мои руки, а потом его хоботки погрузился под кожу.
Перед тем как окончательно отключиться, я услышал, что дверь снова открылась, и крик Вадима наполнил квартиру, а потом внезапно стих.
Я проснулся лишь к середине следующего дня. Прежде, после контактов с дамой в Оранжевом, я вставал бодрым и отдохнувшим, но сейчас не осталось и капли того ощущения. Вадик рядом и вовсе дрых без задних ног. Я вышел в коридор. Квартиру еще наполнял слабый пряный запах, а в коридоре валялась упавшая с антресолей коробка из-под обуви.
Вадик проснулся спустя час. Вскоре мы пересеклись с соседями. Дядя Саня выглядел после кровезабора относительно бодро. Я сказал, что мы немного выпили. Он лишь махнул рукой. А так бы начал ругаться, трясти кулаком, грозить выселением.
Вадик бродил сонной мухой. Время от времени он начинал судорожно оглядываться по сторонам и подбегать ко мне с одним и тем же вопросом: «Где Женя?» Я ответить не мог. Ее телефон молчал. К вечеру мы уже пришли в себя и стали обдумывать поиски. Про вчерашнюю ночь Вадик ничего не помнил, все воспоминания обрывались на том, что он зашел в парадную. Он то сочинял теории для объяснения странных событий, то пытался составить план действий по поиску девушки. Через несколько часов он создал список: обзвонить больницы, морги, обратиться в Лиза Алерт и полицию.
Но все это оказалось ненужным. Женя заявилась сама. Выглядела она бодрой и радостной, улыбалась с ямочками на щеках. Своему парню она тут же сообщила, что остается здесь, в Питере. Он застыл в удивлении. А я все понял.
Дама в Оранжевом время от времени меняет садовников. Я не знаю почему. Когда-то она выбрала бездарного поэта Эдика. А затем предпочла меня, уволенного с работы и летящего вниз начинающего алкоголика. Ну а теперь мое время закончилось, и настала череда Женьки, невысокой и хрупкой девушки с травмами в душе.
Вот только это путь в никуда.
Эдуард протянул достаточно долго после того, как его отвергли. Он слезно умолял меня поделиться этим наслаждением, плакал – плачущий взрослый мужчина зрелище не столько жалкое, сколько пугающее – потом смирился, расспрашивал о пробуждениях. А еще он повторял, что счастлив отдавать свою кровь. Но не так давно депрессия все-таки уничтожила его.
Сколько протяну я? Не знаю. Садовники долго не живут. Я специально съехал с квартиры. Работаю, пью, вспоминаю «пробуждения». Евгения теперь живет в моей комнате. Вадик же последовал за ней и с радостью делится кровью.
Ключевые слова: Вампир вампиры в современном обществе растения растения-убийцы Санкт-Петербург депрессия любовь авторская история избранное