Лапушкин, Кузя и Вельзевул
Помните кота, который гулял сам по себе? А ту приставучую песенку о черном котейке? Ну, ту, где обыгрывается популярный среди особо одаренных предрассудок, что, дескать, стоит черному коту перебежать дорогу перед кем-то и этому кому-то следует готовиться к неприятностям? Как вы знаете, только черному коту и не везло, причем с завидной регулярностью. Что ж, не все то золото, что блестит, но сей принцип безусловно работает и в обратную сторону.Так или иначе, многим из нас знакомо чувство пустоты, образующееся там, где у среднестатистического гражданина должно находиться абстрактное сердце или же то, что мы, люди, привычно зовем душой. Сие ощущение неизбежно возникает, стоит нам впервые получить от ворот поворот от объекта наших амурных вожделений, распрощаться с лучшим другом или подругой, зная, что вскоре мы точно не свидимся и, конечно, всякий раз, когда костлявая старуха в черном изношенном балахоне и с совдеповской косой наперевес отнимает у нас любимых питомцев.
Порой смерть пушистого любимца становится настоящей трагедией для любящего хозяина, особенно, если, кроме четвероногого (пернатого, чешуйчатого, пучеглазого и т.п.), в жизни у человека и близких-то не было. Так случается, поверьте, и осуждать таких людей за то, что они, мол, ходят как в воду опущенные и убиваются по «какой-то там псине (кошке, черепахе, попугаю, змее, пауку и т.п.)» ну по меньшей мере было бы гадко.
В конце концов, «чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю собак». Не буду утомлять всех прописными истинами о том, что животные неспособны на все те мерзости, что свойственны людям, скажу лишь, что для некоторых (и для автора сих строк в том числе) животное племя кажется гораздо более достойным и, вне всяких сомнений, намного более предпочтительным в плане компанейства (извольте, уважаемые, избавить меня от острот вроде «панинщины»).
Студент Государственного Университета городка Кишингтон, обучавшийся на третьем курсе факультета филологии, И. К. Лапушкин, всецело разделял вышеприведенное мнение, и спроси его любой, хоть глубокой ночью после страшной попойки, стал бы он сожительствовать с особью женского пола, страдающей от аллергии на шерсть, твердо (а в некоторых обстоятельствах и заплетающимся языком) ответил бы, что в СССР секса не было, а значит и он, И. К. Лапушкин, как-нибудь, да перебьется. Лукавил бы, чертяка, ведь, в отличии от несчастных советских студентов, вынужденных удовлетворять плотские нужды со слезящимися глазами и сквозь скрежет зубов (ибо кроме дородных доярок, надменно тычущих пальцем с засаленных настенных плакатов и журнала «Мурзилка» им и полюбоваться было нечем), Лапушкин был счастливым владельцем вай-фай роутера и посему не сильно-то и заморачивался с поисками избранницы.
Проживал Лапушкин, на зависть большинству однокурсников, вынужденных ежедневно испытывать все сомнительные радости университетского общежития или же съемного жилья с хозяйками-ветеранами труда, в весьма просторной двухкомнатной квартире, доставшейся в наследство от ныне покойного отца. Проживал, естественно, не один.
Больше всех (за исключением, может, только Йена Соммерхольдера) Лапушкин любил одно-единственное живое существо на всей планете – пушистого черного кота по кличке Кузя, вот уже третий год мирно соседствовавшего с И. К., но все так же не определившегося в какой из двух комнат батареи зимой греют все же сильнее.
В отличие от большинства своих собратьев, всем своим видом дающих понять, что в отношениях хозяин-питомец хозяином является, собственно, сам питомец, великодушно соглашающийся принимать съедобные подношения в обмен на периодическое мур-мур, Кузя был котом простодушным, искренним и открытым. Иногда, глядя в его широко расставленные, слишком раскосые даже для его племени глаза можно было подумать, что Кузя глуповат или, по крайней мере, не шибко сообразителен. Однако на деле Кузя был просто чрезмерно дружелюбным и, наверное, все же слишком доверчивым, что, впрочем, никоим образом не сказывалось на его мыслительных способностях.
Гражданин Лапушкин и гражданин Кузя все три года проживали душа в душу. С тех самых пор, когда И. К., однажды возвращаясь домой поздно вечером, наткнулся на Кузю, пребывавшего в не самом респектабельном виде под мусорным контейнером у подъезда. Сипло попискивающий, промокший под дождем, дрожащий и явно истощенный комок черной сбившейся шерстки Кузя был несказанно рад, когда заботливые руки Лапушкина бережно заворачивали его в полотенце, кормили молоком с пипетки, убаюкивали и почесывали загривок. Кузя был безмерно счастлив и, хотя большинство кошачьих принимают подобную заботу как должное, Кузя был чрезвычайно благодарен Лапушкину и никогда не забывал о том, сколь многим он обязан хозяину, всячески проявляя ответные любовь и ласку.
Впрочем, сам Лапушкин никогда не видел себя хозяином, как таковым, – он уважительно относился к Кузе и никогда не посягал на его личное пространство, не ловил его в коридоре, чтобы потом повалить на спину и насильно почесывать пузо, не обращая внимания на протесты питомца; не уносил его на экзекуцию к ветеринару, даже когда мартовские серенады, душевно и заунывно доносившиеся с подоконника, будили самого Лапушкина поздней ночью; не купал Кузю чаще положенного, прекрасно зная, сколь остро питомец переживает ванные заплывы.
Единственной слабостью Кузи была некоторая, не трусость даже, но скорее робость, нерешительность, которую он испытывал, стоило ему лишь оказаться за порогом квартиры. Тут Лапушкин винил себя – заботясь о безопасности питомца, за три года он выводил того на улицу лишь несколько раз и последний опыт, когда Кузя со стеклянными глазами и вытянутыми к небу в мольбе лапками молча, не издавая ни звука, покорно волочился по снегу, ведомый опоясывающим его поводком, лишь укрепил веру И. К. в то, что Кузя – кот сугубо домашний, явно не созданный для вальяжных прогулок. К тому же, учитывая, что снег за Кузей окрашивался в желтоватый оттенок, Лапушкину было вдвойне стыдно за то, что он подверг несчастного соседа столь тяжкому испытанию.
Словом, взаимное уважение и крепкая мужская дружба – вот на чем и зиждились отношений гражданина Лапушкина и гражданина Кузи, что более чем и устраивало обоих.
Однако беда, как водится, пришла, откуда не ждали. Когда у Лапушкина захворал дед, Иннокентий Петрович, студенту в срочном порядке пришлось собираться в дальний конец страны, дабы проведать приболевшего. Тем паче, до той поры наиболее тяжкой болезнью деда являлось суровое похмелье, с коим он с переменным успехом боролся уже которое десятилетие, силясь изобрести рецепт идеальной «медовухи» - такой, как в сказках о богатырях – чтобы сразу напрочь и утром как огурчик. А тут – правда что-то серьезное и даже не вызванное очередным падением с треклятого крыльца, вечно прущего под ноги в самые неподходящие жизненные моменты…
Словом, Кузю Лапушкин, после тяжелых и долгих раздумий, решил оставить на попечение соседки – Маргариты. Ну, да, прям как у Булгакова. А что, девка распутная – вон давеча набилась к Лапушкину в гости – мол, хату затопили соседи сверху – ишь, предлог нашла какой. Говорила Лапушкину маменька – все девки распутны, только и нужно им что: «тьфу, позор, да и только». И. К. пришлось тогда на полу околачиваться, покуда Кузя, довольно посапывая, обустроился у девушки в ногах, попутно хитро глянув на Лапушкина и как бы намекая, что пора бы и студенту наконец бросать «упражнения одной рукой на бицепс» и обзаводиться хозяюшкой, которая и его, Кузю, не обидела бы.
В общем, наказав Маргарите Кузю не обижать, проверять по меньшей мере по три раза на день, следить за чистотой в миске и умеренной наполненностью энной, почаще менять баночку с водой в углу кухни, расчесывать шерстку не реже, чем раз в три дня; оставив все необходимые телефоны, включая телефон лечащего ветеринара (как рабочий, так и домашний, а также телефон дочки ветеринара), ветеринарной клиники, лаборатории, дедушкин домашний и мобильный, Лапушкин, еще поколебавшись и попрощавшись с Кузей, все же отправился на выручку к деду.
Маргарита к своим обязанностям, вопреки ожиданиям Лапушкина, подошла с усердием и энтузиазмом. Ведь, вопреки мнению матушки Лапушкина, искренне полагавшей, что ее чадо окружают лишь слабые на передок особи легкого поведения, сама Маргарита была девочкой скромной и просто неровно дышала к еще более застенчивому Лапушкину, да и самого Кузю любила именно так, как только и может юная девица, завидевшая усатую мордашку с раскосыми глазками и посапывающим носиком, трущуюся о стройные ножки.
И все бы ничего – Маргарита исправно следовала всем инструкциям и наставлениям, оставленным ей Лапушкиным, но не учла лишь одно – тотальную дезориентацию в пространстве, парализующую Кузю, стоило ему оказаться за дверями квартиры.
Так, одним весенним утром, за несколько дней до возвращения Лапушкина, когда Маргарита в очередной раз закончила поливать немногочисленные растения в квартире, убедилась, что Кузина миска наполнена, а вода в баночке еще совсем свежая, Кузя, ведомый редким импульсом любопытства, рискнул-таки выбраться за порог, быть может, руководствуясь древним, как сама земля, инстинктом, у людей носящим забавное название либидо.
Так как квартира Лапушкина располагалась на первом этаже, а дверь домофона, как назло, открыла зловредная соседка, наотрез отказывавшаяся приобретать магнитный ключ в целях экономии и потому подпиравшая эту самую дверь всякий раз, когда ждала гостей, Кузя, пригнувшись к самой земле, по-пластунски, выбрался из подъезда, слепо надеясь в то, что местный кошачий контингент околачивается где-то поблизости и что домой он вернется уже в сопровождении полосатой избранницы – ну не ходить всю жизнь бобылем, как гражданин Лапушкин в самом деле.
По мере того, как Кузя продвигался все дальше от столь знакомых, родных стен, его решимость все охладевала, он больше не был так уверен в успехе и, оказавшись на самой середине дороги, уже хотел лишь одного – вернуться в райский уголок, зовущийся квартирой.
К несчастью, как раз в этот момент, невзирая на то, что вокруг раскинулись лишь жилые дворы спального района, а на дорогу в любой момент могут выскочить дети, вдоль панельных девятиэтажек вовсю несся очередной БМВ с очередным представителем «элиты» за рулем, ярко доказывающим самим своим существованием тот факт, что Дарвин был прав и человек-таки произошел от примата, а отдельные особи, так и вовсе яро хранят наследие кроманьонских предков. Ну, вы знаете – безвкусная электроника вместо музыки, громыхающая на весь район, солнцезащитные очки, хоть небо днями напролет затянуто тучами, зализанная прическа а-ля «Саша Белый, только не он» и молоденькая, вряд ли еще достигшая совершеннолетия, девица на пассажирском сидении с пухлыми губками и абсолютно отсутствующим выражением лица, уже одним своим распутным видом доказывавшая правоту Лапушкиной матушки - все признаки достойнейшего молодого человека налицо.
Бедный Кузя не успел даже понять, что, собственно, произошло. И не было визга тормозов, не было криков девчонки-пассажира, БМВ даже не замедлило ход, а водитель даже не удосужился посмотреть, что это там такое в колеса-то врезалось? Пассажирка бросила равнодушный взгляд в зеркало заднего вида, но все ее «мысли» были заняты новеньким обещанным Яблофоном и теми способами, коими она собирается его отрабатывать, так что и вялой попытки остановить водилу предпринято не было.
Маргарита нашла Кузю быстро, стоило ей лишь выскочить из подъезда. Рыдания сотрясали хрупкие плечики девушки еще не один час. Не будем вдаваться в садистские подробности и малоприятные картины.
Лапушкин вернулся в пустую квартиру. Пустая миска, стоялая вода в баночке, холодная корзинка у батареи, в которой Кузя так любил сворачиваться в маленький черный комочек холодными зимними вечерами, пока хозяин напряженно вчитывался в параметры очередного меча очередного орка в очередной онлайн-игре. И не было больше в квартире тепла – того уюта, окутывавшего Лапушкина всякий раз, когда он переступал порог – квартира превратилась в безжизненные, холодные стены – будто яркость резко понизили, увеличив при этом контраст – холодные тона, серость, резкие, вызывающие неприязнь оттенки – вместе с Кузей жизнь И. К. покинуло и то ощущение ламповости, нужности – никто больше не ждал его прибытия, никто не потягивался в коридоре, параллельно потачивая остренькие коготки о ковер, никто не вертелся под ногами, буднично и не слишком настойчиво, уводя Лапушкина все ближе к холодильнику. Никто не обустраивался ночами в ногах, мирно посапывая и порой издавая нечленораздельное попискивание.
Маргарита старалась как могла – постоянно наведывалась в гости, приносила вкусненькое, убирала в квартире, пока Лапушкин сидел в комнате, тупо уставившись в экран выключенного монитора. Нет, Маргариту он не винил. Винил лишь себя – за то, что не нашел способ взять Кузю с собой, что не был рядом, когда случилось страшное.
Невысокая земляная насыпь в парке стала постоянным местом для уединения И. К. Он приходил поговорить с Кузей, постоянно, день за днем, невзирая на погоду, стужу или слякоть – продирался сквозь грязь и лед, но неизменно просиживал часами под деревом у импровизированной могилки, где Маргарита, вымазавшись в грязи с ног до головы, закопала бездыханное черное тельце.
Лапушкин чах и Маргарите больно было на это смотреть. Он мало ел, выпивал чаще положенного, под глазами у И. К. прочно обосновались черные круги, кожа обрела бледный, мертвецкого вида оттенок, а сам он сильно похудел, не высыпался и, в общем-то, будто осознанно стремился последовать за Кузей.
Месяца через два Маргарита с удивлением и радостью стала замечать изменения в лучшую сторону. Лапушкин вдруг словно ожил – румянец все чаще заливал его щеки, круги под глазами стали почти незаметными, кожа приобрела относительно нормальный цвет – он стал все чаще улыбаться. Ну, наконец, отпустил – думалось ей – теперь-то все точно наладится.
Ну откуда, скажите на милость, было знать Маргарите, что Лапушкин и не собирался отпускать Кузю. Кто-то назовет его психом, чрезмерно тяжко переживавшим смерть питомца и поехавшим на фоне этого – я же не был бы столь категоричен и отнес бы его переживания к человечности, дружбе и преданности, пусть дальнейшие события и могут показаться настоящим безумием.
Помните «Кладбище домашних животных» Кинга? Лапушкин был огромным поклонником мэтра, а посему не раз и не два перечитывал его нетленные произведения. Правда, отыскать кладбище на земле индейцев, где коренные американцы со всеми сопутствующими обрядами провожали своих сограждан в последний путь было, по меньшей мере, проблематично. Все, что Лапушкин знал о земле Кишингтона, так это то, что вся она, без исключения, принадлежала местной мэрии, которую даже с большой натяжкой было не назвать оплотом Могикан (впрочем, казино та строила не менее успешно и не менее аляповато, чем потомки настоящих индейцев). Ну, а городские кладбища, пусть даже и людские, делились на местные, еврейские, армянские или смешанные, что вызывало обоснованные сомнения в целесообразности следования заветам Кинга. О кладбище домашних животных тут, естественно, и слыхом не слышали…
Конечно, данный вариант Лапушкин всерьез и не рассматривал. Ведь больше Кинга он любил только братьев Винчестеров из «Сверхъестественного» и фанаты сериала уже наверняка догадались о плане И. К. Винчестеры не раз и не два в течение своих бравых похождений прибегали к подобному способу.
Демон перекрестков. Маркетинговый представитель самого сатаны, лично являющийся составить контракт с несчастным, дико вожделеющим чего-то, чего достичь он сам не в силах. Ну, вы знаете – стать гениальным музыкантом, разбогатеть, преодолеть писательский застой, решить проблемы импотенции – нужные, в общем-то, вещи.
Лапушкин справедливо рассудил, что городские легенды, корнями уходящие на сотни лет в прошлое и неоднократно обыгранные кинематографом, не могут быть основаны на пустом месте. По крайне мере, так ему казалось. Благо, всемирную сеть никто не отменял, а отыскать даже самые мрачные, гнусные и потаенные уголки темного интернета, умея пользоваться VPN и Тор браузером и вовсе не составило труда.
Как итог, был выужен «проверенный» список ингредиентов, а также достаточно детальные инструкции, якобы составленные «профессиональными» сатанистами со стажем (божились… то бишь, сатанились на чем угодно – зуб даю). Не смутило Лапушкина и то, что подобной информацией так охотно делятся представители «привилегированных магов, ведьм и чародеев», якобы успевшие обменять собственные души на несметные земные блага и шестируких шлюх, как у Бондарчука младшего.
Раздобыть же все нужные составляющие оказалось несколько труднее. Ну, к примеру, если за петушиными перьями далеко ходить не пришлось (разве что ноги уносить от охваченной праведным гневом хозяйки пернатого, воинственно размахивавшей массивного вида сковородой), то с черепом козла, как и с землей со свежевырытой могилы, пришлось немного повозиться.
Ну да все пустяки – так думал Лапушкин, с энтузиазмом распихивая малоприятные ингредиенты по отсекам своего потрепанного рюкзака. Ведь, в конце концов, если верить доброжелательным сатанистам, с готовностью описывавшим все детали ритуала, обряд непременно должен сработать, а значит и квартира скоро снова станет уютной, как прежде и Лапушкину не придется каждый раз топтаться перед порогом, не решаясь оказаться один на один с пустотой и серостью, захватившими родные стены.
Заветная ночь, наконец, наступила. Как и в самых заезженных хоррор-опусах Голливуда, ритуал следовало проводить непременно в полнолуние, когда ночное светило круглое и желтое, будто бы совиный глаз.
Глухой перекресток с легкостью отыскался в самом сердце местного парка. Благо, тут таких немало было – благодаря абсолютному безразличию местных властей, и сам парк выглядел так, словно сошел прямиком с обложки «Ужастиков». Угрюмые, зловеще скрипящие на ветру деревья, едва заметные тропки, сплошь засыпанные буреломом и заросшие сорняками – готический вид портили лишь горы мусора, то тут, то там щеголяющие пластиковыми бутылками, целлофановыми пакетами, использованной туалетной бумагой и окурками, сплошным ковром усеявшими землю под ногами.
В другой раз и при других обстоятельствах Лапушкину было бы не по себе. Как-никак полночь – пустой парк – мало ли кто в кустах караулит. Может, очередной маньяк уже жадно разглядывает студента, намереваясь покуситься на его невинность. И. К. было, в общем-то, наплевать и все его мысли были сосредоточены на предстоящем обряде.
Пентаграмма (куда же без нее – любой добропорядочный фанат сатаны на вас косо глянет, стоит вам усомниться в эффективности сего еврейского символа), то и дело затухающие свечи (извольте – а разве можно без них?), правильно расставленные ингредиенты, выуженные из рюкзака – оставалось только заклинание-призыв, что Лапушкин и зачитал, с расстановкой и выражением, всячески стараясь имитировать опыт начальных классов, когда Тамара Петровна в течение всего урока расхваливала И. К. перед однокашниками за особенно удачный, душевный речитатив «Лукоморья».
Все детали ритуала были выполнены в точности до последней литеры. Лапушкин ждал. Время шло – И. К. понял, что это такое – ощущать, как каждая пройденная минута кажется вечностью. Десять минут, двадцать – Лапушкин все еще ждал, с каждым мгновением теряя надежду и все больше отчаиваясь – может, он что-то сделал не так или же гадкие сатанисты просто глумятся над посетителями их чересчур гостеприимного сайта? Что ж, вот потешались бы они, глядя на растерянное лицо И. К., ощущавшего себя глупым и обманутым.
Когда часы на телефоне показали без пятнадцати час, Лапушкин потерял всякое чаяние на успех и, в сердцах пнув подвернувшийся козлиный череп, схватил рюкзак и решительно зашагал прочь.
- Уважаемый! – И. К. успел прилично отдалиться от перекрестка и мягкий, донельзя учтивый голос заставил его вздрогнуть, вырвав из пучины мрачных размышлений.
- Уважаемый, не будете ли Вы так любезны помочь мне с данным антиквариатом, – голос принадлежал благообразного вида старичку, облаченному в обычную такую спортивную одежду. Ничего особенного – каждый, кто хоть раз видел велосипедистов, усиленно крутящих педали на улицах города, знает, о чем я. Ну, там, шлем, наколенники, флуоресцентный жилет – все, как положено. Старичок был высок, на голову выше Лапушкина, худощав, и, стоило ему сделать шаг вперед, как в лунном свете И. К. четко разглядел, что пожилой велосипедист прихрамывает на левую ногу. Дедушка указывал на прислоненный к дереву велосипед, выглядевший сиротливым и просто каким-то потерявшимся среди всей окружавшей его растительности. - Вот, молодой человек, железный конь на этот раз подвел меня. Цепь, сударь, слетела. Это благо, что скорость была невелика и поднимался я в гору, а то греметь бы старым костям – кто знает, чем все могло кончиться! Не обессудьте, юноша, помогите мне с цепью – радикулит не позволяет согнуться – боюсь, так и останусь Квазимодо.
- Мхм, конечно, деда, сейчас глянем, – Лапушкин решительно скинул рюкзак с плеч и двинулся в сторону велосипеда, пока старик рассыпался в благодарностях и предавался рассуждениям о том, что, дескать, не вся еще молодежь развращена этими вашими Тырнетами.
С каждым шагом, правда, решимости у И. К. все убавлялось. И дело было даже не в том, что странный старичок раскатывает на велике по старому парку за полночь. Дело даже не в том, что сам велосипед при ближайшем рассмотрении оказался багровым, а его рама была испещрена руническими символами, переливавшимися и искрившими даже в блеклом лунном освещении. Дело все в том, что старик не отбрасывал тени. Да, Лапушкин явно видел собственную тень – вот она: длиннющая, долговязая, заостренная, а вот дедушка, стоявший в десятке сантиметров от него, прямо под луной, будто и не был частью пейзажа – ни тебе тени, ни даже намека на оную.
- Что ж, заметил. Раньше проще было, – голос незнакомца переменился, стал каким-то скучающим, будничным, как у офисного клерка, день и ночь просиживающего на рецепции. – Призовет тебя, глядишь, какой-то селюк. Ну ты давай ему зубы заговаривать. А он все слушает да не возражает. На мелочи вроде тени или отражения ему и мозгов-то не хватает. Долго до него доходит, а как дойдет, так от полученного культурного шока сразу кондрашка берет. Бывало, душу отдавали, лишь бы я их от инфаркта спас прям там. С вами труднее – высокие технологии, всемирная паутина, все дела. Даже распоследний Вася в адидасе и с барсеткой насмотреться фильмов успел и сериалов проклятых – Нетфликс, будь он неладен.
Лапушкин и сам ощущал, как спину покрывают мурашки, а тело парализует липким, холодным страхом. Впрочем, он-то селюком как раз не являлся, так что вместо столь ожидаемого демоном инфаркта, сумел выдавить первое, что пришло на ум:
- А почему велосипед-то?
- Это? – старичок, казалось, оживился, решив не упускать возможность перетереть о наболевшем. – Знаешь, я ведь тоже возмущался – какой, блин, велосипед. Я, Вельзевул – старший по перекресткам, заслуженный демон Четвертого Круга, ветеран Адского Знамени и, между прочим, выдающийся автор доносов и какой-то там велосипед. А они мне – реквизит, мол, остальной разобрали. Мотоцикл, дескать, у Асмодея, автомобиль у Лилит (да чтоб ее триппер замучил), даже трактор – и тот у Бельфегора, представляешь?! А ты не смотри на меня такими глазами, – Лапушкин и вправду как-то растерялся, даже позабыл о нахлынувшем на него страхе и теперь изо всех сил пытался понять, издевается ли над ним демон или же вездесущая бюрократия докатилась и до самой геенны огненной. – Ад, между прочим, тоже страдает от недофинансирования. Да еще эта модернизация – переходим на новый уровень, чтобы соответствовать современным тенденциям, так сказать. И, кстати об этом, что ж мы время-то теряем, – откуда ни возьмись, в руках у дедушки просто-таки материализовался новенький АйПэд – тоже багровый, под стать велосипеду, с надкусанным яблоком вместо традиционного Эппловского. - Так-с. Лапушкин И. К. Студент. В особо тяжких прегрешениях замечен не был – ну, разве что рукоблудие, но руководство уже задумывается над аннулированием сего пункта из списка – так ведь, глядишь, не сегодня-завтра, в аду и места не останется, – демон ухмыльнулся и Лапушкин разглядел острые, как у акулы, зубы и две пары век – одна вертикальная, другая горизонтальная – моргало существо со смаком, явно наслаждаясь произведенным впечатлением. – Что ж, Лапушкин, давай без лишних комментариев – проблема твоя нам известна, вот у меня тут все запротоколировано, – старик повернул планшет к И. К. и ткнул куда-то крючковатым пальцем, увенчанным солидных размеров когтем. Лапушкин разглядел только верхнюю строку – что-то вроде «АйАд – с нами вечность длится… вечно» и строку с его именем, рядом с которым виднелась фотография Кузи – та, где он был еще совсем крохой. – Значит так, Лапушкин, ознакомься с условиями сделки и… - демон не успел договорить, а И. К. уже доставал из нагрудного кармана складной перочинный ножик. – Это тебе еще зачем, студент?
- Ну как же, я на все согласен, остается сделку кровью скрепить, нет? - И. К. уже занес ножичек для надреза.
- Фу, что ж вы все как дикари прямо. Как будто в аду все еще феодалы, а Первый Круг встречает новоприбывших кострами Святой Инквизиции. Ну, честное слово, Лапушкин, чем ты слушаешь вообще? Говорю же тебе – модернизируют нас, чтобы в ногу со временем. Не нужна нам твоя кровь – мы ж не варвары какие-то там. Вот приложи просто палец сюда, – старик протягивал Лапушкину планшет. – Только прочти условия соглашения, а то потом претензии предъявлять будешь, а мы учимся у лучших – перенимаем заветы Эппл и любой прогон юзера остается прогоном юзера, а компания ответственности нести не будет, усек?
- Усек, да-да, - И. К. не стал заморачиваться и быстро приложил палец к экрану, а демон перекрестка, довольно урча, что-то быстро впечатал в приложении.
- Ну вот и все, Лапушкин – быстро и безболезненно. Улучшаем качество обслуживания, так сказать.
- И как это работает?
- Ну, ты погоди, запрос должен пройти через руководство, там его должны одобрить, потом отправят в тех-отдел. Там возьмутся за исполнение. Ну, думаю, сутки, плюс-минус, займет. Да ты не переживай – что-что, а условия сделки выполняем беспрекословно – мы ж дорожим своей клиентурой, – лицо старика растянулось в улыбке, а глаза сверкнули, будто два затухающих уголька, отчего Лапушкину стало совсем не по себе. Может, стоило изучить условия договора? Подумать о последствиях? Увы и ах, – демон словно угадал, о чем думал И. К, – что сделано, того не воротить. Ну, мне пора, Лапушкин. Приятно было иметь с тобой дело, разреши откланяться, - И. К. хотел было о чем-то спросить, уточнить что-то важное, но демон не стал ждать и просто щелкнул пальцами. Громко, будто на весь парк, будто ветка хрустнула, только не ветка, а целое дерево под чудовищным напором. А потом Лапушкин, не успевший и слова вставить, просто отключился, погрузившись в глубокий сон.
Ему снилось что-то непонятное, нечто бесформенное, ворочающееся в темноте. Это что-то будто скрывалось под целым слоем воспоминаний, под грунтом странных, чуждых людям эмоций и ощущений. От него исходил холод, а где-то там, вдалеке шуршали перепончатые крылья и Лапушкин отчего-то знал, что это не летучие мыши. А потом в темноте зажглись два ярко-красных огонька с двумя черными раскосыми точками посередине, заставив И. К. громко вскрикнуть и проснуться, буквально подскочив на постели.
Все его тело было покрыто холодным потом, а рядом, под одеялом, заворочалась Маргарита:
- Лапушкин, воскресенье ж, договаривались, что сегодня до обеда никуда. Тем более после вчерашнего твоего откровения, – Маргарита приподнялась на локтях и поглаживала И. К. по спине. – А ты чего мокрый такой? Кошмар, что ли, приснился?
- В-в-вчера? – Лапушкин окончательно растерялся. Последним четким воспоминанием был какой-то там старик на велике, мчавшийся прочь, хохоча, по какому-то то ли лесу, то ли парку… бред полнейший.
- Ну да, как такое забыть можно? Так эффектно мне в любви не признавался еще никто…
- Постой, Маргарита, погоди минуточку, можешь, пожалуйста, поподробнее?
- Лапушкин, ты или дурачком прикидываешься, и я сейчас совсем обижусь, или у тебя правда с головой не в порядке и мне надо начинать бояться.
- Маргарита, правда, сжалься.
- Ты что, выпил вчера, что ли? Или накурился? Как я не заметила-то? – девушка насупилась и уже вставала с постели, протягивая руки к одежде, небрежно и хаотично раскиданной по полу перед диваном. – А вчера такой романтик был. Ночью ко мне заявился, ни слова не сказал, с порога осыпал поцелуями… столько страсти. Цветы какие-то странные приволок, будто в парке местном сорванные. Шептал, что давно обо мне мечтал, что никак не решался… Мне продолжать или ты перестанешь придуриваться и отошьешь меня как-нибудь попроще?
- Маргарита, я, честное слово, не помню.
- Ясно все с тобой. Поматросил и бросил. А я-то думала, ты не такой. Думала, парень приличный, участливый, скромный, – Маргарита, уже полностью одевшись, стояла на пороге комнаты, укоризненно глядя на И. К. – Надо же, каким ты актером, Лапушкин, оказался. Ладно, черт с тобой. Кузю покормить не забудь только, – Маргарита резко развернулась и выскочила в подъезд, напоследок громко хлопнув дверью.
- Маргарита, я… - И. К. хотел было что-то добавить, но осекся на полуслове. Кузю? Но как же? Кузя ж уже два месяца как…
Из кухни, где-то в районе холодильника, донеслось жалобное мяуканье, заставившее Лапушкина оцепенеть. Несколько секунд спустя у дивана послышалось до боли знакомое сопение и какая-то возня и тут же на кровать одним прыжком забрался и сам источник звуков.
- Кузя! – усатая черная мордашка, чересчур раскосые глазки, хвост трубой – будто предыдущие два месяца были настоящим кошмаром, от которого сам Лапушкин наконец-то очнулся. – Кузечка! Кузьма! Кузяка! – позабыв обо всем на свете, И. К. схватил любимца на руки, зарылся лицом в его густую черную шерстку и почувствовал, как из глаз катятся слезы.
Весь ужас и трагедию предыдущих двух месяцев Лапушкин быстро заставил себя списать на плохой сон и чрезмерное увлечение онлайн-игрушками, благополучно удалив энные с пространства жесткого диска. Ведь и Маргарита, которую Лапушкину удалось задобрить цветами, конфетами и поэтичными, в стиле нетленных русских классиков, извинениями, божилась, что ничего с Кузей не происходило и что вся история со сбившим кота авто – плод разыгравшейся фантазии студента – может, И. К. к психологу наведаться стоит?
Так или иначе, жизнь явно налаживалась. Мало того, что сам Кузя оказался целым и невредимым, так и квартира обрела настоящую хозяйку, а холодильник Лапушкина вскоре запестрел блюдами домашнего приготовления, о которых сей бытовой прибор до того момента мог лишь только мечтать.
И все бы ничего, если бы через какое-то время сам И. К. не стал замечать донельзя странное поведение Кузи, доселе никогда не вытворявшего ничего подобного. Днем все вроде было как обычно – Кузя исправно ластился, потешно сопел, пытаясь устроиться на диване между Лапушкиным и Маргаритой, исправно вертелся у холодильника, исправно ныл перед дверью, стоило И. К. со своей пассией закрыться в комнате для уединения – словом, исправно выполнял все те функции, что и должен выполнять истинный домашний кот. А вот стоило багрово-красному солнечному диску зайти за горизонт, как поведение его разительно менялось. Он начинал заметно беспокоиться, часто пропадал в недрах квартиры – там, где отыскать его было практически невозможно, не появлялся часами, а бывало, что и до самого рассвета. Он больше не спал на диване, да и вообще где-либо на видных местах – по крайне мере, сам Лапушкин ни разу не видел, чтобы Кузя дремал ночью – только в дневное время и не чаще обычного. Правда, все эти мелкие странности И. К. исправно прощал Кузе – мало ли, может, это у него теперь меланхолия такая, пора бы и ему обзавестись избранницей.
Время шло и с тех пор, как Лапушкин вновь обрел своего питомца минуло ровно полгода. В тот вечер И. К. как-то странно себя чувствовал – его обуревало беспокойство – ну, такое, будто он, как в детстве, покорно ждал, сидя за компьютером, пока диал-ап модем, издавая душераздирающие звуки, подключится к интернету, чтобы потом, вопреки наказаниям матери, таки вкусить запретный плод всемирной сети, тем самым радуя телефонную компанию, с готовностью выставлявшую нешуточный счет в конце месяца. Беспокойство лихорадочное, будто мать должна вот-вот ворваться в комнату и, оценив оперативную обстановку, налететь аки коршун на Лапушкина.
Маргарита, как всегда в такие вечера, успела приготовить поп-корн, а сам Лапушкин возился с бутылкой «Жигулевского» и стаканами на кухне. Кузя, как и всегда в такие вечера, куда-то пропал, но Лапушкин за него не переживал, привыкнув, что кот объявлялся в зоне видимости лишь под самое утро.
Пиво, наконец, оказалось, как и положено пиву, в стаканах, а И. К. взялся за кухонный нож, готовясь истязать колбасу для бутербродов.
- Милый! – голос Маргариты застал сосредоточенного Лапушкина врасплох, рука соскользнула и нож вгрызся в палец, отчего И. К. вскрикнул и, развернувшись, по инерции опрокинул стаканы с пивом, которые будто того и дожидались на самом краю стола.
Бам-дзин-трыщь – пол на кухне превратился в подобие медового зала времен викингов – такой же залитый алкогольными напитками, а Лапушкин, чертыхаясь, и шага не ступил, как поскользнулся на пролитом пиве и, в тщетной попытке предотвратить падение, вытянул раненную руку перед собой, смачно врезавшуюся в осколки стекла от стаканов.
- Твою же… - дальнейшие слова И. К. приводить не вижу нужды, ибо богатый и могучий русский язык и так всем известен, а разного рода итерации, приходящие на ум в столь экстремальных ситуациях, еще более известны широкой аудитории.
Испуганная какофонией звуков Маргарита буквально влетела на кухню, но, увидев Лапушкина, громко вскрикнула и тут же прикрыла рот рукой.
Он стоял на коленях, не глядя на вбежавшую девушку и молча, скрупулезно вытаскивал осколки стекла из сплошь израненной руки. На его лице не читалась боль или хотя бы дискомфорт – лицо вообще ничего не выражало. Совсем. Будто маска, будто это фасад и не Лапушкин вовсе, а кто-то другой, просто притворявшийся им.
- Ну вот, Вельзевул, как всегда, постарался, – И. К. закончил с осколками и теперь разминал пальцы. – Не может, зараза, без театральности, – Лапушкин очень спокойно, будто ничего и не произошло, потянулся к выроненному ножу. – И с каких это пор за обычной студенткой-домохозяйкой должен являться сам Брут. Может, тогда уже весь Девятый Круг расформируем. Ну там, Иуду в МакДак за булочками, Кассия драить сортиры в Гуантанамо, а гигантов аниматорами устроим, – голос И. К. звучал непривычно, с хрипотцой и каким-то странным акцентом.
- Милый… - Маргарита жалобно застонала, все еще не решаясь приблизиться к успевшему подняться и отряхнуться Лапушкину. – С тобой все в порядке?
- Ох, красавица, боюсь вы с твоим «милым» разминулись. И туда, куда он вскоре отправится, тебе путь закрыт будет. Понимаешь, жертвы убийц в большинстве случаев отправляются на небеса. Ну там, апостол Петр, златые врата, фанфары, ангелы на облаках и девяносто девять девственниц… ой, нет, постой, это из другой книжки, – «Лапушкин» криво ухмыльнулся и, поудобнее перехватив нож, сделал шаг в сторону Маргариты. – А вот гражданин студент оказался большим дурнем, чем даже ты предполагала. Говорят же вам, скудоумным – читайте, что подписываете. Зачем еще лицензионное соглашение придумали, а? Ну а мне лишь остается повторить свой давний подвиг. Ну, знаешь «и ты, Брут?!», нож в спину, все дела.
- Милый, ты чего?
- Скучно с тобой, милочка, совсем. Я когда-то, между прочим, самого императора чики-брыки и в дамки. А сейчас вот чем приходится перебиваться, - Вельзевул все потешается, подлюка.
- И. К., какой Брут, ты что?
- Ну все, и поговорить по душам не с кем. Увы и ах, сударыня, пусты и нелепы ваши последние слова, – «Лапушкин» почти вплотную приблизился к Маргарите и уже заносил для удара нож.
Громко захлопали перепончатые крылья, что-то промелькнуло над самым потолком и черный силуэт резко опустился «И. К.» на плечи.
- Кузя, – только и смогла, ахнув, пискнуть Маргарита, прежде чем споткнулась и осела в уголке.
Существо действительно напоминало кота. Черного кота с огромными перепончатыми крыльями, как у летучей мыши. Большие раскосые глаза были налиты кровью – багрово-красные, в них бусинками чернели зрачки, горевшие сейчас праведным гневом. Два белоснежных клыка, больше напоминавшие шила, нежели зубы, торчали из уголков пасти, а сильно задранный носик Кузи теперь делал сходство с летучей мышью еще более явным.
- Да чтоб тебя, скотина ты неблагодарная! – «Лапушкин» вовсю замахал руками, пытаясь сбросить Кузю с плеч, но тот вцепился длинными, острыми как ятаганы, когтями ему в спину, а затем раскрыл пасть и, обнажив целый ряд мелких, но необычайно колючих клыков, впился «И. К.» в шею, попутно не переставая громко шипеть. Шерсть на нем стала дыбом, крылья безостановочно трепетали, а хвост теперь объемом больше напоминал беличий, нежели кошачий.
- Нежить безмозглая, он все сам подписал, уродец, отвали! – «Лапушкин» защищался как мог, но, поняв всю тщетность попыток содрать существо с плеч, истошно заверещал и со всего маха налетел спиной на стену. Кузя тихо пискнул и наконец ослабил хватку, позволив «И. К.» схватить себя за шкирку.
- Уф, хуже вас, нежити, только Плутос со своими подопечными. Говорю тебе, мерзость, хозяин твой сам все подписал. Оно все в контракте указано – и что составляется на полгода, и что тебя, дурачину, реанимируем, правда, своими методами – некромантия, знаешь ли, штука нечистая, вот и выходят то упыри, то плакальщики. В контракте так и сказано, что плату Вельзевул взимает как эти ваши ведьмаки у Сапковского – право неожиданности и все такое - вот Маргоша неожиданно и появилась в жизни у твоего студентика, переспал он с ней с балды, пусть и не без участия Вельзевула. И пункт об оплате – все в базе данных – он согласился свою оболочку мне арендовать на один вечер по истечении срока действия контракта, чтобы я и явился за той самой неожиданностью, усек?! – Кузя не переставал шипеть, злобно таращась на «Лапушкина» и все так же отчаянно пытаясь дотянуться до его горла. – Не мешай мне, падаль, а то и тебе несдобровать – отправишься обратно, откуда выкопали, – казалось, Кузя понимал каждое слово и потому, заслышав о том, что он может вновь оказаться под слоем земли в парке, одинокий и в темноте забвения, бэт-кот вдруг как-то обмяк и перестал шипеть. – Так-то оно получше будет, – «Лапушкин» удовлетворенно хмыкнул и небрежно отбросил Кузю в противоположный край кухни, где тот, свернувшись комочком, бессильно и как-то жалобно засопел.
- Так на чем мы остановились, сестренка? Не против, если я тебя сестренкой называть буду – считай это фетишем таким, мне в кайф родственничков потрошить, знаешь ли, – Лапушкин-Брут быстро пересек отделявшее его от Маргариты расстояние и, схватив девушку за волосы, одни рывком поставил ее на ноги. – Правда, уж прости, ударом в спину не ограничусь – в аду, знаешь ли, скучновато бывает, так что я даже с тобой готов удовольствие растянуть, – Казалось И. К. – самозванец приценивается к Маргарите. – Так что, не обессудь, скорого избавления от меня не жди, но не волнуйся – мученики там, наверху, всегда в почете были, вот я тебе и услугу ока… - «Лапушкин» вдруг отпустил Маргариту и та, пользуясь моментом, быстро отползла обратно в уголок. «И. К.» сделал еще один шаг назад и растерянно глянул на собственный живот, откуда толчками хлестала кровь и торчала пушистая, частично окрасившаяся в красный, шерстистая лапка с поистине внушительными когтями.
Маргарита истошно завопила и почти потеряла сознание, а Лапушкин-Брут, с удивлением глянув в ее сторону, разом осел и повалился на спину. Кузя, тяжело посапывая и жалобно мяукая, тут же оказался у него в ногах и свернулся там в клубочек, все его мохнатое тельце подрагивало, будто от рыданий.
- М-м-марго, – захлебываясь собственной кровью, Лапушкин изменившимся и таким родным голосом звал девушку, невидящим взглядом шаря по потолку кухни. – Эт-т-то я, Марго.
- Милый? – все еще не оправившись от шока, Маргарита, тем не менее, буквально заставила себя, поскальзываясь на луже крови, быстро подползти к И. К. и, мгновение помедлив, взяла его за руку. Глаза Лапушкина наконец кое-как сфокусировались на ней, и студент заговорил, быстро, из последних сил:
- Маргарита, прости. Я теперь все вспомнил. И тот, другой, Брут – он прав. Прости, милая, я иначе не мог, думал, с ума без Кузи сойду. И его не вини – он иначе не мог тоже. Он тебя спасти хотел, – Кузя замяукал еще жалобнее. – Только смерть моя контракт расторгнуть может, только так тебя спасти можно было. Прости.
- Милый, милый… - Маргарита сжала руку Лапушкина и смотрела ему прямо в глаза, в которых поблескивали слезы. Взгляд Лапушкина остановился на глазах Маргариты и вся теплившаяся в нем жизнь разом остекленела.
В тишине кухни слышны были лишь громкие всхлипывания девушки и однотонный, но уже гораздо более тихий, стон, совсем даже не кошачий, а почти человеческий, наполненный одиночеством, болью и утратой.
***
Кузя исчез в ту же ночь. Маргарита, словно очнувшаяся ото сна и вспомнившая, как впервые потеряла Кузю, не пыталась его остановить и не оттого, что боялась – в конце концов, он спас ей жизнь. Нет, она прекрасно понимала, что вместе с гибелью Лапушкина что-то умерло и в самом Кузе – что-то, что даже и переехавший его тогда БМВ не смог бы так просто убить…
Ночная аллея в парке, конечно же, никак не освещалась. Девочка лет пятнадцати, уставшая ждать на перекрестке, понуро топала прочь, не особо интересуясь окружавшим ее пейзажем.
- Сударыня, не подсобите старику? Радикулит совсем замучил…
Девочка вздрогнула и повернулась в сторону говорившего. Вельзевул, уже предвкушая очередную добычу и, может даже заслуженный отпуск, натянул самую дружелюбную мину, на какую только был способен. Вот уже и девчонка клюнула на старую басню с до чертиков надоевшим велосипедом, остается только скрепить контракт и мертвенный холод Сибири, а может и Аляски, не за горами. Да и велосипед, наверняка, на что-то более подобающее заменят. Вот, кажется, еще одна отсутствие тени заприметила – пора действовать.
Вельзевул хотел бы открыть рот, в который раз сетуя на развращенность и общую избалованность современного мира, как лицо девушки исказила гримаса животного ужаса. Неужто инфаркт хватит – это было бы как нельзя кстати. Но вместо ожидаемых конвульсий девушка, забыв про собственный оставленный на земле рюкзак, стремглав понеслась прочь, да так, что даже заслуженный демон Четвертого Круга не смог бы за ней угнаться.
Мгновение спустя Вельзевул расслышал совсем рядом, буквально позади, хлопанье перепончатых крыльев, а еще секунду спустя, когда перед ним мелькнули налитые кровью раскосые глаза, успел лишь тихо процедить:
- Срань Господня…
Новость отредактировал Летяга - 17-02-2018, 21:03
Ключевые слова: Кот демон перекресток ритуал обряд вызов демона вампир черный кот авторская история избранное