Дом на "Чёртовом Горбу"
Я люблю наблюдать за природой. Она вдохновляет, завораживает и даже удивляет всей своей непредсказуемостью, грациозностью, непонятной, завлекающей глаз красотой, такой простой, но разнообразной. Мой отец был выдающимся биологом, и не пожелай я, наверное, стать писателем, то обязательно продолжил бы его дело. Именно он привил мне всю эту тягу к прекрасному, гуманизм и великодушие.У всего в мире есть свое имя, но даже если его отнять, то ничего не потеряет своей сущности, не перестанет быть материальным; поэтому я не счел нужным представляться, ведь это ничего не даст и не изменит моей природы.
Мой приятель Филипп Фаер, его я смею называть, дабы выделить из сотен других и показать мое уважение к этой персоне, раньше много путешествовал, но неожиданно решив остепениться, купил небольшое поместье, где уже как год проживал со своей супругой. Мне была непонятна вся срочность его женитьбы, но я обозначил это тем, что есть люди, живущие медленно, наслаждающиеся каждым глотком воздуха, а есть те, чья жизнь летит стремительно, подобно птице, рассекая небесные перины. Хотя нашу дружбу сильно разлагала собственная обида на друга по той причине, что он не позвал меня на свадьбу, но еще больше я был заинтригован этой таинственной женщиной, сводившей с ума Фаера. День за днем меня все более губило любопытство, но повода для встречи я никак не мог найти.
Однажды мы встретились в одной из придорожных забегаловок. Филипп выглядел осунувшимся и подавленным, былое пламя в его выразительных глазах угасло, и он казался мне немощным стариком, помещенным в тело молодого человека. Разговор с ним был сложным и нескладным, и порой я начинал думать, что тот чертовски пьян. Из беседы с ним я узнал, что дом, купленный Филиппом, находится недалеко от города на относительно высокой (около пятидесяти футов) возвышенности в виде крутого холма, названного местными жителями "Чертовым Горбом". От упоминания знакомого мне ранее места по моей спине забегали мурашки, и, хотя на такое проявление эмоция я был довольно скуп, во мне зародилось сомнение и нежелание посещать это место, но Филипп был убедителен и настойчив, невзирая на его нездоровый вид. По окончании нашей беседы, заметно оживившись, Фаер счел нужным еще раз попробовать уговорить меня навестить его поместье, скрасив тем самым серые будни, а я, не сумев отказать лучшему другу, сидел и кивал, словно болван, предвкушая всю таинственность атмосферы поместья, нагнетаемой байками друга. Визит я решил нанести через день.
Вечером, лежа в теплой постели, я плутал в мысленных коридорах в поисках чего-то неизвестного, радовался приглашению, но был сам не свой, что этот странный образ самого себя вызывал смешанные чувства, обусловленные в основном отторжением. В голове проигрывали веселые напевы молодой официантки, и я невольно улыбнулся, хотя и был омрачен непонятной тревогой и страхом. "Хоть что-то красит эту назойливую, режущую слух тишину", - подумал я и, привстав с пуховой подушки, взял в руки исписанный блокнот с ручкой. Мне хотелось написать о многом, но я не желал писать обо всем сразу, ведь главным моим впечатлением была встреча с Филиппом.
Признаюсь, я люблю смотреть в глаза людям, наблюдая за их смущением, вызванным моим пристальным вниманием. "Глаза - это зеркало души", — однажды сказал кто-то, и только благодаря этому зеркалу я мог разглядеть всю глубину человеческой души, узнать его поближе.
Обычно после каждой написанной за вечер страницы я писал свои мысли, вот и сейчас, решив не нарушать собственной традиции, недолго думая, в спешке я написал:
"Хотел написать всего пару строк, но, увлекаемый западным ветром, не смог осилить себя и поддался мощному потоку вдохновения, обдавшего меня, словно морской волной, что кровь вскипала, пенилась и шипела, заставляя все внутри переворачиваться", - закончил я и, сонно потянувшись, понял, как сильно устал за минувшие сутки.
Ночь была неспокойной. Временами я вздрагивал, улавливая липкие взгляды ночных кошмаров. Тогда, прочувствовав все детские страхи, пытаясь укрыться от всего под одеялом, я находил себя беспомощным в мире, не имеющем конца, таком бескрайнем и непознанном. Грудь что-то сдавливало, делало вдохи сложнее, и, если бы не судорожный страх, пробирающий до костей, я, скорее всего, сходил бы на кухню за стаканом воды. Да, сегодня я был слишком странным... был отвратителен для самого себя.
Филипп подозвал меня взмахом руки, и мы прошли через высокие двери, напоминающие портал. В поместье было довольно сыро, доски грозились проломиться под каждым моим шагом, издавая при этом пронзительные скрипы, которые чудились мне беспомощными криками. С картин, развешенных по всему дому, на меня презрительно смотрели мрачные герцоги. Среди них мое пристальное внимание привлекла прекрасная дама, изображенная на темном полотне без каких-либо лишних деталей, скромно одетая, никак не похожая на молодую графиню. Портрет был прекрасен, отличался своей особенной незаурядной красотой, изысканностью, плавностью мазков; он приковывал взгляд.
- Эта дама - Алана ... сестра моей Виолетт, - вяло произнес Филипп, заметив мою заинтересованность. - Виолетт любит такие картины, она развешала их по всему дому. Жуткое зрелище.
- А мне напротив, кажется, невероятным. Очень реалистичные портреты, - возразил я, хотя меня также пугали холодные взгляды, которые сверлили со всех сторон.
- Как знаешь, - он натянуто улыбнулся и, махнув на меня рукой, скрылся за углом. - Обживайся, мой дом - твой дом.
Я последовал совету Филиппа и сперва долго разглядывал гостиную. В ней не было ничего необычного, все предметы умело расставлены женской рукой, и я не сумел найти ни капли беспорядка, абсолютно ничего, напоминавшего о путешествиях Фаера.
- Миссис Фаер, наверное, властная женщина, - пробормотал я, приподняв в руках фотографию в рамке.
Облик женщины, заметно старшей Филиппа, был действительно жутким, и я мысленно представил, как худая и согнутая "трость" с револьвером в правой руке заставляет своего будущего мужа расписаться в документе. "Похоже, я совершенно не знаю Фаера! Что же он нашел в этой Виолетт, чтобы в свои двадцать семь поспешно жениться на ней?!" - злился я внутри себя, создавая большой конфликт, назревавший в моем сердце.
В стороне раздался приглушенный скрип, и, обернувшись, я заметил, как медленно, под легкими порывами сквозняка открывается дверь, ведущая куда-то вниз. Являясь очень любопытным и азартным человеком (мой азарт чаще всего проявлялся во время игры в покер), я не смог устоять и решил заглянуть в помещение. "Интересно, что прячет там эта ведьма", - подумалось мне, хотя я упрекал себя за осуждение незнакомого мне человека.
Двигаясь боком, крадучись, я заглянул в дверной проем сначала аккуратно, а после - более уверенно. В сгустке сплошной темноты я не смог разглядеть ни пола, ни стен и чуть было не сорвался в бездну той пропасти, конечной остановкой которой являлся Ад.
Мне мерещились темные тени, тянущие ко мне свои руки, но вскоре уже точно я сумел разглядеть странный серебристый огонек, промелькнувший словно вдалеке, и мне показалось, что из глубины подвала слышится шепот. Сделав пару шагов вперед, я не сразу понял, почему из-под ног ушла земля и, только пролетев несколько ступенек, я удержал равновесие, растеряно оглядываясь по сторонам, стараясь не зацепиться о кривые ступеньки.
- Чертов дом! - подумал я вслух.
И сразу снизу эхом разнеслись пронзительные скрипы, но уже точно не половиц, и приближающийся цокот, словно копыт. Сердце сжалось, а кровь перестала бежать по телу, в горле застрял ком, и во рту все пересохло. Мной овладел испуг, и я попятился назад. Голова закружилась, судорожно метаясь из стороны в сторону, мой разум был полностью озадачен, ведь я не смог найти ни одной ступеньки. Когда же мне уже стало слышно тяжелое дыхание, издаваемое приближающимся объектом, кто-то быстро подхватил меня за воротник и буквально выбросил из подвала.
Я упал на холодный пол и, будто человек, которого застал ураган в чистом поле, прижался к гнилым половицам, радостный неизвестно чему. Кровь вновь побежала по телу, сердце больше не норовило выскочить из груди, но дыхание не желало восстанавливаться. Раздался приглушенный кашель.
Перевернувшись на спину, первым делом я увидел все еще смотревших на меня с картин графов, лица которых были строгими, словно высеченными из мрамора; позже мой взгляд упал на лестницу, ведущую на второй этаж, где на третьей ступеньке стояла та самая "Трость-Виолетт". Я недолго смотрел на нее: она меня пугала и вызывала неприязненные чувства. Мой спаситель, вернее спасительница (я не был уверен, что мне угрожало что-то смертельное, но счел нужным считать его таковым для придания героизма этому человеку, чтобы выразить всю свою безмерную благодарность), стояла около тех злополучных дверей и глазела на меня, как на чудную зверюшку. Девушка была не слишком хороша собой, но что-то меня сразило, в один момент сделав таким беспомощным. Она была такой же, как на портрете: чарующей, простой, с прекрасной искренней улыбкой, но мертвенно-бледной, чуть ли не синей кожей лица, будто бы она всю ночь провела в запорошенном снегом саду, сидя на лавочке, не двигаясь, но все так же едва улыбаясь, сверкая светло-серыми влажными, живыми глазами.
Мне хотелось подойти к ней, отблагодарить, но тяжелая рука Филиппа, камнем легла на плечо, и я, вздрогнув, обернулся.
- Познакомься с Виолетт, - подтолкнул он меня.
Виолетт с натянутой доброжелательной улыбкой, за которой, я был уверен, она скрывала злобную ухмылку, слетела с лестницы, как страшная ворона, делая взмахи длинными рукавами-крыльями. Через секунду она стояла передо мной, протягивая руку с длинными тонкими пальцами. Сперва я неуверенно взглянул в ее глаза, но смотреть в них мне, право, было неприятно. Теперь уже я был смущен и испуган ее пристальным вниманием. Потом, все же вынудив себя согнуться, я поцеловал ее руку и как-то совсем не искренне, произнес:
- Рад знакомству, миссис Виолетт. Я близкий друг Филиппа.
Представившись, я перевел взгляд на незнакомку, названую Фаером Аланой. Она отошла с прежнего места и стояла рядом с горящим камином, грея руки.
- Мы выделили вам комнату тут, на первом этаже, - тихо произнесла Виолетт. - Филипп так долго рассказывал о вас, но вы представлялись мне немного иначе.
Она брезгливо поморщилась, потирая свою руку и притянув Филиппа за плечо, прошептала ему на ухо что-то. Я не смог расслышать шепот, но по змеиным глазам то обращенным в сторону, то на меня, я понял, что она говорит обо мне.
Я был глубоко возмущен ее наглостью, но еще больше мне было невыносима та мысль, что моего друга забавляют ее слова. Как можно опускаться так низко, ведь я же стою в метре от вас?!
Алана тем временем подошла ко мне и, пристально глядя в мои глаза, слабым голосом произнесла:
- Пройдемте, я покажу вам вашу комнату, - она уверенно взяла меня за руку, но мне были неприятны ее прикосновения. - Вы правда писатель?
Я утвердительно кивнул, чувствуя, как скользкая, влажная кожа трется о мое запястье.
- Я восхищаюсь вашими работами, Филипп показывал их, - продолжала Алана. - Я тоже хочу стать писателем, но боюсь, ничего не выйдет.
- Не стоит бояться. Если вы позволите, я прочту ваши работы.
Она приостановила меня около комнаты, преграждая вход в нее. Ее лицо сияло, улыбка была широка, глаза смотрели вверх (она была более чем на голову ниже) и были прекрасны. Я находил в себе нешуточную симпатию, зарождающуюся внутри, но признавать мне этого не хотелось, что-то в ней отталкивало.
- Ты правда согласен прочесть их? - спросила она светясь, словно маленькое солнце, место которому там, в небесах, но никак не здесь.
Я невольно улыбнулся, умилившись образом девушки, но отметил, что, несмотря на чрезмерную радость, она была все так же бледна. Мне непомерно льстила все сказанное ей в мой адрес, и я был удивлен, как она отлична от сестры. Ночью я никак не мог заснуть. День был слишком тяжел, и, то ли сильно постаревший за год Филипп, то ли прекрасная Алана, а может, и сама Виолетт не позволяли мне уснуть, разговаривая, громко восклицая, ругаясь у меня в голове. Голос каждого из них пытался повториться в памяти, их образы, лица также являлись ко мне, но в них не было тех особенностей, индивидуальности, которые я привык видеть. "Что же было там в подвале?" - думал я, глядя в не занавешенное шторами окно, за которым уже синела луна, обливающая землю своим серебром. Свет ее был как никогда ярок, и я мог разглядывать комнату, потушив свечу. Я любил в такие светлые ночи смотреть в окно на чернеющие от грязи улицы, расположенные где-нибудь на окраине мало кому известного городка, оживляемые веселым смехом компаний запозднившихся в гостях или любителей просидеть до закрытия в одной из дешевых забегаловок. Меня забавляли такие люди, и иногда я находил в них своих давних приятелей, тогда, открывая окно, я начинал с ними немногословную беседу, в которой не было абсолютно никакого смысла, и она больше походила на пустословие.
Сейчас же под окном никого не было, и я долго стоял, наблюдая за прудом во дворе дома, по поверхности которого скользили пучки лунного света, проникая и светясь где-то в глубине. Ночной ветер поднимал кучи листьев, заставлял их кружиться в странном танце, а после небрежно раскидывал их по двору. Очередной раз поднимая их в воздух, ветер был необычайно силен, и, обернувшись в мою сторону, он силой распахнув форточку, заполнил комнату сухими листьями. Пара листьев упала мне на ладонь, и я, сжав их в кулак, поморщился. Они были липкими и скользкими, словно по ним неоднократно прополз мерзкий слизняк.
Я достал из черного ящика коробок спичек и, сняв с полки керосиновую лампу, решил зажечь ее. Тихий шепот с улицы, долетевший до моих ушей через распахнутое окошко, заставил меня отказаться от этой дурной затеи, и, бросившись к окну, я застал странную картину.
Под полной луной около того самого пруда сидело странное человекообразное существо и водило рукой по водной глади. Клянусь, это был не сон и никак не помутнение моего рассудка, создавшего столь страшный образ своего кошмара. Нет, это было реальное существо, материальное, собственно, как и любой из нас.
Словно почувствовав мой пристальный взгляд, жар дыхания и стук беспокойного сердца, оно приподнялось и, встав в полный рост, сильно сутулясь, повернуло голову в сторону моего окна. Жил бы я на втором этаже, я бы, пожалуй, чувствовал себя в большей безопасности, чем человек, поселенный на первом этаже с открытой форточкой и клумбой прямо под окном, на которую, если бы залез ребенок, мог бы запросто дотянуться до распахнутого окошка. По телу побежали мурашки, и я, уже не замечая приближавшегося монстра, попятился прочь к двери и, повиснув на ручке, понял, что не смогу выбраться, ведь комната заперта.
- Нет, нет... - я вжался в стену, чувствуя боль в легком, будто бы кто-то пожирает его изнутри, хотя, скорее всего, это давало знать о себе сломанное полгода назад ребро (к этой версии я склонялся более, ведь легкие не могут болеть). - Черт, о чем я думаю!
Тем временем существо уже приблизилось к окну и, встав на клумбе, просто стояло и смотрело на меня. Оно тряслось, будто от судорог, кривилось, а на его теле я сумел заметить светлые просветы, похожие на человеческую кожу, и многочисленные пузырящиеся язвы. Извиваясь, как змея, оно подняло руку и просунуло ее в форточку, ощупывая стекло с внутренней стороны. Сначала я не понял, с какой целью оно делало это, но, переместившись на четвереньках к шкафу, меня осенило, и я пришел в ужас оттого, что оно сможет нащупать защелку и открыть большое окно. Резко вскочив на ноги, но тут же ощутив слабость и упав на колени, я подполз к двери и, взывая о помощи, стал с силой ударять о холодное дерево.
- Вы ведь это специально, - я невольно засмеялся, обхватив голову руками, пытаясь не позволить противному скрежету проникнуть в мои уши, заставить меня поддаться страху.
Скрежет становился все громче, и я крепко сжал веки, но, даже пытаясь мысленно переместиться в более безопасное место, заставить себя оставаться хладным и спокойным, я по-прежнему слышал это мерзкое существо. Раздался металлический щелчок...
Я долго не мог прийти в себя. Сердце бешено колотилось, и я не понимал, где нахожусь. Перед глазами по-прежнему стоял тот монстр, его липкие руки все еще касались моего лица, страх также пронизывал тело. Меня сильно трясло, но скорее не от холода, нет, точно не от этого. Вокруг что-то мельтешило, бегало туда-сюда, но я чувствовал, что душой нахожусь не здесь.
Я часто вспоминал тот день, когда отец умирал от холеры, которая за короткий срок сумела сильно подкосить его здоровье. Смешно, но я в основном думал о том, что не сказал ему, для чего не подобрал нужных слов. Не сказал, слишком много не сделал! Теперь в моей памяти остались только серые картины, которые со временем были утеряны в круговороте моих пустых мыслей, поблекшие в свете ничего не значимых радостей, когда-то чрезмерно важных для меня. Вот и теперь я сидел около постели больного, еще мальчишка, не знающий жизни, пылко желающий выздоровления безнадежно хворого отца. Ох, как же я повзрослел за эти пять лет! Не успеешь обернуться, и тебе уже двадцать пять, а это целая половина жизни!
Нет, не хочу возвращаться в реальность...
Глаза неожиданно прозрели, и я, метаясь взглядом по комнате, понял, что нахожусь в гостиной. Завидев мою осознанность, вокруг сразу столпилась вся семья Фаеров, лица которых были мне отвратительны, и даже Филипп стал двоедушным, лживым для меня.
- Отойдите, пусть он придет в себя, - раздался хриплый голос со стороны, и я инстинктивно посмотрел туда.
Виолетт со страдальческим лицом внимательно рассматривала меня, временами бросая взгляд на испуганного мужа и сестру, причмокивая губами и наматывая длинный шарф на руку.
- Как ты? - рядом на резной стул, умело сделанный в стиле барокко, сел Филипп и, заглядывая в мои глаза, продолжил. - Ты кричал...
- А что дальше? - я тяжело вздохнул, потирая разгорячившиеся щеки.
На губах продолжал ощущаться противный вкус липких губ монстра. Почему я вовремя не захлопнул форточку? Испугался?
- Мы пытались открыть комнату, но дверь сразу не поддалась. Когда же вошли, то ты уже лежал на полу около дверей, а окно было распахнуто, - Фаер замолчал, крепко сжав мое плечо.
По всему его виду было заметно, что его не особо интересовало мое состояние да и вообще что-либо, глаза были абсолютно пустыми, словно душа никогда и не жила в этом сосуде, не пылала так же ярко, как и моя. Посидевшая прядь волос упала на его лицо, и я вздрогнул, резко ощутив острое желание взглянуть в зеркало на себя. Виолетт недовольно хмыкнула.
- Я рада, что ты в порядке, - ко мне на шею бросилась Алана, но я оттолкнул ее.
- Мы постелим тебе здесь, а утром попробуем разобраться. Через пару часов начнет светать, - Филипп бросил в меня этой фразой, словно перчаткой по лицу.
Что творится внутри Филиппа, я не знал, как и то, что произошло с ним за этот год, что сделала с ним Виолетт. Мне мало чего было известно об изменившемся Фаере, он был немногословен и таинственен. Мне хотелось бежать из этого дома, туда, за горизонт, без оглядки, чувствуя ожидаемое облегчение, которое ощущают люди, высвободившиеся из оков времени, сбросившие с себя кандалы и жаждущие дышать свободой, жить ею. Я, право, не знал, чем живу, путешествия давно наскучили мне, словом, я много чего не знаю, люди познают весь смысл в конце своей жизни, а многие и уходят ни с чем.
Мне было постелено на небольшом диванчике в гостиной, но я все так же был взволнован. "Возможно, ко мне являлось видение, но ведь окно все же было открыто", - пытался я ухватиться за каждую нить произошедшего. Вновь недоумевал и от этого злился, не позволяя себе сомкнуть глаз, мучая душу. Недолго размышляя о поместье, я пришел к конечному решению во что бы то ни стало вытащить Филиппа из этой трясины болота, тянущего его на дно.
Что-то скрипнуло, и я вновь задрожал всем телом, предчувствуя неладное. Вновь раздался скрип, и я понял, что приоткрылась та самая дверь, которая вела в подвал. Светлая дымка вылетела оттуда и, плавно проплывая по комнате, остановилась в метре от дивана. Из темноты послышался шепот, но тут же раздался хлопок, заставивший его прекратиться.
В холле возникла Алана. Ее бледное лицо я сумел разглядеть в полумраке довольно хорошо. Глаза смотрели не мигая прямо на меня, прожигали насквозь, и от этого взгляда мне хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе. Она сделала пару осторожных шагов вперед и как-то неуверенно села на рядом стоящий стул.
- Ты боишься? - спросила Алана, как бы насмехаясь надо мной. - Я тоже его видела, он приходит ночью.
Она поежилась и обняла себя руками.
- Что за чертовщина тут творится? - не мешкая, спросил я, озадаченный приходом девушки.
- Ох, знала бы я, не боялась бы так просыпаться ночью. Я даже сейчас боюсь. Виолетт, моя м... сестра, она говорит, что просто сквозняк гуляет, а ты что думаешь?
- Ничего я не думаю.
Алана пересела на край дивана и, протянув свою руку, сжала мою ладонь.
- Пойдем, я тебе покажу тот злосчастный пруд. Только с виду он так прост, - она поднялась и, поправив заколотые в пучок волосы, стала буравить меня взглядом.
Я не смог противиться ей, Алана будто гипнотизировала меня, и через некоторое время мы вдвоем уже стояли у небольшой ямы, заполненной водой. Девушка села на землю, опустила пальцы ног в воду, и мне показалось, что ее нечто забавляет, нечто неведомое и невидимое простым людям. Она попросила меня так же сесть рядом с ней, но я по-прежнему колебался, стоит ли ей верить. Все же выполнив просьбу, я попытался заглянуть в глаза Аланы, но то ли от света луны, то ли еще отчего они странно и пугающе блестели, запуская в мое сердце массу сомнений. Ветер колыхал деревья, пробирал меня до костей, и я уже пожалел о том, что не взял с собой пальто. А Алана сидела и совершенно не страшилась холода, она была бледнее смерти, и казалось, что жизнь давно покинула ее. Сначала она молчала, иногда поворачиваясь в мою сторону, рассматривая меня, после отворачиваясь вновь, водя ногами по воде.
- Однажды давно, более чем за год, я чуть не захлебнулась в нем. Даже подумать не могла, что в пруду около нашего дома можно утонуть, - она с горечью вздохнула. - Виолетт спасла мне жизнь, она очень обо мне заботится.
- Но Филипп говорил, что именно он купил этот дом, - я насторожился, вспоминая слова Фаера.
Ветер вновь треща ударил меня по лицу, заставив щеки покраснеть, и я не расслышал ответ, которого, скорее всего, и не последовало.
- Чтобы один остался жив, другой должен умереть. А ты какого мнения? - она полностью проигнорировала мои слова, переведя диалог на довольно странную тему.
Я не стал отвечать, почувствовав, как моим телом завладевает страх. Почему она спрашивает у меня это, с какой целью позвала сюда? Алана что-то тихо произнесла одними губами, не желая, чтобы я слышал, а после заплакала. Я был растерян, клянусь, мне ранее не приходилось никого утешать, а сейчас мне даже в голову не могла прийти причина ее слез. Несмотря на довольно странное состояние, я находил в ней долю лукавства, искусного притворства, отраженного в ее глазах. Приобняв девушку, я снова ощутил холод, поселившийся внутри меня, сковывающий тело. Продолжая рыдать, Алана прильнула к моему плечу.
Я был влюблен в нее, но никак не более, не как она в меня. К сожалению, в этой девушке я не мог найти всей красоты души; она была слишком скрытна, неискренна. Я думал, что не сомкнул глаз всю ночь, но, посмотрев на циферблат карманных часов, понял, что это не так. Время бежало без оглядки, и я не мог остановить, поймать его, чувствуя, как тысячи нитей проходят через меня, унося в прошлое память.Теперь я не злился на Филиппа, отнюдь, мое раздражение сменило стойкое беспокойство за Фаера, которого я обязался спасти из цепких рук Виолетт.
Мое внимание привлекла дверь, ведущая в подвал. Она была закрыта, хотя я точно помнил, что, когда мы с Аланой возвращались в дом, та оставалась распахнутой.
- Все слишком странно. Зачем вся эта мистификация?! - возмущение сменялось недоумением, и я был сильно сконфужен всей нелепостью ситуации, поглотившей меня.
В доме не было ни одной зажженной лампы, и я рискнул спускаться в адскую яму без света. Ступеньки ускользали из-под босых ног, и я не ощущая опоры под ними, летел в бездну. Тени вновь протянули ко мне свои руки, удерживая, словно не позволяя спускаться, а я считал себя безумцем, жаждущим найти ответы на еще не заданные вопросы, но все же продолжал идти, и если бы кто-то смел утверждать, что я трус, то это была бы самая большая клевета, высказанная в мой адрес, хотя я волен утверждать, что и мнение о моем бесстрашии также являлось бы ложным. Ох, я безумен!
Снова раздался шепот, только не тот, что слышался ночью, не такой грубый, но хриплый и надрывистый, как кашель. Лестница закончилась, и из-за угла уже виделся слабый свет восковой свечи, краснеющий и расползающийся по стенам. Я прижался к стене спиной, хотя этот поступок был очень глуп, ведь грязные камни оставили на моей белой рубашке след не менее черный за них; а после прислушался. Какое-то время все молчало, и лишь мертвая тишина касалась моих ушей и усиливала звон, появившийся в голове, но вскоре разговор продолжился, и мне стали понятны все его участники.
Виолетт и Алана о чем-то сильно спорили, но изредка в речь вклинивался совершенно незнакомый мне голос, шипящий по-змеиному. Его обладатель представлялся мне огромной дьявольской змеей с лицом, отдаленно напоминающим человеческое.
- Ох, прекрати ты, глупая девчонка! - Виолетт совсем лишилась голоса и срывалась на хрип.
- Глупая-ш, - повторил за ней змей. - Сегодня нужно принести новую, не затронутую проклятием жертву. Прошлый сосуд истощен-с.
Я был поражен этой неучтивостью, обескуражен мерзостью их поступка, но никак не удивлен этим, нет. На мое сердце излилась та чаша прожигающей желчи, а рассудок был усыплен волнением и опасениями за свою жизнь. Ума не приложу как, но стена будто стала живой, пошатнулась, пробежала волной, и я, потеряв равновесие, упал на холодный пол. Шума при этом было мало, а ответной реакции не последовало, и я обернулся. В кромешной тьме я сразу не сумел разглядеть расположенные вдоль стены портреты, которые, как сказал Филипп, Виолетт с явной одержимостью развесила по всему дому. Ох, как же сильно я пожалел, что посмотрел туда, всмотрелся в портрет и узнал в мужчине, изображенном на нем, своего друга. "Выходит, все дело в портрете", - единственная здравая мысль сумела пронзить все тело, заставив меня вскочить на ноги и бежать. Голова раскалывалась, а в ушах стоял звон, подобный до церковных колоколов, по которым, что есть мочи, ударяет звонарь. На глаза время от времени наплывала серая пелена, и мне казалось, что все вокруг кружится в безвольном танце, увлекаемое призраками этого поместья, пылкими и влюбленными, но охваченными яростью молодыми людьми, привязанными к дому тяжелыми оковами, уложенными на их плечи мраморными плитами. Они даже не подозревали, что в поисках любви найдут себе могилу и будут погребены где-нибудь около того пруда под метрами земли, и на их могилах будут мило беседовать некий молодой человек и таинственная Алана. Если мне посчастливится сбежать из этого Ада, то я, конечно, напишу об этом книгу, пытаясь хоть как-то унять дрожь в коленях, доказав себе, что это всего лишь моя очередная рукопись.
Я не помнил, как оказался в комнате Филиппа, но то, что там увидел, заставило кровь застыть, свернуться и, ощущая резкое недомогание, словно сердце вырвали из груди, упасть на холодный пол рядом с постелью не в силах плакать, как когда-то около покоев отца. Мне давно стала понятна позиция жизни в отношении меня, ведь та отбирала у меня абсолютно все, всех. Вот и теперь передо мной сидел труп старика, какой-то иссохший с лицом цвета грязи, пустыми глазами, но со все еще узнаваемыми чертами Филиппа.
- Проклятье! Это моя вина! - воскликнул я, пытаясь подавить в себе мертвенную пустоту, поглощающую разум.
Все стихло, словно и не начиналось, и я окунулся в мир тишины, которая оказалась острее за протяжный, безмятежный, полный отчаяния крик, полоснувшей меня по душе, оставив кривой шрам как напоминание о прошлом. Неожиданно старик повернул голову в мою сторону и, шевеля одними губами, произнес:
- Это ты? - его речь была неясна, и после того, как он умолк, изо рта прямо рядом с ним выпала пара зубов. - Посмотри на меня! Что она со мной сделала, как я слеп...
Он попытался подняться, но попытка не увенчалась успехом, и, схватив себя за волосы, немощно кряхтя, Филипп стал с яростью вырывать их. Я был шокирован, пребывал в оцепенении и не мог сдвинуться с места, опускался на пол все ниже, не в силах дышать от возникшей внутри немой паники, подобной истерике, когда на мои колени упала пара седых прядей волос, все еще державшихся за влажный лоскут кожи. Переведя глаза вверх, на Филиппа, я задрожал всем телом, чувствуя прожигающий страх внутри себя. Лицо Филиппа слоилось, становилось фиолетовым, кровоточило и выглядело более, чем безобразно. Он клонился все больше в сторону, пока окончательно не упал, оказавшись рядом с вырванными клочьями волос около моих ног. Кровавое озеро, не имеющее берегов, образовалось под мертвым телом, растекаясь все дальше, как пролитое вино, впитываясь в сырые доски, окрашивая мои брюки в еще более темный цвет. Глаза его были все так же открыты и смотрели далеко в бесконечность, за отходящей от тела душой, тянущейся на тот свет, не имеющей проблем и не думающей ни о чем.
"Филипп умер еще тогда, когда женился на Виолетт,", - шептал неожиданно проснувшийся во мне внутренний голос, которого прежде я никогда не слышал. Внутри все ныло, а совесть вгрызалась в меня, отрывая куски плоти, бросая их передо мной, жалостно скуля: "Вот что ты натворил".
Я был готов уже броситься прочь из комнаты, но было поздно. В дверном проеме стояла Виолетт, потрепанная и какая-то взъерошенная, скалясь и походя на умалишенную. В руке она крепко сжимала черный клинок и, хищно вгрызаясь в меня взглядом, словно вопрошала, как я хочу умереть. Но я не желал быть убитым...
- Ты узнал один наш маленький секрет, - улыбнулась она, прищурившись и будто бы подмигнув мне, что мышцы ее лица задергались, словно в судорогах. - Пойми, если бы ты был на моем месте, ты бы сделал то же самое.
В моей голове совершенно не было мыслей, и я не смог обдумать ни одного ее слова. Виолетт истерично захохотала и указала мне на потолок. Я замешкался на несколько секунд, но те показались мне вечностью, и все же поднял глаза. На потолке кровью была нанесена пентаграмма, а вокруг располагались пять призрачных лиц. Одни были страшны, изрезаны и бледны так, что через них можно было разглядеть куски потрескавшейся побелки, другие, напротив, являлись синими и опухшими, словно утопленники. Как по команде, в один момент их глаза распахнулись, рты открылись, и в комнате зазвучал оглушительный вой, похожий на некую дьявольскую молитву, заполнивший все помещение. Я не пытался противиться ему, сидел в луже крови, одурманенный дурак, не способный справиться с ведьмой.
- Остановитесь! - за спиной Виолетт возникла Алана, синеющая на глазах, с небрежно раскинутыми во все стороны волосами, похожими на тину.
На долю секунды все замолкло, пребывая в странном ступоре, и даже каменное лицо Виолетт выразило настоящее удивление, сменяемое замешательством. В мгновение глаза Аланы потемнели и радужка стала смешиваться с белком, закручиваться, как капли краски разбавляются в воде, и она, мигом отшвырнув Виолетт к стене, подлетела ко мне, прильнув лицом к груди.
Я все еще пребывал в смятение, и весь мой ранний скептицизм исчез, открыв дверь в мир мистики и тайн, который перевернул все мое понимание жизни. Алана становилась все холоднее, и вскоре этот холод стал страшнее ветров, дующих с севера. Она отпрянула, почувствовав мою дрожь, попыталась заглянуть в глаза, хотя смотреть на нее стало еще противнее из-за глаз (которые мне пришлось описать ранее) и слизи, покрывшей все ее тело. Теперь я знал, кто был тем монстром, который пробрался в мою комнату...
- Я люблю тебя, - произнесла Алана, едва похожая на человека, более походящая на оживший труп утопленника, пролежавший в воде не одни сутки. - У нас в распоряжении будет вечность.
Я отворачивался, не желая смотреть на безобразное лицо девушки, но она все же удержала меня и, поднявшись на самые кончики пальцев, попыталась поцеловать. Слизкие губы коснулись моих, и я ощутил рвотные позывы. Хотя, по неизвестным причинам, я не мог отступить, и в тот момент во мне с новой силой пробудилась таинственная влюбленность. "Нет, я не могу поддаться чарам этого демона!" - мысль с силой ударилась о мой больной рассудок, но я, казалось, не услышал ее...
Графы покинули узкие удерживающие их на холсте деревянные рамы и обступили меня в круг, что-то нашептывая нечетко, по очереди приближаясь к моим ушам и произнося: "Беги. Дом еще не затворил свои двери. Вечность - это мучение худшее за смерть". Но я не мог бежать, и от этого душа пылала, сгорала в неистовом синем пламени, заставляя меня умирать снова и снова, возрождаясь, как птица Феникс. Алана вела меня по коридору прямо к выходу, крепко сжимая мою ладонь, вонзая в кожу длинные ногти, что местами мне казалось, что она нервничает.
- Помнишь, когда я говорила тебе о том, что чуть не утонула в пруду около дома? - спросила она, не оборачиваясь. - Так вот, я тебе соврала, тогда я все-таки утонула... Виолетт - моя мать, она спасла меня.
Девушка замолчала и, тяжело вздохнув, опустив голову вниз, стала размахивать свободной рукой, отгоняя столпившиеся вокруг серые дымки, лишь частично напоминающие силуэты людей. Отчасти мне было ее жаль, и, хотя я питал невыносимую и совершенно не присущую для такого человека, как я, ненависть ко всему их семейству, во мне все еще присутствовало былое сострадание, жалость, чувство чести. "Что за безумство возрождать умерших?! Виолетт тяжело больна и вины Аланы в этом нет. Пожалуй, ей самой должно быть мучительна вся эта жизнь под черным крылом ведьмы", - подумал я, но из мыслей меня вырвал оглушительный шум.
Я вернулся к реальности, судорожно озирался по сторонам, осознавая, где мы находимся. Обнаружив, что мы стоим в холле, немного успокоившись, мне вновь послышался скрежет. Алана остановилась и тоже прислушалась, едва опустив ресницы.
- Мы должны поспешить. Демон возвращается, - девушка нахмурилась и, безумно засмеявшись, ускорила шаг.
- А что, если я не захочу? - выдавил из себя я. - Что, если не хочу умирать?
Я не являлся хозяином своего тела, она по-прежнему управляла мной, как зверьком, ведя вперед. С диким треском была выбита дверь из подвала, и демон, покинув свою обитель, напал на наш след, двигаясь по пятам. Девушка вывела меня на задний двор и, хитро улыбнувшись, разжав мою ладонь, спросила:
- Разве ты меня не любишь? - ее голос преобразился в скрипучее карканье, но я все же решился ответить.
- Нет, не люблю, - мои слова были тяжелы, а тон груб, и даже Алана уловила эти ноты, выхватив из своего кармана нож и приставив его к моему горлу.
Она была жутко рассержена, и я испытал нешуточный испуг, осознавая, что жизнь моя находится на волоске и вот-вот оборвется, разбившись о землю и будучи растоптанной каблуком Аланы, словно какое-то жалкое насекомое.
- Ты не можешь так поступить. Я заставлю тебя... или ты умрешь в агонии, став одним из тех, чья душа сейчас гниет в чертовых картинах!
Ярость захлестнула ее, девушка, толкнув меня, занесла клинок над головой и, рассекая воздух, направила его в мою грудь. Веки невольно закрылись, и я ничего не видел, лишь полагался на слух. Раздался свист, и ветер вновь ударил меня в лицо, обдав каким-то мокрым холодом, после чего я ощутил горячие капли на своем лице...
В помещение было темно и я тонул в этом мраке, словно в океане людских пороков, грязных и мерзких, чернеющих от копоти, сдавливающих все внутри, и было тяжело дышать, а на языке чувствовался металлический вкус крови. Кто-то шипящий процокал копытами у меня за спиной и я инстинктивно хотел обернуться, но только сейчас понял, что руки мои крепко связаны. Я почти не чувствовал этого, хотя веревки плотно прилегали и впивались в кожу, словом, я не чувствовал не только руки. Я не знал где нахожусь, как попал сюда и мне было понятно, что из поместья навряд ли выберусь живым, но я не мог смириться. Разве может человек смириться с неминуемостью его скоропостижной смерти, которая недавно была так далеко, а теперь дышит тебе в тыл?! "Змей" вновь проскочил во мраке и явившись в просвет тьмы, где стояла зажженная свеча, наклонился и, сверкая, как то пламя, золотистым глазами, зашипел, будто посмеиваясь надо мной.
- Ох, как же люди-с вы боитесь умирать, хотя тебя я могу понять. Твоя жизнь должна была оборваться не здесь, но при вот таком стечении-с обстоятельств, даже смерть вынуждена бежать галопом сквозь время, чтобы забрать твою душу именно сейчас. Но знаешь, ты еще не убит и я предлагаю тебе одну сделеку-с.
Змей снова зашипел и, обползая вокруг, остановившись за спиной, протянул шею над моим левым плечом, ожидая ответа, сверлил меня взглядом.
- Я не уверен.
Демон изумленно заморгал и немного замешкался.
- Ты сможешь покинуть это место и даже забрать души пленников. Но взамен... - он многозначительно протянул эту фразу.
Легкие быстро заполнялись водой и при каждой попытке сделать вдох разрывались, сжимаясь все больше, отдавая немыслимой болью в голову и кисти рук. Пузырьки воздуха летели вверх и пробегали по телу, создавая неприятный холодок, поселявший внутри страх. Мной овладевала паника, а от мыслей о долгой и мучительной смерти я потерял счет времени, застыв в одной-единственной секунде на целую вечность. Время и вправду замедлило свой шаг, как делало ранее во многих тревожных ситуациях, пропуская мысли вперед себя, и я всегда мог найти выход. Но не из этой ситуации.
Однажды мне пришлось слышать, что перед смертью человек забирает с собой лучшие воспоминания. Но сейчас я никак не мог поймать их. Возможно, демон не обманул меня и сдержал свое обещание, и я не умру, мистическим образом оказавшись в теплой постели уютного гостиничного номера на краю тихого города, в котором я проживал до всего случившегося.
Боялся ли я тогда? Скорее всего, нет, ведь в мою кровь выбрасывалось слишком большое количество адреналина, чтобы сдерживать собственный испуг и временно подавлять панику. Боль стала острее, а толщи воды сдавливали меня, намереваясь раздавить, когда кто-то, схватив меня за руку, постарался вытащить на поверхность.
Вскоре я смог сделать вдох, но, все еще захлебываясь застрявшей в легких жидкостью, стал жадно хватать ртом воздух, невольно упав на землю. Женщина, спасшая меня, оказалась не кто иная, как Виолетт, но я не смог разглядеть ее, пребывая в странном состоянии, возникнувшем в моем сознании, будто защитная стена. Перевернувшись на бок и долго откашливаясь, я обнаружил, что Аланы нигде нет и, вспомнив о направленном в мою грудь клинке, ощупал себя, но не смог найти ни одной царапины.
Придя в себя, наконец сумев высвободиться из объятий паники, я подолгу смотрел в лицо Виолетт, какой-то простой и вовсе не знакомой мне, не похожей на ведьму. Рядом с ней блестело окровавленное лезвие ножа, который, я уверен, принадлежал Алане. На темно-сером платье Виолетт прямо по центру росло бурое пятно, и она, прищурившись и приподняв брови, словно вот-вот заплачет, скрестила руки на груди и еле слышно зашептала:
- Доволен? Ты выиграл и теперь можешь уходить... Ну что смотришь?! Убирайся! - она зарыдала и, растирая кровавое пятно, упала на землю.
Для меня было удивительным, что Виолетт сдалась, но я не смог воздержаться от вопроса:
- А как же Алана? - мой голос дрожал.
- Она сможет жить... У нее появится новая жизнь... Твоя роль уже сыграна, - Виолетт ухмыльнулась. - Теперь осталось мне исполнить свою. Жертва ведь все еще нужна...
Я очередной раз убедился, что она одержима и, поднявшись на ноги, едва пошатываясь, быстро зашагал прочь. Только теперь я заметил, что у меня из носа идет кровь и, истерично засмеявшись, ликуя от ощущения победы, обернулся, чтобы последний раз взглянуть на поместье. Но вскоре побледнел, когда увидел, как на меня несется существо, названное Аланой, еще уродливее, чем было в последнюю нашу "встречу".
Оно метнуло в меня острый нож, и я не сразу почувствовал, как тот во время полета сильно надрезал мочку уха. Ноги вросли в землю, и я не мог пошевелиться, а монстр продолжал приближаться, рыча по-звериному. Я оступился и упал, мое сердце горело, все внутри скручивалось, а разум четко твердил, что надо бежать, но туловище отказывалось подчиняться. Алана остановилась прямо передо мной, предстала в самом отвратительном виде и, размахивая вторым клинком, наклонилась к моему лицу, коснулась пальцами больного уха и, скривив безобразное лицо, с силой дернула его вниз. Я вскрикнул, ощутив резкую боль, словно на рану посыпали соли, и рефлекторно схватился за больное место. Кровь покрыла мои ладони, а Алану, казалось, потешала вся эта ситуация, и она, оскалившись, вытянулась, горделиво смерив меня взглядом, вдруг оторопела. Черные сгустки дыма возникали вокруг нее один за другим и постепенно приобретали человеческий вид. Взгляд существа был поистине испуган, метаясь по "незваным гостям", как загнанный в капкан зверь.
Один из них обернулся ко мне, и я узнал в его лице Филиппа. Он улыбнулся мне и кивнул в сторону ворот. "Теперь они свободны", - воодушевившись, я не стал дожидаться их мести и, ощутив резкий прилив сил, рванул изо всей мочи вперед, неважно куда, лишь бы скрыться от глаз поместья.
Не знаю, как долго я бежал, но вскоре передо мной предстала ровная, ведущая куда-то далеко дорога, и я был уверен, что с ней у меня начнется новая жизнь...
Я захлопнул книгу и, осторожно задвинув невысокий стул под стол, потупившись, смотрел в пол, потом долго рассматривал висящую на стене картину. На ней была изображена красивейшая природа неизвестного мне края около дивного озера, чуждая для наших мест. Я больше не любил портреты и избегал их, чтобы лишний раз не встретиться с холодными глазами, умело нарисованными кистью.
Слабый сквозняк, прокравшийся через открытое окно, сдул все мои работы со стола и, кружа их по комнате, уронил на пол. Я замер, ощущая непонятную досаду и, сорвав очередной календарный лист, смял и бросил его. Собирая раскиданные листы бумаги, я поднял с пола знакомую фотографию, сделанную около пяти лет назад, когда Филипп только начинал путешествовать. На ней были мы, веселые и еще ничего не знающие, не замечающие нитей времени, как не замечали абсолютно все вокруг, глупые мальчишки, прожившие только половину жизни.
Я не забыл, такое не может быть забыто, и этот день тяготил меня лишь потому, что с год тому назад погиб мой лучший друг, а я в тот день сумел понять всю цену жизни. Грусть и тоска не давали мне покоя, и лишь бокал вина смог ненадолго отогнать их прочь, давая волю опьяненным мыслям.
В дверь постучали, и я поспешил открыть, повернув ключ в скважине несколько раз. Человек, стоявший за дверью, сперва спросил мое имя и внимательно вглядывался куда-то в сторону, словно испытывая неловкость, прищуриваясь и напрягая глаза.
- Вам письмо, просили доставить лично, - произнес пожилой усатый почтальон, протягивая мне прямоугольный конверт.
Я замешкался, и мужчина, всем своим видом показывая, что он очень спешит, вложил письмо в мою руку, кряхтя:
- Мне еще здесь пару писем разнести надо.
Я поглядел ему вслед и, смерив взглядом долгий коридор, вернулся в свой номер. Я был заинтригован, ведь никто из моих давних приятелей даже понятия не имел, где я находился. Взглянув на имя отправителя, моему удивлению не было предела - оно было неизвестно.
- Кто же ты такой? - разорвав верхнюю часть конверта, я вынул аккуратно сложенный, пожелтевший от старости лист.
Он был слегка липким и мокрым, но я списал это на недобросовестную работу одной из местных почт. Развернув и разгладив бумагу, уложил ее на стол.
"Мы не успели попрощаться еще тогда, но Вы абсолютно правы, что не сделали этого, ведь судьба сводит нас вновь. Я снова жажду нашей встречи, ведь Вы стали неотъемлемой частью нашей семьи... и мы не намерены Вас отпускать.
С любовью, Ваша А."
Красивый каллиграфический почерк закончился, и я, ощущая сухость во рту, потянулся к наполовину полному бокалу вина, но руки мои дрожали так сильно, что не сумели удержать его, и осколки стекла разлетелись по красному ковру, звон которых какое-то время эхом звучал в моей голове.
Не находя себе места, я бросился из комнаты прочь вдогонку почтальону. Пролетев по лестнице вниз и выскочив из гостиницы пулей, будто бы мне в лицо плеснули кипятком, я все же застал его. Ноги сами подкосились, словно кто-то выбил из-под них землю, и, упав перед ним на колени, я судорожно жестикулировал, но говорить не мог из-за сбившегося дыхания.
- Плохое известие? - спросил у меня старик, на что я утвердительно закивал.
- Кто? Кто отправил это письмо? - мой голос срывался на крик.
Стараясь успокоиться, я задержал дыхание и, озираясь по сторонам на испуганных людей, вопросительно взглянул в лицо почтальона. Мужчина потер затылок, вновь прищурившись и долго смотря в сторону.
- Конверт без отправителя? Личное письмо, хм... - он снова попытался вспомнить.
- Скорее! - поторопил его я, не зная, что мне делать.
Почтальон потупился, а после, подняв глаза, ухмыльнувшись одним уголком губ, ответил:
- Это была светловолосая девушка... Да, точно, светловолосая и бледная девушка с ребенком... Она мне лично отдала письмо.
Мои зрачки расширились, и я безнадежно рухнул на землю. Ценой моей сделки с демоном было рождение нового зла.
Новость отредактировал YuliaS - 9-05-2016, 16:41
Ключевые слова: Поместье привидение мистика демоны авторская история