Призрак истины. Часть 1
Этот город погибает. Я хотел бы спасти его, но не знаю, как. Ведь я даже не знаю, кто я. Моя память – этот город, его тайны и обманы. А кроме этого лишь ничто, мощеное знакомыми улицами и жаждой. Неутолимым голодом, ведущим к цели всеми доступными тропами - приводящим, но вечным.Небо над пустой дорогой уходит в ночь. Целлофановый шорох мороси – тусклые фонари истекают каплями. Я не чувствую ни прохлады, ни сырости – только звуки, запахи чужих мыслей и чувств. Иду на самый явный и жгучий запах, единственный за последние дни. Слабее веет отовсюду, но мелочь не восполнит потраченных на поиск сил.
Отворяю дверь маленькой пристройки – и вижу троих, в страхе и отчаянии. Они едва слышно переговариваются, стоя над расстеленной мешковиной. Поблескивают металлические орудия и патроны, укрытые незримыми узами лжи.
Моя суть слабо связана с тяжелым химическим мирком, и люди редко замечают меня – взгляд идет вскользь, а воображение и разум придают формы. Но когда они напряжены, то смотрят в упор, и тогда запускается подсознание - защитный механизм, скрывающий для своего же блага ирреальную сторону жизни. Он налагает маску, обыденную и пустую.
Они оборачиваются на звук, вздрагивая и умолкая, судорожно дергаясь к оружию. Острая враждебность почти не ощущается за густым ароматом лжи.
Я проскальзываю меж неловких рук и становлюсь на колени, касаюсь мешковины.
Их ложь – украсть с завода оружие, - их силы, потраченные на вскармливание, сокрытие этой лжи – я поглощаю. Тонкая паутина, скрытый ею обман, питают меня и придают сил. Тайну раскроют, а их найдут, вместе с парой стволов и горсткой патронов - последней надеждой отбиться.
Я питаюсь ложью, оставляя на ее месте преступную своей наготой истину.
Цепкие пальцы не ощущают полубесплотного эфира, но злоба бьет по мне острой глыбой. Она мешает сосредоточиться на серебристо-бледном вкусе их лжи – столь желанном. Я бы сдержался, но голод снедает меня изнутри.
Обман бывает разный. Слегка багровый, с острым привкусом страсти, серым оттенком страха; злорадство цвета грязного ила – его столько, сколько граней чувств в душе. Но самый лакомый кусочек – ярко-белого, вкуса чистой воды. Ложь тела и разума для духа и смерти.
Не сознавая того, они воздвигают зеркальные лабиринты вокруг истины, по которым блуждают вечно. Все знания опутаны личными суждениями, конкретными фактами и твердыми установками - ложью. Настоящие глаза закрыты, а сердце глухо спит: разум строит лабиринты из умозрений вокруг истины. Проникнуть в самую глубь, в один миг пожинать бесплодные доводы ума – единственное наслаждение.
Но открытие пагубно влияет на человека. Чем больше лжи, тем глубже осознание. Чем меньше опыта – тем слабее опустошение. Личность распадается от прикосновения истины, как прожженый стебель. Наружу выходит безумие.
Один падает на колени и больше не шевелится, второй издает животный вой и бьется об стену, у третьего, самого старого, перестает биться сердце. Замираю, удерживая быстро преходящее чувство насыщения.
Всегда есть искушение: останавливать проходящие мимо силуэты, разбивать воздушные замки в прах, оставляя пустую скорлупу. Но голод бездонен, его можно приглушить на время – краткое время. Поэтому я сдерживаюсь. И я боюсь – вдруг, если исчезнет город, то исчезну и я?
Возвращаюсь. Дороги вот уже как несколько месяцев пусты, изредка едут длинные колонны машин. У людей их отняли, и у города тоже; одни пешеходы привычно держатся пятен света на тротуаре. Вокруг мешанина запахов, в каждом – маленькая ложь: где, когда и зачем.
Гнилое дерево и эхо отзвучавшей жизни. Я помню, как ветер сдувал стружку свежеспиленных стропил и нес голоса тех, кто ныне покоится в земле.
Я ступаю легче опустившегося тумана, но половицы пронзительно скрипят. В углу груда тряпья и картона. Криво сколоченный навес оберегает шипящее пламя от подтекающей крыши. Побулькивает закипающая вода.
- Привет, - улыбается тощий ребенок, скорчившийся под навесом. – Сегодня уха из последней банки. Представляешь, раскупили даже просроченное – мне ничего не дали, пригрозили выдать жандармам.
Сажусь рядом.
- Филя обещал найти одежду – в столице мороз под минуса.
В пустой, тщательно отмытой крынке блестят мелкие монетки.
- Пешком далеко не уйдем – везде сплошь заставы, без бумажек крышка. Как думаешь, к вагонам можно прицепиться?
Медленно качаю головой. Автоматизированные поезда умчат свое содержимое – заводы, оружие, людей – со всей скоростью агонии. Мальчик продолжает тарахтеть, насквозь пронизанный густым, тяжелым запахом лжи.
Когда-то в этом доме били ключи дрязг, порождавшие неправду, кормившие меня день и ночь. Потом они иссякли, но остался уютный след. Сюда явились ищущие крова и тепла. Им было спокойно, когда рядом кто-то есть, а мне – сытно, когда они лгали про то, как лишились дома. Многие умерли, и мало кто – от старости. Болезни и голод. Кого-то расстреляли.
- Все сидите в уголочке? – раздался сиплый бас.
- Филя, у нас уха!
- Держи одежонку, малец. Стащил прямо с прилавка.
Однажды я ощутил сильный, невыносимый аромат. Влекомый им, я нашел ребенка-калеку, чья жизнь – одна большая ошибка: матери, не желавшей детей, и отца, выпившего лишнего. Его ложь – нет жены, ее ложь – нет мужа, слились в жалкую, однорукую и одноногую неправду, несмотря на все, хотевшую жить. Настолько сильно, что он без малейшего сомнения последовал за немой, поманившей его тенью.
За последние месяцы город оскудел – все меньше людей, все меньше обмана. Все меньше афер и измен, краж и убийств – самых сытных блюд. Люди, средства и деньги утекают из города на скоростных поездах в неизвестность. Иногда, когда голодно больше обычного, я сажусь рядом со своим питомцем и мягко глажу по голове, понемногу распуская ювелирные стежки жизни, ослабляя то, что есть смысл его существования, то, что держит его на этом свете - ложь. Мой запас на черный день.
- Тебе тоже подарок, Сыч, - рядом шлепается тонкая стопка старых газет. Листы источают слабый запах обмана, недосягаемый и тщетный.
«Переговоры провалились».
«Армия мобилизуется».
«Первые победы».
От последней записи несет неприкрытым извращением правды. Прижимаю лицо к затхлой бумаге, вдыхаю. Не могу изменить произошедшего, не могу коснуться источника – не могу насытиться.
- Проигрываем, - тяжело вздыхает бас.
- Ну и пусть, - беззаботно возражает мальчик. – Нам-то что? Наберем тушенки, спрячемся в подвалы…
- Зимой ты в них задубеешь. А найдут – пристрелят, что свои, что чужие.
Состояние людей, в котором их ложь отвратительна на вкус и отравлена инстинктом зверя – война. Глупое состояние. Они гибнут. Те, кто сражается, те, кто работает, те, кто растет – их стараются уберечь, но они все равно гибнут. Бесправные бродяги и нищие – их просто расстреливают.
- Завтра эвакуируют последних жителей. А там и линия фронта подходит. Всех проверяют и перепроверяют. Нам разве что к поезду прицепиться… А, Сыч?
Качаю головой. Для этих оставшихся двух я – немое, необщительное существо, что-то вроде паука в углу, скрывающегося ночами, а днем забивающегося поглубже в паутину. Они дали мне еще одно имя, которое уйдет в забвение вместе с ними.
Они говорили, похлебали кипяток с рыбным привкусом и уснули. Я сидел, глядя на прижавшиеся друг к другу осколка тепла. Я не умею спать или мечтать, чувствовать радость и печаль. Мое сознание – вечно тикающие часы, бесстрастно отмеряющие время в никуда. Мое тело – не боящееся холода и боли напряжение пространства. Моя душа – короткая память и неутолимый голод.
Я совершенно другое существо.
Сизое, ноябрьское небо затянуто пеленой. Облака, дым и гарь тлеющей плоти – ветер с юга. На горизонте мелькают слабые вспышки – через неделю они обретут голос и слепящую яркость взрывов, рушащих стены, рвущих землю.
Новость отредактировал Таис - 17-12-2013, 13:54
Ключевые слова: Призрак обман голод подвал война