Птица на снегу
Он родился слепым. Учили его музыке, единственному искусству, какое доступно незрячему, и он оказался способным учеником. Мать умерла через несколько лет после его рождения; отец, полковой капельмейстер, – год тому назад. Брат уехал в Америку и не давал о себе знать; однако доходили слухи, что он женат, воспитывает двоих прелестных детей и занимает видное положение. Отец, удрученный неблагодарностью сына, не желал, пока был жив, о нем слышать; слепой же все любил его. Он не мог забыть, что в детстве старший брат был ему опорой, защищал от мальчишек, вечно задиравших его, беспомощного. Сантьяго будил его по утрам: «Привет, Хуанито! Вставай, дружище, хватит спать!» Ласковый, теплый голос брата был для слепого дивной мелодией, с которой не сравнятся ни звуки фортепьяно, ни пение скрипичных струн. Разве могло очерстветь такое доброе сердце? Хуан не в силах был поверить этому и придумывал для брата разнообразные оправдания. То он винил почту, то ему казалось, что брат нарочно не пишет, пока не может выслать крупной суммы денег, то он думал, что Сантьяго готовит им сюрприз и в один прекрасный день объявится в скромной квартирке на антресолях со всеми своими миллионами. Но он не осмеливался делиться с отцом своими фантазиями.Отец умер, не дождавшись письма. Незадолго до смерти отец выхлопотал слепому место органиста в одной из мадридских церквей с жалованием три песеты в день. Этого, понятно, не хватало, чтобы держать собственную квартиру, так что две недели спустя Хуан распродал, разумеется, по дешевке, скромную обстановку своего жилища, рассчитал прислугу и перебрался в пансион за две песеты в день. Он погрузился в такую глубокую, безнадежную печаль, что едва размыкал уста.
Вскоре власть в стране поменялась. Новый кабинет посчитал, что органист Хуан представляет опасность для правопорядка. Когда нашему слепцу объявили об отставке, он только удивился, в глубине души даже обрадовался, потому что у него появились новые свободные часы для реквиема, который он писал в память о своем отце. Всю тяжесть своего положения он ощутил лишь в конце месяца, когда хозяйка пришла за деньгами. Денег не было – ведь в церкви он уже не получал, чтобы заплатить за пансион пришлось заложить отцовские часы. Но вскоре платить стало нечем, и слепого выгнали на улицу.
Он подыскал новый пансион, но уже не мог взять внаем фортепиано. Бесконечная печаль охватила его: теперь ему не завершить реквиема.
Вскоре его выставили и из нового пансиона. И тут наступили времена такой жалкой, такой беспросветной нищеты, такого скудного, убогого существования, что мало кто в состоянии дать себе полный отчет в тех страданиях, в тех смертных муках, какие выпали на долю слепого. Вне всякого сомнения, тяжело жить на свете без друзей, без платья, без денег, но если прибавить к этому вечный сумрак, а следовательно, абсолютную беспомощность, то горе и унижение простираются до предела, который нам едва ли дано различить. Хуан кочевал из одной захудалой гостиницы в другую, почти тотчас же изгоняемый отовсюду; отдав постирать рубашку, вынужден был забираться в постель; башмаки у него прохудились. Брюки обтрепались снизу, неухоженные волосы и отросшая борода скрывали лицо.
Бедняга принялся скитаться по самым заброшенным задворкам столицы. Находились добрые люди, которые, случайно узнав о его положении, пытались как-то косвенно помочь ему, – косвенно, потому что Хуан содрогался при одной только мысли о милостыне. В какой-нибудь дешевой харчевне он съедал ровно столько, сколько нужно, чтобы не умереть с голоду, спал же рядом с нищими и бездомными, на чердаке, отведенном для этой цели.
В глубине души бедный Хуан никогда не расставался с мечтою о возвращении брата; теперь же, истерзанный нуждой, лелеял ее со страстью. Он продиктовал письмо в Гавану, однако конверт остался без адреса, которого слепой не знал; расспрашивал всех, кто мог встречать брата, но безрезультатно; и каждый день по нескольку часов на коленях молился о том, чтобы приехал Сантьяго и спас его.
Пришел день, когда слепого выгнали отовсюду. Не имея ни куска хлеба, чтобы заглушить голод, ни одежды, чтобы укрыться от холода, несчастный с ужасом осознавал, что близка та минута, когда он протянет руку за подаянием. Боль и стыд боролись с нуждой, не желая уступать, а вечные сумерки, окружавшие слепого, делали это сражение еще более мучительным. Он решился петь на улицах вечером, в темноте. У него был приятный голос, хорошо поставленный и гибкий; возникло только одно препятствие – не было аккомпанемента. В конце концов, другой бедняк, чуть побогаче Хуана, раздобыл ему старую, разбитую гитару. Слепой настроил ее как мог и, наплакавшись всласть, декабрьским вечером вышел на улицу. Собравшись с силами, он запел романс для тенора из первого акта одной известной оперы. Разумеется, он тут же привлек внимание прохожих, все дивились его мастерству, с которым он преодолевал трудности партитуры, и бросали монеты в шляпу, привязанную к локтю. Вокруг него скопилось слишком много народу, и городские власти сочли, что это может привести к беспорядкам. Жандарм грубо ухватил Хуана за руку и прорычал:
– Вы препятствуете движению. Проходите вперед, не задерживайтесь, если не хотите в участок.
Бедный Хуан пришел в свою трущобу расстроенный: его доброе сердце терзалось от того, что он нарушил, пусть даже и на короткое время, покой внутри державы и дал повод к вмешательству исполнительной власти. Выручки он насчитал пять реалов и одну медную монету. На следующий день он поел и заплатил за жалкий соломенный тюфяк в ночлежке. Вечером снова вышел и снова пел арии и романсы. Прохожие обступили его, и опять вмешался блюститель порядка:
– Проходите вперед, не задерживайтесь!
Но проходя вперед, Хуан не получал ни гроша, ведь если он не задерживался, его никто не слышал.
С каждым вечером выручка убывала. Положение становилось отчаянным. В кромешном мраке своей убогой жизни несчастный видел только один просвет – приезд своего брата Сантьяго: «Если Сантьяго в Мадриде, он может услышать, как я пою, и узнать меня по голосу». И только благодаря этой надежде, вернее, этой иллюзии, он еще находил в себе силы жить.
Оставшихся денег Хуану хватило лишь на булочку и чашку скверного кофе. В морозный зимний вечер, вконец обессиленный, подгоняемый нуждою, он вышел на улицу просить подаяния. Гитары уже не было – в такую же тяжелую минуту ее пришлось продать за три песеты.
Снег все падал. От голода и холода у бедного слепца дрожали ноги. Прохожие встречались редко. На одной из центральных улиц он запел первую попавшуюся арию голосом слабым и хриплым. Никто не подходил к слепому даже из любопытства. Наконец слепой не мог более петь: голос замирал в горле, ноги подкашивались, руки онемели. Он сделал несколько шагов и сел на тротуар, прислонившись к садовой решетке. Затем уткнул локти в колени и положил голову на руки. Через некоторое время ему показалось, будто перед ним остановился прохожий. Слепой почувствовал, что кто-то взял его за руку. Решив, что он опять нарушает закон, Хуан поднял голову и робко спросил:
– Вы … из жандармерии?
– Вовсе нет, – ответил прохожий, – но вам придется встать.
– Вряд ли я смогу, кабальеро.
– Вы замерзли?
– Да, сеньор… и сегодня я ничего не ел.
– Так я помогу вам. Ну-ка, смелее!
Прохожий был силен и без труда поднял Хуана.
– Ну, вперед… Скорее домой – вам нужно обсушиться и поесть горячего.
– Ах, сеньор, мне показалось, что передо мной фонарь. Я ведь слепой.
– Слепой? – жадно перепросил незнакомец.
– Да, сеньор, с рожденья.
Хуан почувствовал, как его благодетель содрогнулся всем телом. Незнакомец приостановился и спросил, как зовут нищего.
– Хуан?.. – переспросил он растерянно, услышав ответ.
– Да, Хуан Мартинес.
– Вашего отца звали Мануэль? Он был капельмейстером?
– Да, сеньор, все так.
Тут слепой ощутил крепкое объятье сильных рук и услышал дрожащий голос:
– Боже правый, какой позор и какое счастье! Я – преступник, я – твой брат Сантьяго. Несколько минут братья стояли посреди улицы и плакали, обнявшись.
Сантьяго привез брата домой. Хуана почти внесли в дом. Внутри все излучало тепло, издавало неповторимый аромат довольства, присущий богатым жилищам. Сантьяго приказал – и двое слуг тотчас же сняли с Хуана промокшие насквозь лохмотья и облачили его в чистую и теплую одежду. Ему принесли еду: сначала чашку бульона, чтобы восстановить силы, а затем еще несколько блюд, весьма легких, принимая во внимание слабость его желудка. Из погреба извлекли самое изысканное, самое выдержанное вино. Отдавая приказы слугам, устраивая все необходимое, Сантьяго не присел ни на минуту – то и дело он спрашивал в сильном волнении:
– Ну, как дела, Хуан? Тебе лучше? Выпьешь еще вина? Тебе тепло? Может, принести тебе что-нибудь еще?
Немного погодя, узнав, что жена и дети уже спят, Сантьяго предложил брату поиграть на фортепиано. На звуки музыки прибежали жена и дети Сантьяго.
– Громче, Хуанильо, громче! – подбадривал хозяин дома своего брата. – Ну-ка, Адела, Моналита, Пакито, обнимите моего брата Хуана. Это Хуан, о котором я вам столько рассказывал – сегодня вечером я нашел его на улице: бедняга замерзал на снегу.
Добрые домочадцы Сантьяго обняли бедного слепца. Жена тут же начала хлопотать: велела принести грелку и сама положила ее слепому под ноги, затем накрыла ему колени пледом, а на голову надела бархатную шапочку. Дети вились вокруг кресла, лаская дядюшку и позволяя ему ласкать себя. Пока Хуан в немногих словах описывал свои несчастья, все слушали, затаив дыхание, затем дали волю чувствам. Сантьяго рвал на себе волосы, его супруга плакала, дети, потрясенные услышанным, засыпали вопросами, сжимая руку слепого.
– А животик у тебя не болит? – спросила Манолита, прижавшись к нему.
– Нет, деточка, нет… Ничего у меня не болит… я так счастлив… Только я очень хочу спать… глаза слипаются…
– Да, дядюшка, спи, засыпай, – хором повторили Манолита и Пакито, нежно обняв ручонками его шею.
Он и вправду уснул. И проснулся на небесах.
На рассвете блюститель порядка споткнулся о его труп, лежащий в снегу. Врач из дома призрения установил, что смерть произошла от переохлаждения организма.
Пришел патруль, чтобы убрать тело.
– Взгляни-ка, Хименес, – сказал один из жандармов своему напарнику, – взгляни-ка: похоже, он смеется.
Новость отредактировал RammkindeR - 15-01-2012, 12:38
Ключевые слова: Смерть холод снег слепой