Грязнуля. Часть 3
Если бы я мог выбирать, где мне очнуться, я выбрал бы, конечно, вполне уютную больничную койку. Лежишь себе в тепле, под присмотром, постепенно приходишь в себя. Я не отказался бы даже от мента, сидящего у моей постели, – лишь бы только иметь возможность какое-то время побыть в покое. Но возможности выбирать у меня не было.Когда ко мне вернулось сознание, я обнаружил, что иду, пошатываясь, по колено в снегу, крепко сжимая окоченевшими пальцами прутья чёртовой решётки. Я зачем-то тащил её с собой.
Ценой невероятных усилий – и помогая себе коленом – я разжал пальцы правой руки и, уже при помощи пальцев правой, отлепил пальцы левой. Они отказывались слушаться – кисти рук напоминали голубоватые клешни. Я пытался отогреть их дыханием, запихивал под свитер. Помогало не очень.
Левый глаз ничего не видел. Чисто на автомате я попытался до него дотронуться. Зря. Ощущение было такое, словно я куском замороженной рыбы со всей дури ткнул прямо в голый нерв. От боли я взвизгнул и чуть было снова не потерял сознание. Но удержался. Постоял. Покачался. Немножко стошнило на снег желудочным соком и кровью. И снова пошёл.
Куда я иду, я не особо понимал – да и не старался. Куда угодно, лишь бы подальше от преследующей меня дряни. Не так далеко от нашего офиса был парк – в нём я, по всей видимости, и оказался. Брёл мимо темнеющих в ночи деревьев, загребая ногами снег. Пока не наткнулся на домик, над трубой которого вился дымок, а в окне очень по-домашнему мерцал телевизор.
Какой-то дедок с длинными седыми усами сидел в домике за столом и, кажется, пил горячий чай. Может быть, даже с конфетами.
Во мне тут же закипела борьба двух сил. Одна из них орала, захлёбываясь, чтобы я валил мимо – и как можно быстрее, пока меня не заметили. Вторая же умоляла открыть калитку и, не обращая внимания на заливающуюся лаем собаку, идти к крыльцу – стучаться в дверь, просить о помощи. Если надо будет – на коленях.
Собака и правда заливалась. Хорошо, что она на цепи, подумал я, скрипя калиткой. Вторая сила одолела первую. У неё был железный аргумент. «Просто скажи деду, чтобы сразу запер дверь на ключ». Элементарно.
Дедок, похоже, услышал собачий лай, потому как подхватился, пошёл было к двери, но тут же вернулся к столу, отпил чаю из гигантской чашки с сиреневыми цветами и шустро так поковылял куда-то прочь из поля зрения.
Я не успел постучаться – дверь распахнулась, в лицо мне ударил свет голой лампочки, свисавшей с потолка сеней на обкаканном мухами проводе, а я стоял с поднятой рукой, словно держась за невидимый поручень, и пошатывался.
Дед поначалу испугался и даже отпрянул, но после бросился ко мне и обхватил меня вокруг талии сухонькими, но крепкими ручонками. Потому что я начал заваливаться вправо и едва не треснулся виском о косяк.
Внутри было, наверное, просто тепло, но мне показалось, что там царит настоящая африканская жара. Руки мои пылали, пусть и без видимого пламени. Лицо тоже полыхало, особенно слева.
Дед начал было спрашивать, кто это меня так разрисовал, но я попытался крикнуть, но, на самом деле, только прохрипел: «Закройте дверь… на замок!»
Дедок, видимо, понял что-то своё. Он пошёл забрал со двора собаку, которая теперь молча виляла в мою сторону хвостом, но подходить боялась, запер дверь – я проследил – на огромный амбарный замок и, подойдя к старенькому шкафу и распахнув дверцы, вынул из его недр приличных размеров ружьё.
Я немного успокоился. Этот человек, пусть и старый, делал всё правильно.
– У вас есть телефон? – вопросительно прохрипел я.
– Да-да, конечно! – Дедок метнулся куда-то в сторону и тут же протянул мне трубку новенького радиотелефона. На которую я посмотрел без особого доверия, но взял. Дед скривился в улыбке. – Внук подарил. Он хороший.
Я так и не понял, кто именно хороший – внук или телефон, но в данный момент меня это мало интересовало. Я набирал номер Виталика.
– Алло… – голос был заспанный и чуть удивлённый. У меня отлегло от сердца. Значит, у Виталика точно всё в порядке, раз он сейчас спит.
– Виталик… – каркнул я в трубку.
– Кто это?.. – Виталик меня не узнал, что неудивительно. Я бы сам себя не узнал. Ни голос, ни внешность, ни мысли на мои прежние не походили совсем. Просто категорически.
– Виталик… Это Макс. Слушай…
– Макси-им? – удивлённо потянул Виталик моё имя за хвост. – Ты что, заболел?..
– Вроде того… У меня к тебе просьба…
– Погоди. Тут, короче, такая ситуация… Я твоего рабочего не знаю, а мобильный ты у меня забыл. Так вот он целый день с утра разрывается…
– Давай потом об этом, пожалуйста… – захныкал я. Но Виталик не дал мне продолжить.
– Нет, стой! Это важно. Очень важно, – он помедлил. – Звонила твоя мать.
– Зачем? – сипло выдохнул я и удивлённо посмотрел на дедка. Тот стоял напротив, баюкая ружьё и внимательно разглядывая моё лицо. Левую расквашенную сторону моего лица.
– Твоя сестра умерла. Извини за такую новость посреди ночи, – Виталик помолчал. – Ты откуда, кстати, звонишь? Номер какой-то незнакомый…
…Уже засыпая с тяжёлой, но перевязанной головой на вполне уютной больничной койке, я думал о Таньке. О том, как плохо мы с ней пообщались в последний, как оказалось, раз. Ну как пообщались… Если быть совсем честным, то я её выгнал.
Она в очередной раз приезжала ко мне пожить – не заладилось с неизвестно с каким по счёту гражданским мужем, он выпер её, а потом и я выпер. Потому что ужиться с ней не мог. Всякий раз я давал себе слово, что вытерплю, потому что я человек взрослый, и всякий раз позорно срывался, словно прыщавый школьник. Орал на неё, красномордый от натуги, швырял в неё вещи – её вещи, брызгал слюной. До рукоприкладства не доходило – вырванных волос и сломанных пальцев нам обоим хватило в детстве. А теперь Таньки нет.
Когда я, ещё до больницы, спросил у Виталика, упоминала ли мать о причине смерти, Виталик не ответил и с преувеличенной заботой стал заталкивать меня на заднее сиденье своего опеля, стараясь не смотреть мне в глаза. Ну, понятно. Суицид. Как того и следовало ожидать.
Дедок наотрез отказался брать деньги за помощь и порывался поехать с нами, не выпуская ружьё из рук, но Виталик сумел его отговорить.
Долго мы ехали или нет, я не знаю, потому что отключился, съехав по сиденью вбок, и включился только в тот момент, когда мою изувеченную бровь уже аккуратненько зашивали.
Утром я узнал, что у меня, помимо разбитой брови, ещё сотрясение и несколько незначительных ссадин, что завтра меня выпишут – и я смогу пойти, ура, домой. Ага. Было бы куда идти.
Я боялся даже представить, что творится у меня дома в данный момент. А ещё мне было удивительно, что за мной не приходит милиция – или хотя бы не навещает врач-психиатр, если учесть то, что я натворил на работе. Ну, не только я. В меньшей степени я. Хотя, возможно, у Павла Витальевича есть свои причины не заявлять в милицию – даже с учётом разгрома в офисе.
Целый день я отлёживался, отрываясь от постели только на приём пищи. А вечером в палату пришла дежурная сестра. Посмотрела на меня, украшенного тюрбаном из бинтов, долгим взглядом – и сообщила, что меня к телефону просит какая-то женщина. Наверное, мама.
Меня? Мама? Откуда она может знать, где я? Хотя… Возможно, ей Виталик сказал. Но если не мама, то, может, жена. Бывшая. Ей, конечно, незачем, но мало ли. Вдруг думает, что я при смерти. Она хоть и бывшая, но человек хороший.
Вот Танька бы моей смерти точно обрадовалась. У неё в этом плане комплексов никогда не было, думал я, шаркая по коридору за дежурной сестрой. Танька много раз желала мне сдохнуть, а я всегда боялся ответить ей тем же. Кроме последнего раза.
Дежурная протянула мне трубку. Я присмотрелся к тусклой пластмассовой поверхности – чистая, разве что в царапинах. Взял, приложил к уху.
– Алло, – я уже почти не хрипел, но разговаривал всё равно с некоторой натугой. В трубке свистел лёгкий электрический ветер, и что-то негромко щёлкало. Я повторил своё «алло». Некоторое время ничего, кроме шума, я не слышал, но после разобрал какие-то далёкие звуки. Будто бы женский смех.
Я «аллокнул» в третий раз. Теперь уже кто-то явственно рассмеялся. Как бы отвечая мне, но не словами.
– Кто это? – Я уже понимал, что это не Женька – моя бывшая. Та смеялась по-другому. Мать смеяться бы не стала в ответ на «алло», она женщина с железной психикой – когда умер отец, мама горя своего не выдала ничем, хоть и любила его всю жизнь. Смех в трубке был незнакомым. Вроде бы.
– Кладу трубку, – решился я на шантаж. Щелчки стали громче. Напоминали они другие, не самые приятные звуки.
– Простите, я ошиблась номером, – сказал кто-то женским голосом, едва сдерживая смех. У меня под коленками стало неприятно томно.
– Таня?
Зачем я это ляпнул? Понятия не имею. Но женщина в трубке расхохоталась. Тоненько себе подвывая. И клацая горлом.
Постепенно смех менялся на уверенный вой. Всё чаще звучало это отвратительное «клац, клац». А я не мог никак заставить себя положить трубку.
Нестерпимо заболела голова, левая, набухшая под повязкой бровь болезненно запульсировала.
Остро захотелось разбить телефон и бежать отсюда. Только вот куда? У меня теперь ничего нет, кроме больничной пижамы, дубовых тапок и пакета с апельсинами и яблоками, который в часы посещения привезла Оксана.
– А может быть, и не ошиблась, – сказал в трубке захлёбывающийся воем голос.
Вой нарастал. У меня затряслась челюсть.
– Почему ты никак не сдохнешь? – сказал я в трубку с неподдельным удивлением и прикусил язык. То есть ,натурально прикусил – до крови.
Резкая боль отрезвила меня. Я отдёрнул трубку от уха.
На мгновение мне показалось, что из неё струятся полупрозрачные чёрные волосы. Из раструба трубки выло так, что дежурная сестра, которая в нескольких метрах от меня пялилась увлечённо в планшет и пила чай, сидя за журнальным столиком, подняла голову и посмотрела в мою сторону с нескрываемым ужасом.
– Что это? – прошептала она.
– Проблемы на линии, – сказал я, тряся головой. Говорить получалось не очень хорошо – челюсти сводило.
Я бросил трубку ещё советского телефона на рычаг и начал медленно сползать по стеночке в спасительную темноту и тишину отсутствия сознания.
Автор: shayron.
Источник.
Грязнуля. Часть 1
Грязнуля. Часть 2
Новость отредактировал LjoljaBastet - 24-01-2016, 07:04
Ключевые слова: Грязь волосы испуг преследование больница сестра смерть