Красный Петух
Посмотреть на покойницу, Марью Петровну, собралась вся деревня. Зина, сестра Марьи Петровны, барышня с русыми косами, улыбалась в углу под заплеванной иконой; шелестели березы, задумчиво покачиваясь на сонном, будто разморенном ветру. Был июнь. Был гроб с Марьей Петровной. Та начала уже скверно пахнуть, от жары.Какой-то усатый, седенький мужичок заглядывал в серое, тусклое окошко и плотоядно любовался на мертвую Марью Петровну.
Она скончалась поутру. В треснувшем ее брюхе дышало паром что-то теплое, будто Марья Петровна не ела, а была нафарширована. Серо-багровые пальцы сжимали ложку, вымазанную в крови. На полу, у гроба – брюшком кверху – валялся дохлый, красный от крови петух. Когтистые его лапы были переломаны.
- Слопать, поди, саму себя захотела. Она-то себе брюхо и вспорола. Мало ей петуха было. Бог ей судья, прости Господи! – заохали бабы в платочки и перекрестились, воздев глаза к небу.
- Его там нет, – ласково пропела Зина.
- Кого нет? – пролепетали бабы.
- Бога… Нет. Нет его там, и все. Иначе все.
Зина умиленно погладила мертвую Марью Петровну по жиденьким белесым волосёнкам. Затем самозабвенно запела, укрыв ажурной белой занавеской живот покойной.
С отвращением посыпались прочь круглые бабы.
Когда гадкое, липкое утро истлело на полуденном солнце, Марью Петровну – как была, в сорочке – уже заботливо уложили в дешевый фанерный гроб. Губы ее были в крови, отчего покойница напоминала сытого до краев упыря.
Ржавое солнце оплевало круглое тело самовара.
Кровать, на которой Марья Петровна, собственно, померла, чернела в углу. Вздыхала загаженная белая простынь, словно бы жизнь Марьи Петровны продолжалась в ней неведомым образом.
Потащили гроб, еле уволокли. Понесли в безмолвную рощицу, бледную, как дряблая кожа покойницы. Она была женщина крепкая, дородная, и тайно улыбаясь – в свое рыхлое, бездонное – колыхались смешливо ее жиры, полупьяные от своей жизни.
Зина, чуть дыша, тупо смотрела в окошко, наблюдая, как хлипкий гроб с Марьей Петровной исчезает среди клонившихся от жары березок. Когда вдалеке кто-то отчаянно, истерично стал визжать, Зина рассмеялась. Она заливалась до тех пор, пока сама не лопнула. От нее остались лишь русые косы и белый ворот; косы задорно упрыгали прочь, отражаясь в самоваре, и пожимал плечами, пританцовывая, воротничок. В углу, где Зина сидела прошлым утром, хищно скалился треснувший лик.
В сенях затопал оживший петух и давай причитать что-то: черт знает какими словами, на языке непонятном, все мычит да кричит, и головой своей красной машет, и топает, топает, чуть не танцует. Потом – расхохотался, и давай плясать во всю силу. И летят от крыльев его искры, жгучие, кровавые.
Пляшет уж сама изба, красно-хохочущая, дрожит под курьими ножками землица, и улыбаются в земле черти сквозь сон, хмельные.
Дрожала, как жадное до жизни сердце, простынь, на которой умерла Марья Петровна. То взлетала к потолку, то плюхалась наземь в истерике, в визгливом угаре. На бледном полотне явственно проступало лицо покойной Марьи Петровны. Подмигнув, оно расплылось в алой улыбке, и все неистовее – под завывание Зины – плясал в клубах дыма красный петух.
Завертелась изба. Прыгнула – и полетела прочь по белому небу, с криками и воплями: на самое солнце, а Зинкин хохот долго еще летал над землею, и все так же колыхались на ветру тихие березы.
Новость отредактировал Таис - 19-02-2015, 20:38
Причина: Стиль автора сохранен.
Ключевые слова: Изба смерть гроб пляска петух пожар полет солнце авторская история