Черные духи, белые духи
Тш-ш, тихо, осторожно ступай, не выплесни ненароком луну, что затаилась на донышке ведра. Качается, точно парусник, привязанный за нить под потолочными балками, слепит глаза серебряно-яркой кормой… Тш-ш, ночь на дворе, гаснут свечи, парусник прячется в обгорело-черную тьму.«Огонь, мамочка!»
Луна в ведре утекает сквозь пальцы, дробится на тысячу лун, точеными осколками лучей, звеня, оседает в подставленной кружке.
– Пей, маленький, будет полегче, – белая, как козье молоко, луна сочится сквозь сжатые губы, жаром обметанную гортань, Жан кашляет, поперхнувшись, хининово-горькой таблеткой луна застревает на языке.
«Мамочка, жжется!»
Тш-ш…
***
Тш-ш – красным пылающие перья касаются щеки, барабан ухает по-совиному, на выдубленной до светлого шкуре – багровые отпечатки рук. Лоа следят из темноты – клюволикие, рубиновоглазые, мучнисто-бледною тенью скользят сквозь древесные ветви, черными закорючинами когтей сминают в пыль ритуально рассыпанные зерна… Голод, жажда, першащая горечь под языком.
«Papa Legba, ouvri barrie pou nous passer!»
– Рада лоа не помогут – слабые крылья, голубиные крылья, белые духи пьют воздух и молоко, неслышными шагами идут над землей – жирной, чавкающе-жадной, удобренной бесчисленными костями мертвых – слишком чистые, чтобы испачкаться в черном, рыть белыми пальцами гниль и требуху. Поплачь им, плесни по щекам подсолено-горькой воды, Рада лоа слижут горечь и соль, умоют растерзанное до крови сердце собачье-шершавыми языками… Но этого ведь недостаточно, правда?
Трещотка под пальцами мамбо заходится костяным, гремуче-звонким смехом, беззубым старушечьим ртом шепчет-выплевывает имена – щекочуще-мягкие, как птичьи перья. Цыплячье вытянув шеи, Рада лоа вслушиваются с ритуального столба-насеста, довольно кудахчут по-куриному, Рада лоа, белоснежно-облачные духи.
Тш-ш…
Вода обращается в кровь. Красную, солоновато-жгучую – накинув на плечи звериные шкуры, лоа танцуют у стреляющего искрами костра, кровь плещется в глиняных горшках, округлых, как материнское чрево, сладко-ягодным соком сочится из глиняных пор, пристукивая свиными копытцами, лоа лакают – кровь, пахнущую железом и жиром, кровь острую, как гаитянские перцы; кровь наполняет гортань и желудок – сытно и просится в сон.
«Ting, ting, ting, ting kay Lamesi,
Whoi, mama,
Kay la Mesi gen yon kochon griye,
Whoi, mama!»
– Петро лоа не помогут – жадные до крови и жертв, мстительно-злобные духи, красные, как раскаленные на костре уголья, ревут, потрясая стальными копьями, стальными клыками мечей грозят неподвижно-холодному небу. Кричи им, выдирая от горя волосы, режь в честь Петро лоа самую упитанную свинью – они прилетят и услышат, пятнистыми жалами тарантула, жабьей ядовитой слюною вопьются в душу и плоть боль причинившего тебе, и боль твоя станет его болью… Но этого ведь недостаточно, правда?
Меч в напряженных ладонях хунгана свистит, рассекая мир на две половинки, точно тыкву, разрубленную мачете, сонмы огненно-красных лоа теснятся на острие – и мертвые входят к живым сквозь приоткрытую дверь, кривятся каменно-жесткими лицами на подношенья из крови и кукурузной муки, согнув колени, садятся у догорающего костра… Тш-ш, ничего не пугайся.
… Он улыбается – рот трескается в черном, костяном оскале, черный, как дотлевающая зола, безглазый ночной нетопырь, перечно-горьким дымом расползающийся силуэт в цилиндре и лаково-черном фраке.
«Baron Kriminel, map travay рои ve ve te yo, m pa bezwenn lajan,
Baron Kriminel. O! Lane a bout, o, map paret tan yo».
– Взгляни на меня, о, плачущая женщина, утри свои слезы и смейся вместе со мною! Ром обжигающе крепок, могильщики отложили свои лопаты – разве это не повод для веселья? Точно лоно нетронутой девственницы – невскопанная земля на погосте, земля устала принимать мертвецов, и я даю ей отдых – разве это не повод для веселья?
Смех перекатывается во рту рассыпчатыми кофейными зернами, танцуй – под громом рокочущие барабаны, танцуй – сжав обтянутые черным запястья, танцуй – покуда достанет сил; с осколочным звоном созвездий – небо нисходит на землю, земля выпускает своих мертвецов, лоа Гэдэ, черные духи, ворча, ворочаются в полусгнивших гробах...
Тш-ш.
***
– Мам, а он ведь совсем не страшный! – луна оседает на коже крупинками соли, холодная, истлевающе-белая, Жан промокает лицо рукавом – с колючим песчиночным шорохом луна осыпается в горсть… Тш-ш, боль похоронена и забыта, луной горчащею солью растворяется под языком. – Я спал, и видел дурные сны, а он сказал: «Просыпайся!» И хохотал над ухом, жонглируя тростью, и прятал сны в большой черный цилиндр… И я проснулся. Это ты позвала его, мама?
… Улыбка – серебряно-лунный оскал, острый, как серп вновь рожденного месяца, сияет крест на тонко-мосластой шее; постукивая тростью о камни, Барон Самди, Хозяин Перекрестков, обходит свои ночные владенья – и нет дурному места на его земле.
Тш-ш…
________________________________________________________________
Духи вуду – лоа, живут в деревьях, камнях, телах животных, проявляют свою волю через сны, необычные происшествия и одержимость. Вызываются во время храмовой церемонии жрецами вуду – хунганами (мужчины-жрецы) и мамбо (женщины-жрицы).
Существуют три группы лоа:
– Рада лоа, добрые духи, их церемониальный цвет – белый, стихия – воздух, в жертву им приносят цыплят и голубей. К Рада лоа относится Эрзули, покровительница женщин, символ которой – луна, в храмовой комнате ее символизирует лодка, подвешенная к потолку;
– Петро лоа, более могущественные и жестокие духи, их церемониальный цвет – красный, в жертву им приносят свиней, коров, собак, останки мертвых из могил;
– Лоа Гэдэ, к которым относится Барон Суббота во всех его ипостасях. Он управляет доступом к загробному миру, символ его – крест на могиле, его церемониальный цвет – черный. Носит черное пальто, цилиндр и трость, курит крепкие сигары, пьет ром с перцем и черный кофе. Клоун и грубиян, часто смеется, любит непристойно шутить. Он – последняя надежда для умирающего, матери просят у него помощи для смертельно больных детей – Барон считается их покровителем и защитником.
«Baron Kriminel, map travay рои ve ve te yo, m pa bezwenn lajan,
Baron Kriminel. O! Lane a bout, o, map paret tan yo.» – молитва Барону Субботе
«Ting, ting, ting, ting kay Lamesi,
Whoi, mama,
Kay la Mesi gen yon kochon griye,
Whoi, mama!» – песнопения в честь насыщающихся лоа
Ритуал вуду начинается с молитвы лоа Папа Легба, открывающего врата между миром духовным и материальным: «Papa Legba, ouvri barrie pou nous passer!» После этого трижды льют воду перед храмом и храмовым столбом, по которому лоа приходят в наш мир, затем разжигают костер на площадке перед храмом. Взмахом ритуального меча хунган как бы «срезает» материальный мир, оставляя ворота для лоа. Участники церемонии бьют в барабаны, жгут свечи в честь лоа и специальной мукой вычерчивают их символы на земле или листе бумаги. Вызывают лоа, ударяя его символ трещоткой, сделанной из полой тыквы, набитой косточками или с помощью заклинаний зазывают лоа в глиняный горшок, установленный на алтаре. Жертва лоа – кровь жертвенного животного, ее пьют участники церемонии, вызывая в себе одержимость. Соль – используется в обрядах очищения, для контроля над злом.
Ключевые слова: Духи лоа ритуал магия