Искания Чарльза Фратчета
Моё имя Чарльз Фратчет. Но это не имеет уже никакого значения, потому что память обо мне вряд ли сохранится, а все мои работы будут уничтожены руководством университета, посчитавшим мои начинания достаточно недостойными и ужасными, чтобы сокрыть их от публики. Эта же рукопись создана в моё оправдание и будет сохранена, на что я надеюсь, до лучших времён, когда мир избавится от суеверных и чересчур набожных узколобых дураков, какими считаю я своих руководителей. Сами решайте, как поступить с этим знанием.Моя жизнь с самого начала была полна трагических случайностей и не имела в своей перспективе ничего, кроме несчастного и пустого существования, подобного моим предкам. Я родился в семье зажиточного мореплавателя в Бостоне в начале 1899 года. Мать слишком рано умерла от чахотки, чтобы я хоть как- то смог запомнить её или же описать внешне. Фотографии, не подкреплённые моим личным визуальным опытом, очень скоро забывались, и я предпочёл вообще не думать о существовании когда-либо своей матери. Отца же никогда не было рядом, поэтому процессом воспитания целиком и полностью занялся мой дед. Умудрённый жизненным опытом и начитанный старик вызывал во мне чувство восхищения, а его рассказы и истории из прошлого во многом сыграли роль в выборе моей будущей специализации. Отец, хоть и редко появлялся, из своих путешествий привозил немалые богатства, поэтому дед капитально занялся моим образованием, нанимая лучших учителей и покупая самые дорогие и редкие книги. К восемнадцати годам я уже свободно владел немецким и французским, имел обширные познания в математике и химии, не раз публиковался в исторических журналах с критиками и эссе. К сожалению, примерно в то же время трагически погиб мой отец, попав в сильнейший шторм посреди Тихого океана. Дед тяжело перенёс смерть единственного сына, а вкупе с немалым возрастом впал в старческое безумие. Как наследник всего состояния, я старался держать семейную усадьбу в прежнем положении, однако вскоре выяснилось, что отец остался должен целое состояние влиятельным кредиторам и выплаты грозили разорением скудеющему бюджету. Оставшись практически без гроша, я покинул семейное гнездо, где остался мой дед, угасавший с каждым днём, оплатил ему хорошего доктора и сиделку и, строго наказав себе никогда не быть банальным купцом, а гнаться за новыми знаниями, отправился в Аркхем, в
знаменитый Мискантоникский университет, где без проблем смог поступить на кафедру истории.
Обучение проходило на редкость гладко, и я удостоился стипендии, которая могла покрыть мои новые и не совсем законные, в будущем, увлечения. Проучившись полгода на отличные отметки на зависть остальным студентам, мною заинтересовался старый профессор Джордж Харроу, настоящий мэтр в исторических науках. Его удивил мой неподдельный интерес к древности, растущий с каждой лекцией, поэтому, после очередной из них, он попросил меня задержаться, на что я, конечно же, согласился. Он повёл меня в свой кабинет, где мы до полуночи беседовали и дискутировали на самые различные темы, как-либо связанные с древностью. В особенности я интересовался оккультными обрядами майя и ацтеков, а профессор с огнём в глазах и неугасаемой живостью поведывал мне самые тайные и ужасные знания, которыми я, увы, не могу поделиться, потому что мне жутко даже вспоминать об этом. Мой интерес перемешался со страхом, но я не мог прервать нашу беседу, потому что хотел знать как можно больше и профессор, видя это, после очередной чашки чая посмотрел на часы и попросил меня проследовать за ним. Мы прошли по неосвещённым коридорам университета в самые старые и недосягаемые его части, а ущербная луна ярким сиянием освещала наш путь, пока я, ведомый стариком с увесистой масляной лампой, коптившей тонким чёрным дымком, медленно следовал в неизведанные студентами глубины громадного комплекса. Наконец, профессор остановился перед массивными дверями и прошептал мне: «Библиотека». Он достал из кармана мантии большой ключ под стать дверям и, несколько раз провернув его в замочной скважине под аккомпанемент ржавчины, с трудом и пыхтеньем открыл проход в комнату. Света лампы не хватало, чтобы увидеть верхние ряды полок, набитые древними книгами и ветхими фолиантами, такая огромная была библиотека. Мы проходили вдоль бесчисленных стеллажей и шкафов и возникало ощущение, что, чем дальше мы пробирались, тем древнее выглядела обстановка библиотеки, хотя это вполне могло быть правдой. По слухам,
библиотека Мискантоникского университета была самой старой частью здания и являла собой коллекцию самых древних тайн со всего мира. В
ветхие окна бился ночной ветер, а зловещий лунный свет вкупе с огнём лампы создавали жуткие тени, вырисовывающиеся в первобытных монстров,
от который у меня по коже шли мурашки. Наконец, профессор остановился перед ещё одной дверью, уже маленькой и, открыв её, жестом пригласил
меня внутрь. В этом помещении окон не было, как не было и книжных полок. Комната пустовала, за исключением столика, стоявшего у дальней стены.
Старик судорожно вздохнул, прикрыл за собой дверь и медленно повёл меня к этому столику. Я привык ко мраку и уже издалека мог определить, что на
столе лежит массивная книга и удивлялся, что же может быть в ней такого особенного, ради чего мы проделали такой длинный путь. Как только тусклый свет лампы осветил название книги, я закричал во весь голос и упал ничком на пол, а старый профессор так сжал лампу, что я мог бы поклясться, что слышал хруст его костей. Признаться честно, я до сих пор удивлён, что мой дух не покинул тело в тот момент, как я увидел книгу так близко, ибо передо мной лежал, обёрнутый в жуткую человеческую кожу, ужасный «Некрономикон», написанный безумным арабом Абдулом Альхазредом. Я слышал множество небылиц, что стены университета хранят копию этой кощунственной и непотребной книги, снятой в XVII веке. Я никогда не верил в подобного рода россказни. До этого момента.
Профессор с нескрываемым страхом подошёл ближе и, хоть и был человеком науки и приверженцем разума, с дрожью перекрестился. Он провёл рукой по пыльной коричневой коже тома, щёлкнул медной застёжкой и открыл книгу. Меня в тот момент передёрнуло. Будучи бледным, как сама смерть, я медленно и осторожно подошёл к столу. Играющие языки пламени в лампе тускло освещали вульгарную латынь, на которой была написана книга, из-за чего её прочтение было занятием не только страшным и ужасным, но ещё и тяжёлым. Старик, зная, что моих познаний недостаточно для понимания написанного, начал вслух читать. Поначалу его голос был хриплым и испуганным, но по мере прочтения в нём разгорались те увлечённые нотки, которые я слышал от него сегодня днём. Мой страх же, напротив, только нарастал, ибо я услышал такие непотребства, которые страстно хочу забыть, но в тот момент любопытство пересилило все остальные чувства и я, с дрожью в коленях, стоял и внимал профессору. Он рассказывал мне вещи, которые обычный человек никогда узнать не сможет. Я узнал, что люди являются далеко не первой разумной расой на нашей планете, что ящероподобные уродцы господствовали на земле до появления первых людей, которые их потом и уничтожили, за что, впоследствии, дорого поплатились. Узнал о других мирах, о далёких звёздах, откуда на нашу планету прилетают учёные, чтобы похищать и изучать людей и их повадки, узнал о кощунственных богомерзких ритуалах, проводимых разными народами мира и их последствия, порой настолько жуткие, что страшно представить, будто кто-то когда-то действительно их проводил. Профессор с нескрываемой страстью читал отрывок про древний подводный город Р’льех и его ужасающих исполинских обитателях, которые, по нашему счастью, находятся в глубоком сне, сравнимым со смертью. Утренний свет начинал просачиваться под дверью, неяркой полоской намекая чтецам, что
необходимо возвращаться в повседневным мир, свободный от ужасов этой мерзкой книги. Но профессор всё не заканчивал, он, как и ученик, с вожделенной дрожью перелистывал страницу за страницей. Однако, когда тот начал повествовать об Иных Богах и Ньярлатхотепе, я снова в ужасе
закричал, и старик начал опасаться, что их нечестивое занятие может быть разоблачено. Поэтому, взяв с меня клятву никогда и никому не рассказывать
о событиях минувшей ночи, вывел меня из библиотеки и отправился вести занятия, словно он всю ночь не бодрствовал, а мирно спал в своей кровати.
Меня же подкосила усталость, и я с трудом добрался до снимаемой комнаты на чердаке двухэтажного дома и рухнул в кровать, пропустив свои занятия.
Проснулся я только наутро следующего дня, но утверждать, что я выспался, было сложно: меня преследовали ужасающие кошмары, в которых меня мучили и пытали мерзкие создания из тьмы времён, а по пятам, прячась в каждой тени, меня преследовал ползучий хаос Ньярлатхотеп, ждущий, пока моё сознание ослабнет до такой степени, чтобы окончательно помутить его. Но я ещё мог мыслить и события той ужасной ночи не повредили мой рассудок. Напротив, я возжелал новых знаний и поутру направился в университет, где пожелал встретиться с профессором Харроу. Но никто так и не смог помочь мне с его поисками, так как его не видели с тех пор, как прошла лекция позапрошлого дня. Я насторожился: куда мог деться профессор, я же собственными глазами видел, что он шёл в сторону своей кафедры, когда мы расходились.
Прошло много месяцев с той ночи, профессор так и не объявился, его сочли пропавшим без вести и, после непродолжительных поисков, все о нём
будто забыли. Но я не был уверен, что это было простое исчезновение, так странно оно совпало с прочтением «Некрономикона», я опасался, что это
может быть как-то с этим связано и подозревал, что что-то плохое может произойти и со мной. Недаром я стал опасаться теней, украдкой замечая в
них расплывчатые лица, которые исчезали, когда я переводил на них взгляд, они находились в периферии моего зрения, и всегда в тени, поэтому быть
абсолютно уверенном в том, что это не простое наваждение я не мог. Меня стал пугать ночной шелест нетопыриных крыльев за окном и между щелями
в досках моего чердака; стипендия была не настолько высока, увы, чтобы я мог позволить себе жильё посолиднее. Всерьёз опасаясь за свою судьбу, я
начал исследовать древние арабские записи, интересовался жизнью безумного араба Абдула Альхазреда, и при выборе темы для моей научной работы выбрал именно эту. Профессоры и лично декан неоднократно отговаривали меня от этого, подчёркивая, что данная тема очень темна и, возможно, граничит с вымыслом, но мне нужно было любым способом добиться от старейших и мудрейших профессоров этого университета и не только знаний, недоступных нигде более. Я вёл активную переписку с оксфордскими, гарвардскими и многими другими учёными в области истории, но практически все наотрез отказывались помогать мне в написании моей научной работы. Те же немногие, кто пошёл на контакт, открыли мне удивительные знания о жизни автора непотребного «Некрономикона» и о процессе его написания. Эти знания были велики и ужасны, а переписка столь ценна, что я ни в коей мере не доверял почтальонам и свои письма забирал лично из ближайшего почтового отделения. Здесь-то я впервые и повстречал старика-еврея, который стал моей большой подпорой в исследовании тёмной старины. Незнакомец откуда-то знал о моих переписках, моей увлечённости в достаточно сомнительной области познания и предложил свою помощь. Я, подумав, согласился. Старик провёл меня мимо своей книжной лавки вглубь дома, спустился в подвал, а вышел оттуда с чем-то довольно массивным, обёрнутом в грубую чёрную ткань. Когда он одёрнул материал, я снова завопил, как это случилось впервые
несколько месяцев назад: передо мной лежал ещё один экземпляр «Некрономикона». Когда же я пришёл в чувство, старик предложил мне приобрести книгу. Мне сделалось дурно, во-первых, от того, что он может оказаться владельцем столь противоречивого сокровища, а во-вторых, от того, какие же несметные богатства потребует старый еврей от обычного студента за крайне редкий экземпляр. Но я согласился, и каково же было моё удивление, когда он напрочь отказался от какой-либо платы за книгу. Когда я выходил из его дома, я мог бы поклясться, что услышал тихий смешок, но когда обернулся, сзади меня никого не оказалось, и я в спешке покинул район.
Мне трудно описывать события последующих месяцев, потому что «Некрономикон» стирает привычные границы сознания и, когда в реальном мире прошли месяцы, я же проживал бесчисленные годы и тысячелетия, путешествуя по запредельным мирам и далёкому космосу, пользуясь кощунственными и наплевательскими по отношению к физике и мирозданию инструкциями, которые я почерпнул из книги с помощью углублённых познаниях в латыни, за которые хочу поблагодарить моих преподавателей. К слову сказать, никаких следов пропажи старого профессора я так и не нашёл никакими знаниями ни в одном из миров и, поэтому, я опасался худшего. Мне грозились отчислением из-за абсурдности написанных мною работ, и, когда я сослался на закон искривления времени по Лша’Бару в одном из моих изысканий, которое я привёл как очередную версию пропажи старого профессора, мне посоветовали отдохнуть пару дней и приходить после со свежими мыслями. Как же меня раздражают эти невежи! Не понимать очевидных законов, и указывать более умному человеку, что ему делать. Я забросил занятия ввиду их ненужности для меня и стал всё своё свободное время уделять путешествиям к далёким мирам, где ещё никогда не был, чтобы найти знание, способное отыскать своего старого друга- того, кто открыл ему этот далёкий мир, настолько далёкий от повседневности, что жизнь без «Некрономикона» теперь вспоминается им только со слезами на глазах.
Когда я, наконец, отрёкся от физического существования и целиком отдался воле Вселенной, в одном из отдалённых её уголков, в отдалённую
эру, когда человечество, как и сама Земля, миллионы лет уже как перестали существовать, я, наконец, увидел ЕГО. Я знал, что встреча с Ньярлатхотепом
неизбежна для всех путешественников, но сам пытался как можно дальше отсрочить её. Он был высок и красив, с приятным голосом и высококультурными манерами.
- Итак, Чарльз, мы наконец- то встретились. Признаюсь, твой поиск старого учителя был мне невероятно интересен, и я наблюдал за тобой с
нескрываемым восхищением. Мне так же очень жаль было наблюдать за тем, что твои поиски не приводят тебя ни к чему. Я поистине очарован твоей
страстью к исследованию, к получению знаний, что лежат за пределами доступных нам вселенных и открываются только безумцам да сновидцам. Профессор Харроу, когда-то очень давно, настолько давно, что даже я не могу вспомнить, когда именно, также представал передо мной, как ты сейчас,
только в отличие от тебя, его поиски не обременялись какой бы то ни было целью, он просто существовал в этом мире, во всех мирах одновременно,
сплетаясь с эфиром и самим временем, добывая знания, чтобы однажды передать их своему наследнику, которым, очевидно, должен был стать ты.
Однако я не мог позволить ему просто поделиться с тобой этими знаниями, я должен был наблюдать и радоваться твоим открытиям, и ты меня всегда
удовлетворял. Но теперь я вынужден признаться, ибо я больше не могу мучить тебя: профессор Харроу МЁРТВ. Мёртв абсолютно и окончательно, потому что его время вышло тогда, когда он дал тебе свой первый урок. Я вынужден был убить его, несмотря на мою бесконечную симпатию. Я чувствовал невыносимую скорбь, когда стирал его существование и, несомненно, такую же скорбь я буду испытывать, уничтожая и тебя!
Я закричал, закрылся руками и вернулся в свой мир. Я преодолел пространство и время, чтобы вернуться на свой чердак, выкинуть «Некрономикон» в окно, выбежать из дома и поджечь эту непотребную книгу, загоревшуюся ярко-зелёным пламенем. Ни одна последующая ночь не проходила для меня спокойно. Каждый раз в любом, даже самом светлом сне ко мне подкрадывался ползучий хаос Ньярлатхотеп и смотрел мне прямо в глаза, после чего я с криком просыпался. Последние дни я слышу скрежет ступеней по ночам и тихие стуки в дверь, а свет от ущербной луны время от времени закрывает появляющийся в окне образ, наблюдающий за моим сном. Я снова проснулся посреди ночи от кошмара и пишу это, чтобы хоть как-то загасить страх перед моей последней встречей с Ньярлатхотепом, ибо смерть от его рук- это небытие. «Некрономикон» дал мне знания и миллионы лет озарённой и отчасти счастливой жизни, но цена его использования слишком высока, ибо обычный смертный может жить вечно, слоняясь по мирам и вселенным от жизни к жизни, а меня же ждёт смерть как я её представлял когда-то сам- ужас, тьма и пустота. Кажется, я слышу скрип приоткрывающейся двери, но слишком боюсь оглянуться, чтобы посмотреть, что там.
После того как преуспевающий студент Чарльз Фратчет долгое время не появлялся на занятиях, руководство университета послало ему весточку, на которую никто не ответил. Позднее была вызвана полиция, и когда стражи порядка вошли на чердак, они удивились погрому, царящему в комнате. Всё, даже кровать была опрокинута. Под столом удалось найти данную рукопись, которую, вероятно, Чарльз писал под воздействием опиума. Никаких следов найдено не было, поэтому все решили, что он просто сбежал. Поиски никаких результатов не принесли.
Новость отредактировал Core - 6-03-2019, 21:04
Ключевые слова: некрономикон лавкрафт ужасы опиум