Сумрак

В Ленинохолмск я приехал в середине августа 20… года. Тогда я только-только выпустился магистром из университета и особых перспектив в плане карьерной лестницы для себя не видел. На доходные, выгодные места часто брали по связям, на других же неплохих предприятиях требовался большой опыт работы, которого как бывший студент я по определению иметь не мог, ибо был на очной форме обучения и не мог посвятить себя «полнозанятым» видам деятельности. По этой причине я решил попытать удачи где-нибудь подальше от центра, в глубинке, которая испытывала постоянную нехватку кадров вследствие оттока молодёжи в выше упомянутые региональные центры. Моя специальность, пусть и экономическая, была связана с рынком цветных металлов, а поэтому выбор пал на Ленинохолмский металлургический завод, где я и смог устроиться на работу.

Для молодого человека с нулевым стажем и отсутствием практических навыков, переехавшего в провинцию, имеющего даже не инженерный, а экономический диплом, зарплата на данном предприятии являлась вполне приличной. Понятное дело, что поставили меня на низшую должность, тем не менее, я надеялся на хотя бы минимальный карьерный рост, дальнейшее продвижение в данном направлении. Радовал также факт того, что я начал заниматься тем, чему меня в действительности обучали в вузе.

Сразу признаюсь: Ленинохолмск мне не понравился. Я воистину убедился, что ни «продажные» блогеры, ни электронные СМИ, ни группы и паблики в социальных сетях не врали о состоянии нашей российской глубинки. Оно по-настоящему было прискорбным. Вместе с включёнными в его состав деревнями и посёлками Ленинохолмск с трудом набирал двадцать тысяч человек по населению. Дороги как внутри города, так и снаружи, что выводили из него, выглядели более разбитыми, чем Ленинградское шоссе. Освещение не работало по ночам в нескольких частях населённого пункта, и ближе к осени по ним становилось невозможно ходить из-за полной темноты, поглощавшей всё отступавшее и отступавшее дневное время. По Ленинохолмску ходило всего три автобусных маршрута, обслуживание которых осуществляли машины ПАЗ-4234 и Ikarus 280 (это были далеко не самые древние модели, что разъезжали по просторам нашей необъятной родины) и жуткие на вид пассажирские «ГАЗели». Большинство тротуаров и прилегавшая к ним земля были заплёваны и загажены различным мусором, особенно семечками и окурками, и убирались плохо. Архитектурой данный город также не блистал: подгнивавшие деревенские домишки стояли вперемешку с низкими панельными хрущёвками и хмурыми коричневыми девятиэтажками. Новостроек и частных коттеджей здесь было очень мало. Из развлечений тут были только двухэтажный торговый центр «Весёлый», по длине напоминавший списанную советскую баржу, выстроенный в брежневском стиле кинотеатр «Победа», где подолгу крутили кино, вышедшее из проката, и дом культуры «Заря», в котором проводились какие-то убогие, мало кого интересовавшие мероприятия. Всё это украшал безвкусный и примитивный памятник В. И. Ленину, лидеру Октябрьской революции, что стоял на центральной площади с вечно неработающими фонтанами. Статую вождя очень «любили» голуби, воробьи и вороны.

Если говорить вкратце об экономической ситуации в Ленинохолмске, то она тоже являлась тяжёлой. Больше половины населения города было занято на металлургическом заводе, трубы которого мрачно перегораживали горизонт, остальные трудились в автобусном парке или в ТЦ, торговали на улице, таксовали. Многие мужчины уезжали в региональные центры на заработки, оставляя жён и детей одних. Те, кто не смог пристроиться ни на малой родине, ни в большом городе, тунеядствовали и пили, порой беспробудно и до потери пульса. У медиков и полицейских из местных больницы и отделения внутренних дел соответственно забот по этому поводу как раз хватало: жители часто губились непонятной отравой, «палёными» спиртными напитками, ещё чаще получали ранения и убивали друг друга в драках и поножовщинах.

Всю эту серую и депрессивную панораму провинциального городка ещё более ухудшил ноябрь, принёсший с собой промозглую сырость и вязкую слякоть.

Поселился я в комплексе общежитий «Металлург», предназначенных для работников Ленинохолмского металлургического завода. То были прямоугольные высокие семнадцатиэтажки, выделявшиеся на фоне прочей архитектуры. Но, как всегда бывало в нашей действительности, в «общаге» жили не только сотрудники градообразующего предприятия. Администрация комплекса немало зарабатывала на том, что селила сюда всевозможных «левых» людей, начиная от простых семей с детьми и заканчивая непонятными тёмными личностями, чьи род деятельности и образ жизни тщательно скрывались от внешнего мира. Жильцы постоянно менялись, знали друг друга плохо, с соседями я также предпочитал особо не общаться: в большинстве своём это были уже не молодые, малообразованные люди из бедных слоёв населения, которых не интересовали ни добротная литература, ни хороший кинематограф, ни даже происходящие в стране и мире события. «Общажники» были похожи на клонов, одинаковых пустышек, статичных роботов, эксплуатируемых системой исключительно ради её корыстной выгоды и покорно, может быть, с удовольствием ей подчинявшихся. С этими унылыми, равнодушными призраками, погрязшими в кредитах и семейных дрязгах, желание контактировать угасало само собой. Поэтому после работы я запирался в своей маленькой «однушке», читал книги или лазал по интернету, смотря фильмы и изучая новости. По Ленинохолмску я гулял нечасто, особенно с наступлением холодов.

Был пятничный вечер, и, уставший, я возвращался обратно домой. Около железной ограды курили подозрительные типы, напоминавшие сидевших не один раз зэков. На мёртвой бетонной клумбе между ними стояли три одноразовых стаканчика и бутылка дешёвой водки. Ловя пренебрежительные взгляды, я побыстрее проскользнул мимо них и вошёл в тёплый вестибюль. Показал пропуск недоброжелательной вахтёрше, смотревшей очередные скандальные склоки на «Первом канале», и двинулся к лифтам. Всего их было шесть штук, однако два из них – и оба грузовые – были сломаны и не функционировали. Ко мне через пятнадцать секунд приехала маленькая пассажирская кабинка, грязная и полутёмная, и я устремился вверх, на «родной» тринадцатый этаж.

Тринадцатый этаж корпуса М-2 обладал в определённой степени дурной славой и имел некоторые странности. Тут всё время происходило что-то нехорошее. Так буквально, как только я въехал летом, в комнате № 1304 зарезалась молодая девушка. Как поговаривали соседи, Оксана приехала из своей умирающей деревни в Ленинохолмск в надежде устроиться кем-нибудь на завод и начать помогать больной матери. Девушка была невзрачная, миниатюрная, тихая. Поселилась она, как и я, в однокомнатной квартире. Оксана извечно была «себе на уме», по её лицу нельзя было понять, радуется ли она или горюет, переживает или хранит полное спокойствие. Замкнутая молодая особа никого никогда не волновала. Семь дней подряд её никто не видел, и только на восьмой – её хватились. Отперев дверь оксаниного жилища, комендантша и самые любопытные зеваки в ужасе обнаружили нагое тело девушки, лежавшее в ванне, в мутно-бардовой воде. Вертикальные порезы на её руках выглядели так, будто были оставлены не обыкновенным кухонным ножом, а специальным военным мачете. На лице Оксаны застыла гримаса обречённости, смешанная с огромным удивлением. У комендантши сложилось ощущение, что, судя по выражению лица, Оксана вряд ли хотела себя убивать. Прибывшие следователи постановили, что имел место обычный суицид, хотя погибшая никогда не страдала ни от стрессов, ни от депрессий. «Несчастная любовь», – проронил товарищ сержант.

Следующий случай имел место быть в первую среду сентября. Баба Саша, любительница покормить местных голубей и кошек, знавшая каждый метр Ленинохолмска и всем сердцем любившая родной город, пусть и такой неидеальный, в полночь решила сходить на кухню, которая была общей на каждом этаже общежития, чтобы наполнить фильтр. Обычно все пенсионерки, к которым относилась и баба Саша, ложились рано, однако этой бабушке почему-то не спалось. В пять минут первого в коридоре раздался дикий вопль, в котором с большим трудом я распознал старушечий крик, и что-то рухнуло со всей силы с потолка. Почти все граждане, обитавшие на тринадцатом этаже, со страхом и непониманием моментально высунулись из своих квартир. Люминесцентная лампа, до этого нормально закреплённая на потолке, оторвалась и упала бабе Саше прямо на голову. Возможно, пожилая женщина и смогла закрыться руками, однако из-за пролитой отфильтрованной воды она поскользнулась и, упав, ударилась затылком прямо о крепкий советский паркет. Говорили, смерть её наступила практически мгновенно.

Другая значительная трагедия произошла сразу через три недели. За дверью № 1318, где находилась «двушка», местные хулиганы и бывшие заключённые, которых заселили в М-2 нелегально, интенсивно праздновали чьё-то день рождения. Разумеется, не обошлось без горячительных напитков. Дебоширы отвратительно шумели, однако внезапно ор усилился, произошёл какой-то ужасный шум, имелось чувство, что в 1318-ом все разом начали драться и швыряться друг в друга частями мебели и столовыми приборами. Ругались самым непристойным матом. Раздражённая комендантша спустилась со своего этажа и вызвала полицию. К приезду стражей правопорядка звуки в комнате пьяниц нежданно стихли. Комендантша довольно упёрла руки в бока, предвкушая, как крепкие ОМОНовцы будут выводить десяток хулиганов прочь из «общаги» и отвозить их в «обезьянник». Тем не менее, улыбка быстро слезла с лица женщины, как только за могучими спинами полицейских она увидела тела с обширными гематомами и множественными колото-резаными ранами. В 1318-ом царил жуткий разгром, как будто внутри него пронеслось стадо буйволов, любители тяжёлого алкоголя неподвижно валялись в различных позах. Выжил только один из них. Лысый, с татуировкой на шее, он держал в обеих руках кухонный нож и, сидя на коленях, нервно смеялся, то смотря на вошедших в помещение людей, то истерически поглядывая на окровавленную сталь. Он не сопротивлялся, а поэтому его быстро повязали и увезли прочь. На допросах преступник не проронил ни слова, лишь продолжил нервно посмеиваться. Психиатр после тщательного осмотра «пациента» пришёл к выводу, что тот полностью лишился рассудка. Одно оставалось непонятно: как один мужчина, не обладавший выдающейся физической силой, смог так филигранно и резво расправиться с остальными девятью собутыльниками? Полиция вновь рационалистически предполагала, что злоумышленник дождался, пока все придут в полностью неадекватное состояние, и также под влиянием алкоголя и скрытого до этого перманентного умопомешательства, вдруг яростно вспыхнувшего, уничтожил своих знакомых.

В начале октября на тринадцатый этаж в одном из грузовых лифтов приехало тело Александра Клюева, работавшего слесарем-наладчиком на металлургическом заводе. Как только за мужчиной закрылись створки на первом этаже, у него начался обширный инфаркт. По приезде на тринадцатый этаж Клюев был уже мёртв. Его жена осталась вдовой с двумя детьми. Прибывшие медики лишь разводили руками, будучи уверенными, что смерть Александра наступила от переутомления, стрессов на работе и нередкого употребления крепких спиртных напитков.

Кроме того, на тринадцатом этаже, через коридор параллельно моему жилищу, имелась пустующая комната № 1313. В неё давным-давно никто не заселялся. Нынешняя комендантша не говорила ничего конкретного по этому поводу. Она утверждала, что в 1313-ом произошёл целый ряд несчастных случаев ещё при её предшественнице. Помещение посчитали «нехорошим» и прекратили размещать в ней жильцов. Однако через некоторое время, когда на пост заступила уже новая управительница, череда трагических событий распространилась на весь тринадцатый этаж. После этого он стал известен с самой плохой стороны всему комплексу общежитий. Селились тут либо самые большие скептики, либо только что приехавшие в Ленинохолмск, либо те, у кого были проблемы с деньгами (тринадцатый этаж крупно продешевил в плане оплаты за жилую площадь).

Я не верил ни в паранормальные проклятия, ни в бездумный рок. Всё произошедшее я списывал на жестокие случайности, которые всегда происходили в нашей далеко не превосходной жизни.

Створки лифта раскрылись, и взору моему предстал длинный полуосвещённый коридор, полный многочисленных дверей по обеим сторонам. Вдова Клюева, чья квартира располагалась ближе к лифтовой площадке, исступлённо посмотрела на меня опавшими глазами сквозь щёлочку между дверью и косяком, а затем отчаянно захлопнула дверь, будто желая поскорее спрятаться от постороннего. Неужели бедняга ждала, что сейчас на лифте поднимется и выйдет к ней её резко оживший супруг?

По-мертвецки жужжали энергосберегающие люминесцентные лампы. Плинтуса гнили, на стене виднелась грязь, шаги глухо отдавались по старому полу. Вдали очередной пьянчужка пытался ломиться в свой номер, чуть ли не лбом долбясь о деревянную переднюю дверь. «Л-Лена, открой, и-икх!.. – бормотал он, едва находя в себе силы постукивать кулаком. – Л-Лена, открывай, ё-моё, и-иих… Чё ты, б-блин, как неродная?»

Покачав головой, я отпер свою переднюю дверь и оказался в тамбуре с общими ванной и гардеробом. Тамбур моя «однушка» делила ещё с одной «однушкой», которую на двоих снимали какие-то работяги. На работу вставали они в шесть утра, ложились также рано, не буянили, как некоторые персонажи, и даже вежливо здоровались при встрече, а на кухне желали приятного аппетита. Пару раз просили одолжить спички или рублей пятьдесят, но всегда одалживаемые вещи возвращали. Более я с ними не общался.

И чуть не забыл добавить о самом важном. Жил я, слава богу, не один. В Ленинохолмск я переехал вместе со своим любимым питомцем – котом Сумраком, – которого воспитывал, когда тот был ещё малюсеньким котёнком. Сумрак, относящийся к породе бомбейской кошки, выделялся почти абсолютно чёрным окрасом и в ночном мраке или тёмных участках помещения был практически незаметен. Четвероногий обладал спокойным, уравновешенным и, можно сказать, флегматичным характером, никогда не наглел, без ревности относился к моим гостям. Его янтарно-жёлтые глаза всегда выражали преданность и уверенность. В этом чужом для меня городе животное достойно скрашивало моё одиночество, помогая не заскучать по невесёлым тоскливым вечерам. Мурчание Сумрака, словно материнская колыбельная, успокаивало меня и помогало быстро уснуть. Часто кот ложился у меня в ногах, что гарантировало мне полное отсутствие плохого сна и ночных кошмаров.

А кошмары, никогда не беспокоившие меня, стали приходить ко мне после приезда в М-2, сразу же в первые дни. Я ничего не мог как следует запомнить, кроме непонятного размытого силуэта высокого и серого существа. Обычно после подобного я просыпался злой и разочарованный, работа весь день потом шла неохотно и тяжело. Засыпая вместе с Сумраком, я твёрдо знал, что утро следующего дня у меня пройдёт легко.

Известно, что кошки – существа не от мира сего, часто видят то, что неподвластно человеческому глазу. Тем не менее, по приезде на пресловутый тринадцатый этаж мой кот мало когда вёл себя необычно. Пока я был дома, его ничего не беспокоило и не угнетало. Изредка по поздним вечерам бомбеец резко вскидывал голову и в упор начинал глядеть на входную дверь, минут по десять не отводя от неё прикованного взора. Я недоумённо косился то на Сумрака, то на выход, однако ничего подозрительного, что могло привлечь внимание млекопитающего, я не отмечал. Я слышал, что у кошек могли возникать подобные повадки, а поэтому прекратил уделять этому должный интерес. Нравится ему – пусть хоть взором просверлит эту дверь.

Питомец встретил меня на пороге, приветственно мяукнув. Сумрак словно был в предвкушении чего-либо, выжидающе уставившись на меня.

– Сейчас зарядишься энергией кота Бориса, – я погладил четвероного по голове и, закрыв дверь за собой, пошёл положить тому ужин. Оставалось принять пищу самому, сходить в душ и лечь спать: больно сильно я устал под конец недели. В тот день просиживать до двух час ночи за ноутбуком вовсе не хотелось.

Небосвод был затянут серо-чёрной сплошной плёнкой. Ни звёзд, ни луны невозможно было увидеть тогда. Свет немногочисленных уличных фонарей с трудом дотягивал до нашего этажа. О стёкла ударялся снег с дождём, растекаясь длинными холодными каплями, похожими на слёзы. Несмотря на работающее отопление, в комнате было достаточно прохладно. Сквозь некоторые дырки в оконных щелях время от времени тоскливо завывал ветер. Жалко, что у меня было ни занавесок, ни жалюзи.

Я вышел обратно, держа курс на кухню. Пьянчужка уже попал к себе, покинув холл. Из дверной щели комнаты № 1313 веял такой хлад, словно окна в ней были открыты с самого утра. Вдруг дверь слегка дёрнулась, что я аж отскочил на шаг. «Сквозняк, наверное…». Переборов беспокойство и скептически покосившись на выцветшую деревянную конструкцию, я двинулся готовить себе еду. На кухне никого не было, сквозь окна скупую неласковую картину дополняли черневшие силуэты труб, принадлежавших металлургическому предприятию. Ужин не пошёл: любимые пельмени ручной готовки показались какими-то пресными, чай на вкус оказался довольно-таки горьким. Будучи сидящим спиной к холлу, я был готов поклясться, что кто-то злобно и пристально таращится на меня из-за угла. Вдова слесаря Клюева? Что ей от меня надо?

Нехотя обернувшись, я никого не обнаружил. Неслышно шли настенные часы над раковинами. Я решил, что засиделся, вымыл посуду, убрал пропитание в холодильник и шкафчики, пошёл назад в свою комнату. Внезапно я оторопел, издалека различив, как от косяка моей двери отделился высокий силуэт, двумя широкими шагами пересёк коридор и, кажется, пропал, соприкоснувшись с дверью в комнату № 1313. Я быстро подбежал к странному помещению, затем – к своей двери. Нет, маразмов и галлюцинаций у меня не было: последнюю я точно запирал на ключ. Он хотел пробраться в моё жильё, пока меня не было? Страх липкой кислотой разлился по моему сердцу, спина и предплечья онемели, покрывшись мурашками. Больше испугавшись, нежели разозлившись, я нагловато постучал в противоположную от моего тамбура дверь.

– Эй, мужчина, что вам было надо? – я пытался убедить себя, что комендантша таки решилась вселить в «проклятый» номер нового постояльца. Голос мой не дрожал, однако уверенности в нём было мало. – Чего вы хотели?

Ответом с той стороны послужила гробовая тишина.

– Ну и пошёл ты, – процедил я, отмахнувшись. – Новосёл фигов.

Тщательно заперев дверь тамбура, я немного успокоился, услышав бурный храп работяг из соседней «однушки». Когда я попал обратно в комнату, то застал Сумрака напряжённо сидящим на табуретке в позе сфинкса. Кот недобро всматривался в пространство позади меня, его янтарно-жёлтые глаза превратились в две узкие щёлочки. Пожав плечами своему четвероногому другу, я отправился в ванную. Там неспешно помылся, почистил зубы и с некоторым облегчением завалился на кровать под одеялом. Захотел немного почитать перед сном Рэя Брэдбери, одного из моих любимых писателей. Бомбеец не покидал занятой позиции, тщательно продолжая наблюдать за дверью. Через сорок минут меня начало клонить в сон, и, выключив лампу, я быстро отключился.

Очнулся я от кошмарнейшего ощущения, в неимоверном ужасе выпучив глаза. Я определённо задыхался, на грудь мне будто положили железобетонную плиту. С трудом я приподнялся на локте. Пространство вокруг было чернильно-чёрным, я не различал ни малейшего проблеска света из окна. Было ощущение, что все объекты вокруг растворились в пространстве-времени, и я остался один посреди погибшей Вселенной. Простонав от нахлынувшей головной боли, я нащупал смартфон, показывавший два часа ночи, и включил встроенный фонарик. Рука затряслась, а в горле мгновенно застрял немой ком. Даже крикнуть было страшно.

На пороге моей комнаты, дверь которой была распахнута настежь, стояло нечто. Невозможно было назвать это существо человеком. Оно походило на серый, испорченный временем скелет, но скелетом этим не обладал ни один представитель рода людского. Создание было необычайно вытянутым и вынуждено было сгибаться в плечах, так как рост его превышал высоту комнаты. Две длинные ноги отчасти заканчивались подобиями копыт. Костлявые, но явно мощные руки переходили в ладони с двумя пальцами, имеющими острейшие пилообразные когти. Более того, предплечья переходили в тонкие прямоугольные пластины, напоминавшие лезвия мечей. Рёбра завивались крюкообразными спиралями вовнутрь, а из таза сплошняком торчали костяные иглы, похожие на мерзкий коралловый риф. Но самой необычной частью тела у чудовища была голова, которая, сужаясь, вытягивалась вверх, как корона пшент у египетских фараонов. Глазницы демонического гостя пустовали, носовых отверстий не имелось, а огромная массивная челюсть, полная двух рядов смертоносных зубов, походила на изменённую акулью пасть. Всё его тело было покрыто какими-то древними богопротивными символами, точно высверленными примитивной дрелью. Стояла отвратительная духота, к которой прибавлялась сладковатая могильная вонь.

– Что ты такое?.. – едва слышно прошептал я.

Моему изумлению не было предела, когда также я увидел Сумрака, героически вставшего перед порогом на пути у твари. Моего питомца было не узнать: шерсть была всколочена по всему телу, когти были выпущены из подушечек, хвост яростно ходил трубой туда-сюда, в ярких глазах разъярённо метались молнии. Никогда из пасти бомбейца я не слышал настолько озлобленного, угрожающего шипения. Было чувство, что кот и монстр вот-вот набросятся друг на друга в решающей схватке. Несмотря на то, что Сумрак объективно уступал в росте и силе кошмарному творению, четвероногий никуда отступать не собирался и готов был погибнуть ради своего хозяина. Оцепенение слегка отстало от моего разума, и на меня нашла гордость за маленького друга. Животное продолжало воинственно глядеть в мёртвые глазницы, не дрогнув ни сантиметром тела.

По каким-то причинам чудовище не могло ни напасть на Сумрака, ни обойти его боком, чтобы расправиться со мной. Оно изучающе-пренебрежительно смотрело в ответ на храброго зверя, мол, уйди с дороги, козявка. Бомбеец не шелохнулся. Через минут пять он предупреждающе провёл лапой по воздуху, хлестнул хвостом по полу. Пришелец дёрнулся, но не ушёл. Чёрный кот издал протяжный мяв. Из пасти монстра послышалось гортанное клокотание, кровь от которого стыла в жилах. Он весь напрягся, но осуществить какие-либо дальнейшие действия не мог.

Это сложное противостояние длилось всю ночь, пока я сидел в постели, как прикованный цепями. С первыми лучами солнца, пробившимися сквозь плотные тучи, чудовище стало постепенно растворяться. Вся его материальная сущность выцвела и исчезла всего лишь за минуту. Всё-таки оно было нематериальным? Тогда каким образом ему удалось открыть дверь?

Тем временем Сумрак преспокойно расслабился, непринуждённо сел на задние лапы и деловито поправил себе шёрстку на груди. Если питомец не беспокоился и не проявлял признаков агрессии, то, значит, чудовище на самом деле убралось в свои параллельные измерения. Потом, подбежав, как ни в чём не бывало, котяра прыгнул с пола прямо ко мне на колени и начал лизать лицо.

– Сумрак, дружище, что бы я без тебя делал! – искренне рассмеялся я, обнимая четвероного товарища. Затем опомнился и стал быстро соображать, что делать дальше. – Подожди, дружище, на этом не всё кончено…

Никто бы мне не поверил, что высоченный серый пришелец, похожий на оживший скелет неизвестного существа, непонятным образом проявлялся по ночам в комнате № 1313 и подстраивал эти жуткие несчастные случаи на тринадцатом этаже. Теперь я быстро осознал, что это были коварные, отлично спланированные убийства. Разобравшись с достаточным количеством людей за пару месяцев, монстр решил приняться за нового постояльца общежития – меня. И ему бы это удалось, если бы не Сумрак, обладавший, как, скорее всего, абсолютное большинство котов, иммунитетом и возможностью противостоять всяческой потусторонней нечисти. Порождение мрака даже пальцем не смогло дотронуться до смелого кота! Однако, несмотря на благоприятный исход, тринадцатый этаж и сам корпус М-2 необходимо было покинуть. Нужно было бежать из этого Ленинохолмска.

Деньги за «однушку» мне, разумеется, не вернули, да я, честное слово, не особо сильно на этом настаивал. Через самый известный поисковик я нашёл съёмную комнату за неплохую цену прямо в центре города. На новой жилой площади я часто вёл себя, словно параноик: ложился спать с включённой лампой, ко входной двери, открывавшейся вовнутрь, приставлял тумбочку и часть кровати. Было очень страшно, что ночной нежданный гость однажды возвратится. Но события развивались самым тихим и благополучным образом: никто не появлялся, я стал спать лучше. Придя на работу, я мигом уведомил своего начальника, что увольняюсь через две недели. Он отнёсся понимающе и ровно через четырнадцать рабочих дней вернул мне трудовую книжку. Я также распрощался с хозяином комнаты, закинул чемодан в багажник старых «жигулей» и вместе с таксистом по улице Розы Люксембург погнал к центральному городскому вокзалу. В Ленинохолмск я больше никогда в жизни не возвращался.

Кошмары прекратили беспокоить меня, однако в дальнейшие годы я продолжал думать о том, с чем столкнулся той ужасной ночью. Что это была за тварь? Была ли она земной или внеземной природы? Обладала ли она физической оболочкой или нет? Наказывало ли чудовище людей за особо тяжкие грехи, убивало бездумно или ради собственного удовольствия? Разумно ли оно было вообще или являлось лишь чьей-то марионеткой, управляемым роботом? Что спровоцировало его появление в нашем мире? Кто наносил на это создание те непристойные знаки? Могла ли квинтэссенция безнадёжности, уныния, равнодушия пробудить его на Земле, могла ли совокупность многочисленных пороков, царящих в этом забытом богом городке, дать ему выход на свет? И, наконец, почему простой кот стал для чудища непроходимым барьером и непобедимым противником? Вероятно, я не найду ответы на эти вопросы.

На дворе солнечное лето, я своём родном городе. Сумрак нежится под тёплыми лучами на подоконнике. Благодарю тебя, брат мой меньший. Спасибо тебе, что во второй раз подарил мне жизнь!