Часы

У меня развелись часы.

Нам их на свадьбу подарили. Они в виде двух сердец. Одно показывает время, а в другом цветы и два латунных лебедя клювами друг к дружке. Я даже не помню, кто их нам подарил. Скорее всего какая-то родственница с громким смехом, крупными бусами и длинными тостами на бумажке. Как её зовут, знает только другая такая же родственница, имя которой я тоже не помню. Знает только потому, что они ненавидят друг друга. А когда кого-то ненавидишь, имя обязательно помнишь, иначе как про него распускать слухи?!
Но не суть. В общем, часы висели у меня даже после развода как напоминание о том, что в жёны надо брать женщину маленького росту, тогда некоторые вещи, до которых она не дотянется, имеют шанс остаться невредимыми.
Половину с циферблатом звали Кварц, цветочно-лебединую половину я окрестил Кварчихой. Кварц был исправным работником – он никогда не опаздывал. Часы, работающие как часы – вот лучшая для Кварца характеристика. Кварчиха же поддерживала хозяйство, отчего тряпичная клумба всегда цвела, а лебеди были начищены до блеска. Нормальная семья, короче говоря. Ничего сверхъестественного.
И вот однажды сижу я на кухне, пишу волнующий меня с материальной точки зрения сценарий. Ну как «пишу» - три часа смотрю в белоснежно-пустой лист «Ворда», пока не появляются жёлтые круги. Тогда значит я устал и скорее всего голоден. Выуживаю из холодильника контейнер с пироженками и пытаюсь тихо его открыть. Но сейчас такие контейнеры пошли – их какие-то подонки делают – открываются с таким звуком, будто от Антарктиды кусок откалывается. Я на часы глядь, не ночь ли, не выстрелят ли в мою дверь соседи – а Кварц в одиночестве. Грустно так тикает. Я по стенам - Кварчихи нигде нету.
- Толик, - говорю, - а где жена?
- Ушла.
- Жаль.
- Се ля ви. – Кварц развёл стрелки-руки, на секунду показав без пятнадцати три.

Я, честно говоря, не очень-то и удивился. Собачились они уже давно.
- Ты совсем не уделяешь мне время! – Пилила мужа Кварчиха.
- Галя, я работаю 24 часа! Или мне встать и уволиться?! Хорошо, давай! И что дальше-то? Мы только получили эту стену для чего? Чтоб на помойке оказаться?
- Опять одно и то же, каждый раз! Почему другие могут работу с домом совмещать, а ты нет?
- Это кто например?!
- Розетки и выключатели!
- Ну извини, пожалуйста, что не родился электроприбором, который тупо к кабелю в стене подключен! У меня уже батарейки садятся, Галина! Я устаю же, наверное!
- А я не устаю?! Георгины полей, Лебедей Любви покорми… Ты когда последний раз говорил, что любишь меня? А?
- Тик-так. Тик-так.
- Не тиктакай, когда я с тобой разговариваю!
- Галь, мне срочно надо до двенадцати секундную стрелку довести!
- Яссссссно.

… - Да ладно те, Толян. – Подбадривающе сказал я, вгрызаясь в мумию почившей пироженки. – Одному тоже нормально. Никто мозги не любит.
- А согласен! – Хорохорился Кварц. И брутально так, басом затикал, типа одинокий волк.
Через несколько дней, под тиканье свободного Кварца я написал в «Ворде» «Сцена 1» и повеселел – дело сдвинулось с мёртвой точки. Я посмотрел на Толика – он показывал половину шестого. Неплохо, подумал я, особенно если это вечер, а не утро следующего дня. Опережаю график. Я выпил семь кружек кофе, посмотрел пару серий сериала в модном жанре «одно событие на сезон, зато какой очешуенный дизайн титров!!!» и снова глянул на Кварца.
Полшестого.
- Толик!
- А? – Стрелки завертелись в разные стороны – Кварц пытался проснуться и сделать вид, что работает.
- Толян, что происходит?
- Ничего… Я, я задумался чёт… Извиняюсь. Тик-так, короче, тик-так тик-так…
Я подошел к нему поближе и присмотрелся. Какой-то у него запущенный вид. Шестерни скрепят, стрелки тусклые. Я протёр его спиртом и разговорил. Оказалось, что Толик страдал. И еще очень волновался за Кварчиху, которая непонятно куда свалила. Я вызвался её найти и пошёл гулять по квартире. Нашёл я Кварчиху на стене спальни. Я вообще редко в спальню захожу – нечего там делать. В спальнях спят бюджетники с нормированным рабочим днём. А я человек творчески-пьющий, мне и паркет – перина.
В спальне разыгрывалась драма. Как оказалось, первое время Кварчиха шлялась по всем стенам, рыдая и жалея себя. В таком непотребном виде она достигла синих обоев спальни, где снюхалась с портретом Есенина. Он читал ей стихи, которые она не понимала, а когда не шла рифма, превращался в невыносимое существо и мог не появляться в рамке неделями. Кварчиху потянуло обратно к Кварцу, но на пути домой она увязла в густом ворсе персидского ковра, который обманом отобрал у неё наклейку со штрихкодом, превратил в наложницу и заразил молью, которая побила тряпичную клумбу. Вернувшийся в рамку поэт «измену» дамы-сердца не стерпел, злобно взъерошил непокорные кудряшки и стал громко закидывать старого перса обидными эпиграммами про Тегеран. Горячий южный ковёр таких хорошо рифмованных оскорблений не стерпел и носился за Есениным по всем стенам, жаждя мщения.
Мне стоило титанических усилий исправить ситуацию.
Чтобы как-то отвлечь Есенина от сердечных страданий и ехидных эпиграмм, я достал с антресолей старый общажный плакат с Си Си Кетч и повесил рядом с непокорным крестьянским сыном. Две творческих личности быстро сошлись друг с другом, Есенин лихо переписал под неё «Шаганэ» и за рамку больше не выходил.
Потом я разобрался с ковром. Я вытащил его на снег и хорошенько отходил выбивалкой, потому что он ни черта не понимал по-русски. Перс стал чище и мягче, а Кварчиху вернул. В качестве благодарности я повесил на него календарь с моделями «Плэйбой», предварительно истребовав клятву, что ковёр будет относиться ко всем двенадцати девицам подобающе и с уважением. Наш договор он соблюдает до сих пор, девицы довольны, а перс – и подавно. Конечно, у него есть свои фаворитки, поэтому дома у меня самые долгие месяцы – блондинистый апрель и фигуристый ноябрь.

После ковровых разборок пришла очередь сердечных.
- Галин, ну хватит выделываться. – Наплевав на дипломатию, вещал я. – Ну посмотри на него. Толик, он… Он же всё понял. Ну не может без тебя.
- Он не изменится.
- Изменится! Уже изменился, да, Толян?
- Эт самое… конечно.
- Одни слова!
- А вот ни фига подобного! – Меня осенило. – Есть идея!

И я предложил Кварцу новый график работы. Он может не ходить, пока я дрыхну – мне в этот момент часы вообще не нужны. Ну и еще выходные, когда я счастлив – это первые пять дней после получения предоплаты, когда я не наблюдаю часов и вообще ничего вокруг себя, плюс еще три дня, когда я не могу смотреть вверх по причине постпредоплатной усталости и тяжести глазных яблок. Часы согласились попробовать, Кварц блестяще прошёл испытательный срок и теперь в доме моём наблюдается довольно странная, но идиллия: я выдумываю вторую сцену на кухне под мерное тиканье выспавшегося Кварца. Из спальни льются песни Си Си Кетч на стихи Есенина и игривый визг двенадцати месяцев, устроивших пенную вечеринку на мягком персидском ковре (правда, мне для этого надо нехило поработать щёткой, развазюкивая по ворсу мыло с водой, но почему бы не порадовать старика). А когда я ложусь спать, Кварц перестаёт идти и направляет к супруге все свои стрелки. Вместе они подшивают цветы и чистят латунные перья своим идиотским Лебедям Любви. А наутро он снова в строю, бодр и свеж. Сладко потягивается, показывая без десяти два, сверяется с красноглазыми часами на электроплите.
И быстро нагоняет упущенное время.

Часы